Сказка Любавушка

               
                /   первая  часть. /


В  стороне далёкой, невиданной,  в стороне волшебной, в стороне
загадочной. Где снежные  шапки  непроходимых,  высоких  гор, 
в облаках серебристых  купаются. Где, повинуясь  солнца  лучам,
через  разломы  бесчисленные  и  трещины  скал, огибая  преграды 
и  валуны  в стремительном  беге  своём, с шумом  и  грохотом,
к подножью  равнины  ручьи  пробиваются. Где внизу у подножья 


равнины той, прекрасной  и сказочной, эти ручьи, единым, бурным
потоком  в  широкое  русло  великой  реки  вливаются,  там, 
от предгорья,  до самой  реки, раскинулась,  зелёная  дубравушка.
А вдоль дубравушки,  как  под  стражей  дубов  великанов,  несла 
там,  река  вольная,  чистые,  воды  свои  и  величали  ту  речку
игривую, серебрянкою.  А вокруг,  всё  стояли леса  дремучие, 


рощи, да луга  раскинулись  зелёные а,  ещё  и  озёра синие, да поля 
бескрайние,  колосистые.  И жили, поживали  там,  девять молодцев 
статных,  девять  братьев  родных  все,  как  один,  богатыри  и 
охотники  славные.  А в  ратном  бою сильнее  их,  было не найти.
И была у братьев,  сестра  меньшая,  сестра  любимая - Любавушка.
Девица добрая  и  ласковая,  сестрица  долгожданная, единственная. 


Жили  дружно  они,  заботились  друг  о  друге,  охотились,  да  в поле 
трудились,  не покладая  рук  но, одна  печаль,  одно  горе  горькое, 
будто, заноза  острая,  ранила братьям  сердца. Узнали  однажды 
братья, что пропала  их матушка, не случайно, не вдруг, едва первый 
крик сестры,  возвестил  о своём  рождении.  Узнали  братья,  что это, 
давний  недруг отца  чародей  Крачун,  похитил,  унёс  матушку 


Оливию,  в  неведомые,  дальние  края. С той  поры  одолела  дитя 
хворь  проклятая,  угасала  без  матери  бедная  Любавушка,  да  и 
братья  росли,  не успев   насладиться, ни  материнской  лаской, 
ни  теплом  домашнего  очага. Не уберёг их отец, жены первой 
своей, подарившей  ему,  прекрасных  сыновей. Не уберёг  и 
Оливию, коя для  его детей  стала  матерью, другом, советчицей 


и  даже  защитником, от порой несправедливых упрёков  отца.
А  уж так  счастливы  были  дети  с  Оливией,  так  полюбили  её
за добрый  нрав,  за ласку,  несмотря  на  то, что  была  она  ещё 
очень  молода. Ну, а,  как, узнали-то  о проклятом  злодее  они, 
дали  клятву  братья, во  что  бы  то  ни стало,  отыскать,  вернуть 
матушку в дом  родной.  Сестрицу  оберегать,  пуще  глаза,  да


лелеять  её, как  родную. Горевал ли отец, неведомо  а, вот  родня-то, 
не давала  проходу  ему.  Все поучали  его,  да  уговаривали, - ты  удал 
Ральф  и молод  ещё  и  если  бы, только  пожелал,  другую  матушку
детям бы, бог послал, и росли  бы дети  твои  в холе  и  радости,
подумай,  ведь  Любава очень  слаба. Оказалось, что  Ральф  был 
совсем  не прочь, доверить  мачехе,  осиротевших  сыновей, а теперь


и дочь. Вот тут-то  и забегала  невесты,  счастливая  родня. Свадьбу 
весёлую им справили  они  через три  дня  и, ни  мешкая,  отправили 
молодых почивать. Однако  ухитрилась  злая  мачеха, всей  прислуге
наказать, чтобы  из дому детей,  они срочно увезли,  в  самые далёкие,
заброшенные  края. Дабы не тревожили дети,  влюблённого  отца.
Надеялась, молодая - с  глаз  долой,  из сердца  вон,  забудет  отец 


свою  больную дочь. Надежды  выжить, у Любавы  нет, так  хоть  отец 
будет счастлив а, останется ли, Любава  жива,  мачехе,  было  всё  одно.
Знала  она, не любил  отец  свою  дочь,  из покоев  своих  гнал  её,  прочь, 
считая виновницей,  всей  его беды  и даже горькие слезы, беспомощной,
на ту пору Любавы, сломить упрямство  его не могли. Разыскал  отец 
для  догляда  за детьми, дядьку Ивана, что славным  воеводой  когда-то


у  него служил,  да нянюшку,  и забыл,  о детях  своих, жену молодую
развлекая,  да на пирах  пируючи,  ублажая  бесчисленную её родню, 
а  где-то в глухом, краю,  мало-помалу  росли,  подрастали  дети. Но,
росли  там  дети  в заботе,  да любви  какою  окружили  их  наставники, 
что по сравнению с  мачехой,  даже  в  этой, суровой, таёжной  глуши,
жизнь им казалось, была похожа,  на сказку. Столь добры  были с ними


