так жалко

когда катишься по чужому ночному городу этаким боулинговым шаром, прямо в гущу огней, главное не думать о том, что слабоволен ты и ведом, что лежишь на песке убитым китом, с гримасой, с открытым ртом – как у Эдварда Мунка. и так до одури жутко, что пальцы сами схватывают телефон и набирают прошлогодние номера.  в голове почти алкогольный шторм, в солнечном сплетении – сквозная дыра. и так страшно остаться самим собой – изначальным, цельным, как Ом. быть спокойным, покрыться льдом, не печалиться ни о ком. и никто не враг, но при этом – нигде не дом. и абсолютная тишина.


и каждый норовит влезть: «не ной». да как тут не ныть, если сам не свой. и с виду вроде такой простой, улыбчивый дурачок.  давай, покажи, какой ты герой – когда одиночество тонкой холодной рукой тронет тебя за плечо. когда вечность задышит в шею. и чем ближе, тем тише и тем больнее. тогда замолчи и глаза закрой. смотри фильмы с обратной стороны век, ты – чужой для всех человек. все привыкли, и ты привык. плачь и смейся, танцуй и пой, уходи в запой. чтобы верили, что живой. чтоб хотелось им быть как ты. чтоб, когда ты умрешь, все рыдали, на могилу несли цветы. чтоб никто и не понял твоей всеобъемлющей пустоты.


и для этого всегда чемоданы и перепутье. чтоб в вагон, чтобы сразу уснуть и никто не доищется, не разбудит. чтоб укрыться от собственной подлой сути – чудные маршруты и пересадки. будто ты – лабиринт, загадка. будто и сам не знаешь, какой. будто обидели, потому и злой. и себя так жалко.