Рубеж

этот год, что засел меж ребер, как финский нож,
что втоптал тебя в грязь да послал с корабля на бал,
год, который спустил с тебя пару десятков кож
и который тебе немыслимо много дал,

этот год, что заставил плясать под свою дуду,
полный горьких ночных признаний и ёмких рифм,
через слезы и кровь научил быть с собой в ладу
и босой танцевать на углях, попадая в ритм.
(Екатерина Сметанина, «21»)


Этот год меня как-то враз под себя подмял,
что-то с хрустом во мне ломая день ото дня,
изменяя манеры и утяжеляя взгляд.
(Екатерина Сметанина, «никудане(год)ность»)


Я чувствую, что я стала совсем другой — меняюсь, расту, совершенствуюсь и взрослею. И мне это чувство — в общем-то, не впервой, но здесь всё иначе как-то — на самом деле. Я слышу себя, я стала внимать душе, я научилась молчать, понимать и слушать. И как-то переросла волшебство торжеств и этих забавных милых смешных игрушек. Куда-то пропала резкость и суета — восстановилась внутренняя свобода. И я ещё всё же та, но уже не та — вся детскость растворилась в угоду году, который меня третировал и ломал, любил меня, высекал из меня царицу, который мне немыслимо много дал, заставив быстро действовать и учиться. Я сражалась и умирала десятки раз, опускалась на дно, бессильно падала и вставала, я молилась, рыдала, тысячи раз сдалась, но этого мало — он всё начинал сначала: меня восстанавливал, радовал и лечил, заботился, выхаживал — переделал, а после вручил таинственные ключи и научил, что с ними мне надо делать.
Быть как стебель и быть как сталь — мне теперь дано. Мою волю не сломит тысяча эскадрилий. Я ношу Ваш образ в памяти, как руно, так как Вы меня действительно изменили — полюбили меня такой, какой я была, — изменили на такую, какой я стала. И хвала Вам, бесценный мой, я пою: хвала! — и попутного ветра на пристанях и вокзалах.