наставники  но, право  и дети были довольно  послушны. К великому
счастью, для  всей  их теперь  большой  и, дружной  семьи, Любавушка, 
вскоре  поднялась, да  и  поправилась,  похорошела  как  маков  цвет, 
будто вопреки  предсказаниям  мачехи  но, и  благодаря,  конечно, 
заботам  нянюшки,  дядьки  Ивана,  а ещё  и  дивной, восхитительной, 
природе  тех  мест  что,  как  оказалась,  пошла ей  на пользу.  И  ныне,


Любава,  в играх любых,  не  желала  уступать,  никому,  мечтая,  хоть
в  чём-то но, и  опередить  даже  братьев  своих. В стрельбе из лука, уж 
такая стала  она мастерица, что состязаться  с ней в стрельбе, не всякий 
сельчанин  бы  смог. И вот сегодня, их дорогой, обожаемой,  сестрёнке, 
их милой  непоседе,  Любавушке,  пойдёт семнадцатый  годок. Тут и 
нянюшка, и  братья,  для милой именинницы очень  постарались,  стол


праздничный,  как будто  бы для  королевы, Любавушке  они,  дружно
накрывали. Горницу  её, братья  заботливо  украсили, охапками полевых 
цветов. Скоро будет  готов и праздничный  обед  но, ждут, пождут  они 
к столу сестрицу,  а именинницы  всё  нет,  как  нет. И будто  чувствуя 
беду, дядька  Иван сурово  их спросил,- где гуляет допоздна  Любава, я 
строго настрого  вам запретил, как старшим братьям, запретил  я вам,


отпускать  её одну в дубраву, дабы не стряслась беда лихая  с Любавой. 
Сказывал я  не однажды  вам, тварь лютая, свирепая  тварь, в лесу нашем,
нежданно появилась. Немедля, искать  Любаву  я  иду,  боюсь,  как  бы
с  нашей  непоседою,  беды  не случилось. И  в  поисках  помочь  дядьке
Ивану, вызвался  тут  Ярослав,  из братьев  старших  всех, брат  самый
меньшой,  что  на  пять  лет  был  взрослей  Любавы, - что  ж, добре, 


друг  мой, - обрадовался  дядька, - живо собирайся.  Но,  не надейся, 
скоро ты  её  найти,  поверь,  вёрсту  и  не одну  придётся  нам с тобой
пройти. И  потому,  не  удивляйся,  какими  тропами,  тебя  я  поведу,
знай, держи  ухо  востро. Небезопасна,  будет  наша  дорога  там, 
лишь Любаве тропинок  нет. В лесу порхает  птичкою она, - и  почти 
нежно добавил,- вот, непоседа,  вот, егоза. Уж накажу, брат, Ярослав 


я  твою  сестру, на хлеб и воду посажу  её я, и непременно под замок.
А ты, возьми-ка лук тугой, да стрелы  поострей, припасы  на дорогу,
ни в гости  чай  идём, да  и спасибо  за поддержку Ярослав,  в дебрях 
таких вдвоём с тобою, быстрее  мы  её найдём. Но, всю дорогу  до
дубравы,  так  и  ворчал  Иван, опять, грозился всех строго наказать 
но, зная,  как любил  дядька  сестру, Ярослав,  ни в  чём не возражал 


ему. Шёл, молча, в душе благодарил судьбу за  наставника  такого, 
что отзывчив был,  их по-отечески любил и за жизни их так искренне
он волновался. Но, вдруг, пред  ними упала  огромная  и вызывающая 
необъяснимый  трепет  тень. Потом, раздался  какой-то  странный 
свист и шум, доныне неведомый  охотнику. Что-то огромное в  небе
пролетало. И, ввысь  взглянув, увидел  Ярослав,  парящий  силуэт 


невиданной  до сей  поры  зловещей  птицы, что как будто,  жертву
приглядывала,  предназначенную  только ей. И  была  она  готова
сразу,  когти свои острые  в тело  её вонзить, когда  увидит  а, уж 
узрев,  молниеносно  камнем  вниз  готова  была  метнуться,  чтоб
тотчас,  несчастную  ту жертву,  с лёту  и  убить.  И  пламенем 
таким  горели  её  глаза, что Ярославу,  даже как-то  жутковато стало. 


