Лев. Избранное

Частично украдено отсюда: http://www.stihi.ru/2012/02/11/9734


Мистека и изотерека с элементаме гражданской лиреки.

Написано в пору тяжелой внутренней борьбы с идеализацией личности.

Дети и Лев.

Раскинув собственные чресла
И положив севрюгу в рот,
Лев почивал в английском кресле
И думал думу за народ.

Как он живет в курных избушках.
И козы, свиньи - вместе с ним!..
Нет ни кефира, ни ватрушки,
Ни сбегать толком в магазин.

Сидел он, мучимый подагрой.
Севрюгу ел. Сопел. Зевал.
Достал из шкапчика виагру,
Во рту таблеткой поиграл...

И к Софьандревне поскакал!..

Был ей он очень добрым мужем.
Любил ее с утра, под ужин,
В обед, когда едой загружен...

Детей без устали рожал!

Лев и Брамс.

Отнюдь не эстетическое.


Когда на улице мороз,
В сосульках Яснояполяна.
Лев чешет свой толстовский мозк
И завсегда бывает пьяным.
И пестни громкие орет,
Все про любовь, да про измену.
И вотку ящекаме пьет,
Всегда закусывая хреном.
ВалИтца наземь, каг свинья.
И тычет в пол сопливым носом.
И жрет подножные корма,
Каг древний Новуходоносор.
Но, есле  вдрук  за свой рояль
Софьяандревна сядет грузно.
По клавишам расправив в рят
Грудей скирды и складки пуза.
Главу откинув и зардясь,
Вдрук  Брамса фуги заиграет.
И, со всей дури, рассмеясь,
По клавишам рукой ударит.
Тогда у Льва в душе родник
В лучистых бликах заискритца.
И, задрожав, его кадык,
Вдрук  заклокочет, заострится.
И вспомнит он, што был гамном,
И весь себя покроет матом,
И выйдет  споро  на гумно,
С большой, крестьянскою лопатой.
И будет суткаме копать,
Играя мышцаме на попе,
За што и станут прославлять
Его деяния в Европе.

А так на Лёву всем насрать!..


Борода и ее Лев.


Лев бороду старательно сушил
На солнце. В полдень. То была суббота.
Её он окунул случайно в щи.
Ну, а потом передержал в компоте.

Рассеянный  под солнцем все бродил
И думал о писательской работе.


Лев и покосы.

Однажды Лев с покоса брел домой.
В котомочке нес хлебушек и сало.
Лучаме солнце, лёгшие волной,
Власы на бороде перебирало.

А он все шел с подъятой головой
И гордо нес глумливое хлебало!

Лето. Июль. Ясная Поляна.


Лев и поэтесса

Драма

Летали в небе тучные жуки.
Вставало бодро солнышко над лесом.
В дубовой рощице, у синенькой реки,
Томилась творческим процессом поэтесса.

В волнении щипая щеки, нос,
Она пыталась рассказать о главном:
О море чувств, об океане слез…
Момент томления совпал с душевной травмой.

Начальный момент томления. Рождение первой строфы.

Живо скрипнуло перо…

Я за своей любовью закрою тихо дверцы.
Что ж, уходи! Тебе мне больше нечего сказать!

Здесь напряженный поиск рифмы к слову «дверцы», наткнулся на двусмысленное  «перца», которое входило в противоречие с чистотой авторского замысла. Слехка нервничая, она поникла главой.
Сидящая рядом на пеньке Муза, что-то резво бряцая на лире, вежливо шепнула на ушко: «Серце»

Скрипнуло перо…

И все сокровища разбитого тобою серца,
Я из душы ранимой буду гордо вынимать.

И вот она сидела и творила,
Мозк продуктивно рифмы ей рождал.
А рядом, чем то схожий с гамадрилом,
Сам Лев Толстой гербарий собирал.

И, почему-то, на одной ноге скакал.

На голове его навозный жук пригрелся.
От лика ощущалась благодать.
Завидев поэтессу, Лев зарделся,
Смутившись, быстро прекратил скакать.

Сам незаметно для себя разделся...

А в это время поэтесса плодотворно рождала вторую строфу.

Пусть груть моя вздымается в волненьи!..
Ты не получишь больше эту груть!
Я в омуте речном найду свое забвенье!
А ты будь проклят и меня совсем забудь!

Строфу закончив, шумно задышала,
Одышкой отдавая дань годам.
И вдрук вблизи Толстого увидала,
Гербарием прикрывшыго свой срам.

И вмиг разрушен был душы прекрасной храм!

И страстью желваки ее налились!..
Сорвав с себя одёжу на ходу,
Несытыми очаме жадно впилась
В прикрытую гербарьем срамоту.

Она опять поверила в мечту!
А до того чють с жызнью не простилась!

И вот оне застыли изумлясь,
И наготу друг друга созерцая,
Хотеле тут же оба наземь пасть,
Но мешкали, о чем-то размышляя…

Их члены опаляла злая страсть!

Толстой же, как мыслитель и кумир,
Весь голый и уже в нее влюбленный,
Вдруг вспомнил, что роман «Войнадамир»
Валяетца еще незавершенный.

И вздрогнув ягодицами побёг
В свой кабинет, где так лехко творилось!
А поэтесса, восприяв злой рок,
Пошла и в речке тут жэ утопилась...

Над поэтессами  наверно отродясь,
Так Провидение жыстоко не глубилось!..


Лев и зеркало.

Часы давно догнали жаркий полдень.
Лев отдыхал от написанья книг.
Он в зеркало глядел и знал, как беспороден,
Как мерзок и носяст его толстовский лик.

Што лоб его широкою лопатой
Над сумраком очей зело набряк.
Што этот взгляд - тупой и бесноватый
По всей земле родимой сеет мрак.

Глядел он в зеркало и сильно ужасался.
От скорби ныл и в голос подвывал.
И матом грубым на себя ругался.
Сморкался. В отражение плевал.

Не знал он, што ужэ в двадцатом веке,
Когда с земли сойдет царизма тьма,
О нем, о Льве, об этом человеке,
Напишут многотомныетома!

Што он затмит кетайского Конфуцэя,
Мао Дзедуна, Библию, талмуд.
Што зеркалом российской революцыи,
Его в веках потомки назовут!