Когда, фонарики развесив...

****



Когда, фонарики подвесив на тонких нитках пол-десятого,
ночь, средоточие инверсий, ложится на двухтомник Сартра,
и тянет тени-ложноножки, ко мне, касательно кристальна,
и день кидают в папку – «прожит», в которой спит о прошлом тайна,
которая для всех - секретом
Полишинеля от природы,
и дело тела – помнить лето, и улучшать свою породу,
а ты торчишь на полустанке, застрявший в новоселье суток,
и укоризненно гражданки, звоня, включают твой рассудок,
 
в котором лёгкое касанье травы к щеке, прохлады – к жару,
в котором вместе мы спасались, в котором вместе мы лежали,
бежали, ели, говорили, и снимки щёлкали на память,
и застывали, и парили, и губы трогали руками,
и этим лето было жарко рассветы собирать в ладони,
но в нём так весело бежалось
к друг другу, так манило стойло
лошадок праздных и весёлых, что намотали по три круга,
среди полей, в которых сёла, аллей, где можно - руку в руку,
костров, где прошлое - углями, а настоящее – печётся,
катясь картошкой между нами, что смотрят в небо звездочётно,
 
когда вместимость слова «рядом» -
почти открытость новых Нарний,
в которых мы – ростком на грядке, где подрастает временами,
где увязалось всё отлично,
и свежесть дня, и лёгкость тела,
и мир тобою заковычен, и почта счастья долетела:
какой-то птицей, без оглядки, курлыкая над мокрым лугом, 
что всё сейчас у нас в порядке, что протяни – и встретишь руку,
что обними – и встретишь зиму
в таком тепле, что только снится,
и пара лунных полукругов
на чуть опущенных ресницах…
И удят мысли, ножки свесив, на мостике японских сказок,
себя, меня, тебя, и весел
круговорот о том рассказов…

*

Молчание, присев напротив, всё понимает, сожалея.
За каждым новым поворотом – всё та же старая аллея,
где капли звякают печально, ментально-близки к карте чёрной,
луна колечком обручальным искрится, завлекая чёрта,
где - ни чертА, и за чертою –
тартарары такого бреда, что от стыда краснеет столик,
собравший мысли, словно «Лего», сложивший пазл краеугольный,
движенью придавая цели, катясь таблеткою  от боли
в часы, звенящие как цепи…

Возвратность мыслей очевидна – к кормушке трудно не привыкнуть…
Они - твоя ночная свита в плащах сиреневых на вырост;
перемыкая день и горло,
не удержав в горизонтальном,
они  якшаются с тобою, вертя пушистыми хвостами,
целуя скользкие порезы, сомнут в объятьях до удушья,
когда, фонарики развесив,
ночь закричит в свои подушки…