Ему, славному  богатырю,  охотнику, кто бил  любую  цель, почти 
не  глядя. О, боже!  это  он, - внезапным криком, вздрогнула, вдруг
тишина  и, диким воплем  душевной  боли,  до слуха  Ярослава
донеслись слова, - та  птица,  Ярослав,  гляди, это,  он, заклятый 
чародей  Крачун,- кричал  Иван, рукой  указывая  ввысь, с лица 
весь, побелев. Взгляни же, это тот  злодей,  кто матушку  Оливию


украл,  его узнал  я! Это он, вас  малых  сирот приговорил  к тоске 
о, тать  проклятый  о, горе,  горе мне, ведь знаю я, кого  ищет здесь 
злодей,  ведь  там,  наша  Любава. О,  небо! Не  допусти,  убереги, 
спаси,  моё  дитя! Укрой  о, всемогущий невидимым, таинственным 
покровом, ты  её в  дубраве,- как  заклинанье, объятый  ужасом  Иван 
слова  всё повторял.  А Ярослав,  слегка  оторопев, пытался  от Ивана 


ответа  внятного добиться и  тормошил его,- где  чародей, - дядька 
Иван, - это же просто  птица. Опомнись дядька  Иван,- тряс  Ярослав 
его, - да  разъясни,  наконец, что  знаешь,  ты  о  похищении  и почему, 
кажи  мне,  почему  ты,  столько  лет  молчал. Сейчас  ни  время,-
отрешённо  отвечал  ему  Иван, - всё, всё  кончено, Любаву  не спасти, 
я  опоздал. Но, преодолев  себя, дядька  тут  же, вскочил  и  поспешил



к зеленеющей  дубраве,  что  виднелась  впереди. И, та  напряжённость 
его и осторожность,  с какою,  бывший  воин по сухому  насту  ступал, 
передались  и  Ярославу и  он, из колчана  стрелу извлекая, приготовил
к выстрелу лук. Зорко  осматривал  Ярослав  густой  кустарник, росший
меж  столетних  дубов,  кои  своими  пышными  кронами,  закрывали 
солнце. А  дубов  резные листья, красочно  светились, под лучами  его,


покачиваясь  от лёгкого дуновенья  ветра.  И сквозь резной  свой  узор, 
листья, рассеивали  яркий  свет от лучей,  превращая  их  в бегающих,
солнечных  зайчиков, что и  освещали  тёмный  и  густой  подлесок. 
Ярослав,  едва  сдерживая,  тревогу  за сестру,  не мог  не  заметить, 
этой  дивной  красоты,  он  был  просто восхищён. Но, внимательно 
осмотревшись  округ,  он  спросил, - да можно  ли,  найти  иголку 


в  стоге  сена, - дядька Иван. Но, дядька,  молча,  поманил  его к себе 
и, указывая,  на то,  как  безжалостно  были  сломаны  и  примяты 
местами,  деревца молодого  рябинника тихо произнес,-  смотри, 
Ярослав,  видишь, Любава  была здесь  и  не так  давно  но, ломать 
деревца и, топтать  безжалостно молодую  поросль,  я уверен, она  бы,
не стала,  значит,  злодей  уже  в  лесу.  И  повёл  дядька  Ярослава

   
к прекрасному  синему озеру,  где было  любимое  место  его сестры.
Но, не сделав  и трёх  шагов в сторону  озера, что  находилось  от них 
всего-то,  рукой  подать,  как  услышали,  испуганный,  истошный 
крик, Любавы. И, будто  ей  в ответ,  вспугнув  тишину, отчаянно  и 
неистово,  закричал  Ярослав, - Любава,  сестра  моя…а, а, а,  а, а,
только и  ответило  им  глухое  эхо,  откуда-то  из  глубины  тёмного, 


безлюдного,  леса  и в тот же миг, увидели  они,  как  ввысь, мгновенно 
взлетела  та, невиданная,  хищная  птица,  крепко сжимая  в  когтях,
несчастной  Любавы  трепещущее,  тело. Даже зная,  как  всегда  был
скор  на  руку,  его  воспитанник,  Иван  всё же не успел  предварить
 рокового выстрела,  с сожалением  отметив  лишь,  что выпущенная 
умелой  рукой  Ярослава  стрела,  уже летела  вслед  удаляющейся 


птицы. А Ярослав,  только  после  выстрела  опомнившись, оттого, 
что  он сделал,  без сил упал на траву  и, обхватив  руками  голову, 
как  в  кошмарном  удушье,  со стоном  выдавливал  страшные  слова. 
Что  сделал, что  сделал  я,  своей  рукою,  я  убил  Любаву.  Дядька 
Иван, убей,  убей  же и меня, прошу, убей  дядька, меня,- рыдал 
Ярослав, внезапно сражённый   случившимся горем. Сынок, сынок,


взгляни  туда,-  легонько тронул  его дядька за плечо, - смотри, 
Крачун  летит,  летит  проклятый, тяжело но,  все  же летит  злодей,
теряя кровавое  перо. Взгляни  же, Ярослав, ты  ранил  лишь  его и 
он, уверен  я, в  урочища  летит. А, там,  злодею  покорно  всё,  там
в обширных, царственных  владениях,  властвует  его лишь сила и 
волшебство,  уж  там-то  он залечит  свои  раны. И взглядом, полным 


горя  и тоски,  Ярослав,  взглянул туда,  где в  гаснущих  лучах
уходящего  солнца,  медленно, тяжело  паря,  летела  птица  Крачун. 
Чья  чёрная  тень,  ещё  падала  на проплывающую  под  крылами его
восхитительную  равнину. Падала  туда,  где  только  сегодня, любуясь 
разноцветьем  зелёных полян  и лугов,  резвилась,  его сестра,  радуясь
счастью,  радуясь  всему, что окружало  её.  И  Ярослав,  мысленно


