Как когда делишь на 12

Как когда осознаёшь, что не спишь.
Как когда осознаёшь, что Ты подушечка для иголок в руках извращённого придурка.
Как когда осознаёшь, что это то, чего так боялся, но ждал.

Собираешь свои отороченные косой бейкой куски мыслей. Натяжной потолок является гранью, за которой перестаёшь чувствовать. Что-то между пропастью и постелью. Капля за каплей разрезаешь слух кривыми полосами дождя. Небесными дарами и не пахло. Только затхлость хрущёвских драматичных подвалов.

Берёшь всё и сразу, делаешь выводы собирая в полиэтилен страдания, которые пылились в сломанном шкафу годами. И когда вдруг начинает возникать задушенная когда-то гордость, появляется размытая картина будущего. И Тебя в нём нет. И ведь такие вещи не принято говорить вслух, словно навзрыд умоляя полуночного водителя городской маршрутки остановить это всё, все четыре колеса, которые размывают посёлочную грязь.

Всему этому надо было перебеситься. Пора снимать с белых дверей эти плакатные картинки, на которых только иллюзия счастья. Сколько слёз было пролито в пакетики из-под чая, пока Ты спал со своей кошкой? Сколько радости было на пледе цвета её морских до одури волос? Кому эти усилия переубедить того, кто был избит и обворован во дворе собственного дома?

Эти обмороки как перезагрузка. Как кнопка "выкл" на любимом плеере, подаренным отцом после одиннадцати лет расставания. Как будто бы безнадёжно прожитых распятых стенами ночей, которые Ты каждый раз собираешь плечом от немощи. Бесцельно ищущих утешения глаз, в которых читается лишь мысль о том, что тело, которому они принадлежат, били около двадцати лет, каждый раз не упоминая ни слова о белом провинившемся медведе, ни слова о жизни в крокодильей пасти.

Вспоминай осознание. Как страшная тайна. Будто бы строил своё спасение долгие годы, этот непрочный карточный домик из неполной колоды. Всего двенадцать карт, в которых казалось бы заключён весь кармический смысл. Складывать пасьянс, предвидя самые страшные последствия энергетического отравления. Годами сидеть и клеить из кусков плотной бумаги свою крепость, что-то большее, чем спичечный коробок, что-то большее, чем было все эти, склизкие как живот улитки, годы. Корпеть и усердствовать над каждой картой, выстраивая причудливую геометрию иссушенной реальности. Эти самые безумные усилия, те самые непосильные труды титанов. Боясь выдохнуть или моргнуть, чтобы ни в коем случае не прервать цепь трефовых событий. Убиваться за каждый миллиметр тонкости соприкасающихся поверхностей, иссекаясь в пылком сумасшествии, высматривая беспроглядную глубину.

Ничто не бывает безнаказанным, даже то, что Ты лепишь из пустоты. И Ты понимаешь, что на горизонте всплывает фигура, покрытая замаскированными вензелями. 
Приближение. С замиранием сердца. 
С прерванным, казалось бы навсегда дыханием. Пилишь взглядом до недоумевания расширенных зрачков. 
Миг. Всё разрушено. Нет больше ни крепости, ни мира в котором пребывал. Его сдули. Просто подошли и сложив губы в трубочку и опорожнили лёгкие на двенадцать еле стоящих карт. Как пережить смерть единственного человека, который любил Тебя. Единственного, который был готов разрезать любого на мясо для чахохбили. Единственного и последнего.

Осознание продолжает бесновать. Ты начинаешь вглядываться, сквозь слёзы в предателя. В того, кто посмел нарушить беспринципный баланс. Что-то нечеловеческое, попросту животное. Волк. Собачья пасть, сучья порода. Сама наглость преклонила бы перед этой мордой свои колени. И, несмотря на всю закоренелую злость, глядя на всё это, нет сил вдохнуть кислорода, чтобы мозг продолжал активный процесс. Спрятанная по всем потайным углам ненависть превращалась перед лицом ситуации в поджатый хвост щеночка, в чьей пасти только что взорвали петарду. Вся боль встревала поперёк горла, поднося к глотке безумный тайфун.

Хватает членораздельности, чтобы понять, что волк ошибся. Что он из рассказа о Трёх Поросятах. О тех самых трёх розовых кусках мяса, которые подавали на Твой День Рождения. О тех самых, которые отказался есть Твой любимый крокодил. Что всё это не должно было быть с Тобой, но Ты играешь главную роль в чужой участи. Причастен, как и Твои двенадцать поваленных блоков стабильного состояния.

Обласкать все подоконники, выстелив их околоплодной жидкостью. Просыпать пакет с солью на эту глубокую рану, выстригать кожу под ногтями, а кровь спускать на паркет, покрытый волдырями. Провоцировать гипертонический криз, чтобы казалось теплее на сердце. Представлять её затраханное личико, кожу которого Ты стираешь об новозакатанный асфальт, как об наждачку. Как её затылок встречает каждую твёрдую поверхность, благодаря Твоим минимальным усилиям. Взгляд встречает самые измученные глаза, покрытые искрами от ударов. Как сыплются по белой клеёнке простыней её лазурные, как море, клочки волос. Как вся накипевшая до судорог боль в Тебе отыгрывается на распухшем от гематом иссиня-бледном теле, свинчивая челюсть и хрупкие запястья. Срываешь голосовые связки в постэрекционном вопле, теряешь бешенство в померкнувшем сознании.

Как когда осознаёшь, что все рушится.
Как когда осознаёшь, что к Тебе пришли внезапно.
Как когда осознаёшь, что волк просто ошибся сказкой.