Анна

1.
Сползают изнанки амальгамной шелухи,
своевольно числокопируются тени, образы, низы-верхи.
Желания? Страсти? – Вскрытый нарыв пасти,
воображения девятой Смерти, аккуратно разлиновывающей снасти:
охота по Лунным внутренностям вступает во власть и
Диана мчит на бледном призраке пантеры звездной масти.

Космы галактики, под отражением Вселенной, пляшут
плутоническое индиго, фигурно образуя спиральную башню.
Перья серея осыпаются, обнажая тугую матовую кожу.
Врожденное умирание упрощает легкое сложным,
температура повышаясь не плавит – стеклит ложе
под сонмы теней, спаривающихся в истомной дрожи.

Диана сбилась со следа – сцепление всех измерений
дало дикий сбой по всей системе в ее кратерном гене.
Смерть выпивает пустотой глазниц зелень зрачков ее пантеры,
подсекает, сворачивая узлом, ее лапы – устои Лунной веры.
Проносятся Вечности, Сумбуры, струйка Коцита, иные меры
миров, Божьих Даров, расценок кармы, побагровевшей серы.

Диана раздваивается на Ди и Анну, они смотрят друг на друга странно.
Меж ними хлещет, правдолюбивой ссорой Альтер-эго, рана.
Они приобретают сизо-лиловую прану и скользкий вкус
бессознательного ведания-видения. Налетает голодный гнус.
Им еще не ведомо, что их крест это – взаимоприятия плюс.
Путь к себе у Дианы теперь противоречиво густ и пуст.

Смерть собирает снасти: зачин положен, игра – вольная партия –
предвидевшей ранее все ходы, теперь считать занятнее.
Её глубь бездны, отсутствие плоти цветов проводит лишь цифры,
что для иных подвиги решений, жития – для нее мифы
впечатанные в скрижали ее воображения, как шифры.
Так писалась История с Трона Тронов, Им, всех – Одним простившим.

2.
Веками разболтанными, Время хрустит Империй границами,
черная фата черепа сменяется благодатно ситцевой.
Каплями солнц простыня Вечности парадно краплёна,
на ней вышиваются смешки Вельзевула в парадность тона.
Смешки пишут гамму в триоли “Ди, Анна, Пурпур Дракона”,
аккомпанементом задан характер похотливого стона.
Стона впавшей в это безумие Анны,
без Ди ставшей самостоятельной данной.

Красный Дракон схватил Анну, со всеми ее лицами,
она не спаслась даже, тысячей размноженными, страницами.
Преисподняя без исподнего выложила козыри всех мастей,
вывернула из шахт карманов дурманы земных скоростей,
океаны развратных душ, променявших звон благих вестей
на чувство нутра, набитость утробы, результативный кистень.
Загад не богат, но заранее разгадан:
пространство плоти симпатизирует чаще гадам.

Смерть, сокрытая в свои замыслы, заняла выжидательную позицию,
её пограничное правило – разделительная полоса. Спицами
просачивается коса немой Жницы меж тканями снов.
В сетях вялится предреченный Богословом улов,
нареченным в Книге выступать первыми, но не наброшен еще засов
на врата, и можно видеть еще глаза мышей, волков и сов.
Расклад партии только начат.
Ди об сестрице подгрудно плачет.

3.
Начало Начал размещает врата всех измерений вперемежку.
Тот, кто раньше следил или путал следы, ныне сам чует слежку.
Даже Красный Дракон, несмотря на свою подорожную, в издержках.
Ди ему не страшна, но он не успел отобрать ее тягу жить в спешке.
Анна же, уже не хочет помнить,
ни свое прошлое, ни происхождение.
Её распустившихся желаний сонмы
начинают таскать друг друга с вожделением.
Смерть не появляется, ни сетуя, ни сожалея.

Между тем столкновения взаимоисключений лязгнули залпом,
Звезды плющились Дном, Земную воду взяли нахрапом.
Цербер, оставшись не у дел, на голову поредел и тихим сапом
зарылся в Бездну, оставив долг загребать жар – чужим лапам.
Плоскости приобрели свойство глубин,
стены стали подобием занавесок.
За ними клубилось месиво шерсти, горбатых спин,
рожек и толпа похотливых душ в довесок.
Женских форм, мужские посчитавших тесным

вместилищем желаний буро-алых, мажуще-талых, в главном впалых…
Но они все же верили, что Господь все же по покаянию ждал их.
Но вот Красный Дракон добирается с Анной до душ малых,
приветствуя его почтением, жажды спаривания гвалт стих.
Претендуя переменить красноту на бордо,
Дракон торжественно принимает кубок,
из черепа, потерянной Цербером головы, половина вино,
половина истомная течь суккубок.
Отражающийся от столпов Вечности хлёб гулок.

Дракона наполняет двумерная сила подвига и томленой слабости –
не зря, хоть не ведая, в день восстания два винтовых рога растил…
Отрыгивая пар испитого, мутнея шестью рассудками, Бездны настил
вскапывает копытом, хватает за шкирку Цербера. Тот: не прав, прости…
И вот тут сказывается сбой устоев –
покаяние твари Преисподней,
как будто всходы дал пустой сев.
Две головы – не одна, с двумя и до Господней
молитвы доковыляешь, было б парить – не падать – угодней.

4.
Тем временем Анна, выворачиваясь наизнанку,
вдыхая испарения серных потоков, ломая осанку,
падает на раскаленный от ненависти железный пол
исковерканного бытия. Страсть её – тень Драконова пития.
Душа – разделочный жертвенный стол.
По сердцу, от жилы к жиле, ползает скользкая антрацитовая змея.

Она не помнит уже ничего, сознание её души пылает:
я где-то была, может, даже жила и принадлежала числом к стае;
может, слова чистота и целомудрие не просто языком
мысли печатают мне руны кровью по железу;
может, я имела сомнения, судьбу, антитезу???

И пока Дракон неудобно застрял в хаосе дилемм,
пока Цербер, потеряв голову, не получил ничего взамен.
Анна изучает обрывок души, по рисункам пылающих вен…

5.
Господи, шепчет она, откуда такое запрещенное действо?
Почему я скольжу так страшно и необратимо?
Ответа нет, ибо потерянным среди антизвезд и красота мнима,
так как променяли чудеса вольных поклонов на чародейство.

Анна будет еще дышать, рисовать фантазией коридоры мрака,
но её душа отравлена тряским ядом, а слово Любви вытерто.
Никто не сможет вернее её самой сжить такую душу со свету,
тут неизбежность играет прелюдию и реквием без остатка.

Исступленно выгорит, раздраженно рассыплется искра счастья –
утонувшие в безнадежности не имут ни срама, ни покаяния.
Так завершается Хаос, так лишаются почестей и задания,
ибо Время не вхоже в существо, которое не чтит ни его следов, ни масти.

                2012