возвращаясь  к событиям  всего-то  пяти  минутной  давности,  сурово
спрашивал  себя.  Как могло  случиться  это  и,  почему  он,  в  такую 
ответственную  минуту,  просто  забыл  о сестре  и  как  охотник,  видел
только цель,  не думая  о том,  что,  убив птицу, погубит  единственную
сестру. Что скажу я братьям моим, поймут ли, поверят ли они, что это
был, неосознанный  порыв,  мой тяжкий, смертный грех, не отрывая 


взгляд  от удаляющейся  страшной  птицы, думал  Ярослав. А меж тем, 
Иван предлагал  ему, тут же, по следу кровавых перьев,  найти  логово.
Найти  владения  Крачуна,  где  видимо  и, спрячет злодей  Любаву.
Но, понимая, что Ярослав, потрясённый  случившимся,  его не слышит
и чтобы  хоть  как-то отвлечь  его от тяжких дум, или даже  разозлить 
Ярослава,  дядька  Иван,  решил,  наконец,  рассказать  ему,  о том,


что случилось у  них в семье, накануне  рождения  сестры, Любавы.
Но, прежде  чем открыть эту  фамильную тайну,  бывший  воевода
спросил, - ты помнишь, Ярослав,  как незадолго  до  рождения твоей 
сестры,  к отцу в гости,  приезжала  некая, важная  особа,- Ярослав, 
безучастно  кивая, вглядывался  в  почти  невидимую точку  на небе.
Так  вот,- тяжко вздохнув, дядька, Иван  начал  рассказ, - отец  твой, 


в свое время, был влюблён  в эту особу  и, мечтал  даже жениться,
на этой  красавице  но, что-то  не  сложилось  у  них тогда  и,  они
расстались. Звали  её,  Ильма  и, была она  хороша  собой,  да  ещё 
и  богата  но, о ней  я расскажу,  тебе позже.  А  в тот  злосчастный 
день, довелось  мне  услышать, скажу  тебе  прямо, весьма  и  весьма
не скучный  их разговор,  однако  ты  хоть режь  меня  но,  никогда   


этому бы  я  не поверил. Ведь  речь  шла,  о вашей  матери,  о бедной   
Оливии.  И  спорили  они, так  злобно и  яростно ну, просто до хрипоты 
а, после  разговора,  что,  постыдно унизил  честь  Ральфа,  как  я понял,
он  был невероятно дико  взбешён  ну  а,  Ильма  в тот день, едва  ноги
унесла. Я знаю, сынок, что тебе  неприятно  будет  узнать  причину  их
спора  но,  я, твёрдо  убеждён, что ты,  Ярослав,  взрослый  мужчина и


должен, наконец, узнать все тайны  своей  семьи. Да ты и сам  рассуди, 
ну, не  расскажи  я тебе сейчас  об этом,  кого потом ты станешь  винить,
ведь жизнь твоей сестры,  а может даже  и  матери, зависит сейчас только 
от тебя. И потому,  настаиваю  я,  чтобы ты  выслушал  меня  до конца,- 
говорил  поучительно  Ярославу,  Иван.  Так  вот,-  надменно  и,  нагло 
усмехаясь, заявила  Ральфу,  бесстыжая   Ильма,  что ближайшие  лет


двадцать  придется  ему  растить  и  холить  ещё  и  чужую дочь. Что,
мол  и, Ярик, так  звал  тебя  в детстве  отец,  явный  плод  греха,  его
первой  жены, твердо заявила  она. И, стало  быть, не его крови  и для 
Ральфа, совсем  чужое  дитя.  Где-то  час  или  более, точно не помню
но, там, в  зале,  где  беседа  шла,  повисла,  грозящая   немыслимым
скандалом,  тишина.  Лишь  изредка,  звучали  страшные,  злобные 


проклятья  и шаги,  глухие, тяжелые  шаги  и  вновь жуткие  проклятья. 
С той-то  поры,  Ральф  видимо возненавидел всех,  стал  равнодушен 
и зол  не только  с детьми. Опять  обман,  видимо  думал  он  и  кто его
жена, мать  его детей.  Да было немного жаль  его,  поверь  но, он вовсе 
ни жертва  неверности  Оливии. Он лености  ума, покорности  перед 
отцом он, смиренный  раб. Когда  б хоть  раз  в  глаза  Оливии  он 


с любовью посмотрел.  Когда бы  хоть  однажды, преданного  друга 
в ней  разглядел. Уверен  я,  он  бы,  сумел,  тогда  прочесть  и, осознать 
её мыслей  чистоту, ведь она  всегда  была  верна  ему. Но, представь, 
Ярослав, - видимо  горько  сожалея  о поступке  Ральфа,  печально 
произнес  дядька.  Он, поверил  лживой  клевете  бывшей  невесты, 
не думая  о том, что  Оливии он, без  основания, страданье  может 


