Дом Павлова

Проснулся утром я в другой стране.
Во имя славы, девочек, и денег,
За панк-молебном грянул панк-молебен!
Был пудинг съеден стаею глупцов,
А Быков бычился, немцовствовал Немцов,
И очередь стояла на Олимп
Из брутов за прекрасным  словом «Цезарь»
Но в это время, словно римский кесарь,
Лежал брутален и недвижим я.

Да что же все мы делаем, друзья?
В который раз свобода прет из нас,
Обязанности наши замещая?
Мы не прощаем, мы не всепрощаем!
И мировая  Кондолиза Райс
Смущает мир материальным раем.

Высоких дум стремление мое
Обрезала история, легенда,
Скорее правда, мне ее Ирена
Поведала. Ирена - не солжет!

Антенна рассказала мне о том,
Что в Сталинграде, в сумрачно-втором,
В том доме, что последний перед Волгой,
Сержант моей  страны нашел псалтырь.
Сержант был Павлов, плакала Сибирь,
Где дети варежки солдатам мертвым шили.
Она сказала: «Он молился Богу.
Он говорил: «Бог, если ты живой,
И существуешь, то пришли патроны!
Он умолял, чтобы три дня  пехота
Немецкая, на дом не наступала,
Пока его истерзанным солдатам,
Пройдя, проплыв долиной смертной тени,
 Не переправят золотые гильзы,
Забитые свинцовой правотой.

Три дня тогда не сдвинулась пехота.
И привезли заветные патроны,
И правота сошлась в борьбе со злом.
И отстояла свой последний дом.

Потом был Кремль, а после  монастырь.
Звезда на грудь. Позднее крест на шею.
Монахом стал сержант всея страны,
Сбежав от наших славоприношений.

Я верую: На совесть, не за страх-
Пока лютуют Быковы, Немцовы,
Он стариком сидит на Соловках,
И молится. Тишайшим главным словом
Он оборону держит за всех нас,
За этим новым распоследним домом!

Так раздувай, Немцов скорей пожар,
За это право, право человека,
Употреблять продукт, за светлый дар,
Блудить и пить до окончанья века!

Пускай с тобою Кондолиза Прайс,
Окрашенная в Хиллари, блин, Клинтон.
Ты русских не возьмешь, а твой лабаз
Для мерзких чудищ будет лабиринтом!