причинить. Да разве  смог бы  кто-то другой,  будучи  на его месте,
так  поступить,  ни  на минуту,  ни задумавшись  здравым  умом, 
о сыновьях  и дочери.  И лишь  потом, когда  Оливия  пропала,  он, 
быть может  и, горевал  но,  недолго право.  Ему наскучила  тоска,
женился  вновь  он  но,  отнюдь  не  от далёкого  ума. А после  той 
беседы, стал  очень  груб  Ральф  и жесток  к  Оливии,  а  бедняжка, 


не понимая  что,  произошло,  переживала  но,  не столь за  себя,
сколько за  вас,  её  детей.  Ведь  в  этом чужом  для  неё  имении,
ближе  и  родней,  чем  вы,  не  было у  Оливии никого. Раньше-то
они,  хотя  бы уважали  друг друга,  даже  понимая,  что  меж  ними 
никогда  не было и не будет  любви.  Но, на  венчальной  церемонии
подписали  договор  они,  где обязаны,  были,  хранить  мир и покой


своей семьи. И вот,  внезапно,  поклёпом  ложным,  Ильма,  судьбу
его семьи,  подвела  к такой  глубокой  пропасти,  что Ральф  даже и 
не вспомнил, что  однажды,  Ильмой  обманут,  уже  был. Я, кажется,
тебе  говорил,- зачем-то  оглядевшись округ,  произнес Иван  вдруг,
чуть ли  ни шепотом, будто  опасаясь,  что  его  кто-то услышит,- да,
Ярослав, я  говорил, что отец  твой, жениться на Ильме грезил, не зная 


тогда, что  она злодею  Крачуну старшая  сестра,  если  бы, однажды, 
шутки ради,  не сболтнула  Ильма  об этом,  ему сама. Как ни молила 
она его потом,  простить  её, чем только  не прельщала, чтобы вернуть
Ральфа,  обещая  даже,  отказаться  от своей  семьи но,  он,  как  скала, 
непреступен  вдруг,  стал и отрёкся  от невесты,  может это и судьба,
Ильму наказала,  кто знает. Причину отказа,  вскоре узнала  из письма


она, где он сообщал, что не хочет он, на  ней жениться,  что ложь  её
тому  вина. Но, насколько  наслышан  о нём был  я, - в  голосе  Ивана, 
зазвучали,  явственно, презрительные  нотки, - Ральф,  до изумления, 
ещё  с  пелёнок, отцу  лишь  и  послушен  был  и  думаю,  вряд  ли 
этой  отговорке,  поверила  бы  Ильма. Ведь  даже  я  тогда  подумал,   
так  ли  искренне Ральф  её  любил, что  первой ссорою,  напуган, был,


тогда  как первая  любовь, не умирает, никогда. О, эта  первая  любовь,
сводила  многих  и  не раз,  она  с ума. На  подвиги  великие   любовь
сподвигнуть  ли  могла,  или  на  преступление толкнуть  но, в  случае
любом,  её  непревзойдённые  спутники, как стражи  вечные  любви, 
то страстью  неугасающей  пылают, то вдруг, вспыхивая, ненавистью
лютой, сметают  всё, на  своём  пути. Измена,  ревность,  кто  этого 


не знает, в мгновение,  жизнь, каждого  в  кромешный  превращают 
ад, соперничество,  месть,  к  тому  же  аду,  большую  ложку  дёгтя 
добавляют  и  так  случилось  с  Ильмой,  много лет  назад.  Дерзкая,
обольстительная,  Ильма,  дочь  магов  и  Эдварда  Крачуна  сестра,
влюбилась  в  Ральфа, сразу  без оглядки. Казалось,  всем тогда,  что 
и  Ральф,  непритворно  счастлив  с нею  был,  однако,  как  тебе  я 


говорил,  Ярослав,-  как-то  очень  торжественно подытожил  дядька, -
любовь, довольно жёстко  с влюблёнными сыграла  в  прятки. Обман 
Ильмы,  Ральф  не простил  но, велика  ли  в  том была  её  вина,  или 
влияние отца,  всё  изменило,  неведомо  доныне  никому. Но, похоже,
что участие  отца,  ускорило,  размолвку молодых,  и ссора  пустяковая 
затянулась  их.  Были  конечно,  попытки  примирения,  правда,  с  её 


лишь стороны,  когда  же  сочетался  в  браке  он  с  юной  Оливией,
о мести  и  мечтала  лишь  она. Потом, я  слышал,  что вроде,  замуж
вышла Ильма, забыв  дом  отчий, надолго покинула  привычные края
но, вот от приступов  злобной  ревности избавиться  она,   не смогла.
И свой  позор,  что испытала  Ильма,  она,  конечно, не забыла,  долго
мучилась, страдала  и  от ревности  бесилась, что доныне не отомщена, 


было  уж, отчаялась  но,  преподнесла  судьба  ей, наконец, тот редкий 
случай,  когда  руками  безнадёжно  влюблённого брата,  за  унижение
своё,  отомстить  Ральфу  и  очень  скоро  сможет она.  И даже  годы 
долгие  в  краю  чужом,  Ильму ничуть  не изменили. Вернулась  в дом
она  родной,  как  прежде,  на  язычок  востра,  эгоистична, завистлива 
и зла. А  вот,  внешности  её,  эти  года,  казалось,  вовсе  не коснулись, 


да это и  понятно,  ведь  не случайно,  она дочь  колдуна.  Всё  так же, 
взгляд  её,  манил  таинственною   глубиной.  Стан  строен,  будто 
у  девушки,  несмотря  на  то,  как  люди  говорили,  что  будто  бы, 
двух дочерей  она взрастила. А, уж,  роскошь  замка  родового,  её
просто,  наповал  сразила. Всё  золото, каменья, серебро, откуда  это 
всё, - удивлённо спрашивала  Ильма?  Но, возмужавший, брат  угрюм 


был, молчалив  и  чем-то  удручен. Она  даже  и  не поняла, был ли  рад 
он  встрече,  со своей  сестрой.  Видимо, за  столько  лет, мой  бедный 
брат отвык,  от  сестры  родной, - подумала  она.  Однако  позже  узнала 
Ильма, что  безответная  любовь  к  Оливии  была  тому вина,  об  этом 
как  водится,  ей  служанка  нашептала.  Ильма,  случаю  такому, очень
рада  была,  ведь  о  такой  услуге, она  даже  и  не  мечтала.  Пусть  и 


частичка его тайны  но,  и  эта малость,  была  Ильме, дорога.  Когда 
в  минуту  беспросветную,  все, же  открыл  ей  брат, любви  своей 
завесы  тайный  уголок, что  бережно  хранил  он  даже  от  себя, 
за семью  замками  но,  в тот  момент, противиться,  молчать  более 
он  уже  не мог. Одно мгновение  лишь  и,  будто  бы,  не он,  а боль 
жгучая,  невыносимая,  боль  его  измученной  души,  как бурный 


шквал на брег спасительный,  выплеснулась  вдруг, в поисках,  защиты 
и  успокоения. О, как  в  минуту  ту  долгожданную,  пред  братом  будто 
сочувствие,  изображая,  ликовала,  Ильма,  что даже,  брат  её,  злодей 
Крачун,  лицемерия  сестры,  распознать  не смог. Тогда-то  и  задумала 
она,  свой  план  коварный  исполнить  и  жажду  мести,  что  мучила  её 
годами, утолить.  И  грезилось  уж  ей, как  пред  её  очами,  Ральф 


коленопреклонённый  пощады  просит  а, она  из милости  своей, только 
и  дозволила  ему,  к  краю  шлейфа  прикоснуться  своему.  Дабы,  явить 
Ральфу, доказать  ему,  неверному, своё  величие  и силу,  победителя, 
над  побеждённым.  Ведь  Ильма,  уверена  была, что  удастся  ей  эта 
коварная  затея.  И более  того, она  полагала, что  своей первой  любви 
Ливия, забыть не могла,  каким бы  горьким  не  было  разочарование  её.


Иван, ненадолго,  прервал  рассказ  и  поглядел на  Ярослава,  ожидая 
отклика или  вопроса  его,  на неведомое  имя. А, увидев, как спокойно
отнёсся  юноша  к  этому  имени,  не стал  пояснять,  что  в  юности 
именно  так  и  звали  их,  несчастную матушку,  вновь  возобновил 
рассказ.  Да, это,  конечно,  невероятно  но,  Ильма  на самом деле 
была твердо  убеждена,  что Ливия,  брата  её,  впервые  и  искренне


тогда любила  и  в противном,  Ильму,  убедить  было  нельзя. Искала
 Ильма,  теперь  лишь  вескую  причину,  чтоб  с  Ральфом  встретиться 
наедине и,  конечно, она  скоро  и без труда  её  нашла. Чем не  хорош 
предлог,  с семьёю  Ральфа  породниться  и в  браке  сочетать,  его
красавца  сына,  Владислава,  с  дочерью  моей, - думала  Ильма,-  и 
собою  довольная,  она, на  встречу  к  Ральфу,  в  его имение  мчится, 


чтобы  предложение  ему  выгодное  передать,  от имени  дочери
своей  но, Ральф, увы,  даже  не вышел  к  ней.  Опять  отказ,  опять 
позор, уничижающий  её  дотла.  Такое  оскорбление  для  Ильмы, 
было  превыше  всяких  сил, - что ж, друг  мой,  ждать  долго тебе 
не придётся,- зло шептала  она, - теперь  не обессудь,  ты  сам  себя 
только  что  приговорил. И  в  ту  же  ночь,  преступив  чрез  муки 


брата, убедила  Ильма  его,  украсть  Оливию и, её  дочь. Да  Ярослав, 
всё так  и  случилось,  в ту  ужасную  ночь,  когда на  свет, твоя сестра 
Любава  появилась. Но, напрасно  ликовала  Ильма, напрасно  думала, 
что  счёты  с Ральфом,  свела  она,  что  потеря жены  может  Ральфа 
огорчить  и  плачь  детей, осиротевших,  день за  днём, с ума  будет 
его сводить. О, как  ошибалась  заносчивая,  самонадеянная  Ильма,


что  он  поверженный  у  ног  её  с мольбой  милости  будет  просить. 
Ральф, словно  бы  в  насмешку  Ильме  женился  вскоре  на  другой, 
исчезновением  Оливии  он, вовсе  не  был  огорчён,  всегда  собой 
доволен  и  новой  пассией  весьма  был  увлечён. А вас, детей,  если 
ты  помнишь  Ярослав,- Иван, вопросительно  взглянул на  Ярослава 
но, понял  сразу,  что,  будучи  даже  маленьким,  Ярослав,  ничего


не забыл,  и дядька продолжил,-  так  вот,  вас,  меня  и  нянюшку
вашу  Ральф,  с избранницей  своей,  далече,  в медвежий  угол 
отослал,  чтоб  счастью  их  новоиспечённому, никто  не  помешал. 
Однако  и  это,  как  ты,  наверное,  догадался  Ярослав,  еще  ни  все
злоключения  твоей  несчастной  матушки,- уныло сказал  Иван.
А Ярослав, вдруг, широко открыв  глаза,  вскричал  потрясённый,-


да  разве, мало  горя  перестрадала  матушка. Ужели  бог, позволил, 
чтобы  на этом, не закончились мучения  её?  Зачем,  так  щедро 
одарил  её,  бедами, да  огорченьями. Зачем  господь, дозволил, чтобы 
такой  мучитель  на пути  её,  попался,  не  остерёг  от неверного шага, 
руку помощи,  подать  не догадался.  Не  уберёг  от  невзгод  и  слёз, 
ужели  никогда  не очистятся  небеса  над  её  головой,  от чёрных  и


свирепых  гроз. Расскажи  мне, дядька,  всё  расскажи,  я  убью  всех
негодяев,  что причинили  ей  столько  бед. И поверь мне, дядька Иван, 
я  найду,  я  обязательно  найду матушку  и  сестру,  чего бы  мне,  это 
ни стоило даже,  через тысячу  лет, - с  пылкой  юношеской  страстью, 
едва сдерживая  себя, почти  кричал  Ярослав,  глядя  дядьке в  глаза,-
никого не забудь,  обо всех мне расскажи,  я должен  знать  всех  её 


врагов поимённо. Голос его, звенел, нарушая  вечернюю тишину леса, 
потом, задрожал  и стал срываться  от возмущения. Иван был  уверен,
что Ярослав, сию минуту, был готов сражаться  одновременно со всеми 
недругами  её. И  чтобы  остудить  его пыл,  хотя  бы  ненадолго, сказал,- 
да, сынок,  разумеется,  я всё  тебе расскажу,  уймись,  время  настанет 
твоё  и, думаю,  что скоро. И, биться  тебе  предстоит  с  хитрым  врагом. 


Только навсегда запомни,  сын  мой, что для  Ливии вы, её  дети,  были 
единственной  отрадой  но,  и этого  маленького  счастья,  была  лишена 
она. Невыносимо,  представить,  как  тяжела  для  неё  долгая  разлука 
с  вами. Иван, невесело  глядя  на огонь,  наблюдал,  как  догорают  угли 
костра  и  думал,  сколь  смышлен  воспитанник  его, что  без объяснения 
понимает  всё  и, как близко  к сердцу он  воспринимает, тяжкую матушки 


судьбу и,  какие  непредсказуемые  испытания,  вероятно,  впереди  ждут 
его. Иван слегка  пошевелил чёрные, дымящиеся головешки  а, ветер,
тут же подхватил  их разноцветные  искры  и  взметнул  вверх,  увлекая
за собой,  мгновенно, гася  их  прямо в полёте  или швыряя на  зелёную, 
влажную  траву,  где  они  и гасли,  едва  коснувшись,  вечерней россы.
Немного помолчав,  Иван, заговорил  вновь,- давно,  в пору безмятежной, 


счастливой  юности  Ливии, когда  ещё  не была  связана  она тяжкими
узами  брака  с  твоим отцом,  выпало Ливии,  девичье  счастье.  Она 
влюбилась  в  дьявольски  красивого юношу  из  вполне  успешной  и
уважаемой  семьи  добрейших  магов.  И  уж так  полюбили  они  друг 
друга,  что им, осталось  лишь  добиться,  согласие  родителей  на брак 
и  счастью  не было  бы предела. Но,  будто  злой  рок, вдруг, ворвался 


в  их  жизнь, порушив,  разметав  по камушкам,  все  их воздушные
замки, повергнув  в  уныние  влюблённые  сердца. Отца  Ливии,
выходца  из  когда-то  богатой  но,  обедневшей  знати  не то, чтобы 
очень  уважали,  хоть на ту пору  и  смог он,  поправить  свои  дела. 
В основном  же, побаивались, за  суровый  и  весьма  горячий  нрав 
его, за  особо  ревнивое  отношение  к тому,  что  в  одну  секунду 


мог он вспылить, от маломальского намёка, на нищету  его предков. 
Немедля,  хватаясь  за  оружие  и  тут  же  любого,  без  выяснения,
мог вызвать  на  поединок. И узнав, что  его, единственная  дочь,  его
наследница,  решила  выйти  замуж  за  сына,  пусть  даже  и  весьма
красивого,  обеспеченного  парня  но, принадлежащего  к  высшему
сословию магов, был  не  просто  взбешен.  Он  обещал  выследить 


и убить  влюблённого  юношу  и, почти,  сдержал  своё  слово. 
Как  выяснилось  уже позднее,  юноша  на самом  деле  был  ранен 
довольно  тяжело,  и  что  почти  умирающего  от  ран  юношу,  его
родители,  увезли  куда-то,  от  греха  подальше. А отец,  конечно,
сочинил  Ливии  и  поведал  рыдающей  дочери,  совсем  другую
неприглядную  историю  о  нём.  Рассказав  ей, что  этот  избранник,


не заслуживает  слёз  такой  девушки. Что никогда  этот  подлец 
не любил  её и, потому,  испугавшись, или  струсив,  сбежал,  когда
мол,  он,  как отец,  приглашал его  к себе,  по  очень  важному делу, 
касающегося  обоих  влюблённых.  Но, этот  негодник,  устыдившись,
своего, же  обмана,  скрылся. Слова отца  для  Ливии,  прозвучали 
как  гром,  среди  ясного  неба. Но,  ни  на минуту,  заподозрить отца 


во лжи  она,  безусловно,  не могла.  И  через  неделю,  в неполные 
семнадцать  лет, согласие  дала  на помолвку с  тем,  кого выбрал 
для  неё  отец.  Не посмела  бы  и подумать  Ливия,  что  её,  обманет 
самый  близкий  и, единственно  родной  ей  человек  и она, как дитя, 
послушное,  без  тени  сомнения  поверив  ему,  через  год,  пойдёт
под  венец.  Иван  замолчал,  будто  припоминая,  то время, когда 


впервые, увидел  Оливию,  на венчании,  как  восторгался  он,  её 
красотой  и  целомудрием. Подобие  улыбки, смягчили,  черты  его
сурового  лица  а, Ярослав,  неимоверно  огорченный  несчастьями 
в  жизни матушки, что,  как  казалось  ему, тащились  следом за  ней,
чуть ли,  ни  с детства,  сидел,  обессиленный,  от  нахлынувшей
на него,  столь  гнетущей  для  его  юного  возраста  информации.


И он,  сидел,  молча,  опершись спиной, на ствол  стоящего  позади 
дерева  и  отсутствующим  взглядом, глядел  куда-то  в  черноту  ночи 
и, только  его глаза,  в  свете  горящего  костра,  поблескивали  влагой,
говорили  о его присутствии. Но, вздрогнув  вдруг,  от  наступившей 
тишины, Ярослав  спросил, - что  стало  с  тем  юношей,  как  звали 
его, и,  выжил ли  он,  после  ранения. Почему не нашёл,  не вернулся 


к  Ливии,  если  так  любил, - а  Иван,  печально  глядя  на  Ярослава,
ответил, - эх, сынок,  если  бы в жизни  нашей,  всё  было так  просто, 
не сидели  бы мы,  здесь ныне обдумывая,  как  спасти  наших  родных.
Но, я помню, что  какое-то время, Ливия уповала и  ждала, в  течение
года ждала  и  верила,  что он придёт,  что  не оставил  её.  Но,  увы,
никто,  никто и  ответить  ей  не мог, куда исчезла  его семья,  где  он 


сам  и, она,  окончательно  поверила  тогда,  всему, что  сказал  ей 
отец, о  нём, за год до  венчания. Уязвлённая  Оливия, без сомнения, 
сочла  тогда,  трусом  Эдварда  так,  кажется,  звали  того  юношу  и
первая, пылкая  любовь  к нему,  переросла  со временем в призрение. 
И что стало  с Эдвардом,  с тех пор,  она  так  и  не узнала. Но,  вот,
что странное,  тогда  же  случилось, сынок,- сказал  Иван, - как  раз 


перед той  страшной  ночью, Оливии  приснилось, что  будто  Эдвард
жив  но,  душа   и  плоть его,  истерзаны  до крови  а,  руки  скованны
цепями,  так и  тянутся  к ней,  из  глубины  тёмной  пещеры,  будто
в ожидании  помощи. Испуганная  Ливия, рассказала  няньке  о том,
что  видела  во сне она  и  попросила  пояснить,  для  неё,  странный 
и жуткий сон. И нянюшка,  вскоре,  привела  к Ливии,  знатную  на ту


пору гадалку,  так  как сама  нянька, ничего  в  этом  не соображала.
Но, потом, под  большим  секретом,  рассказала  мне  нянька  потом,
что сказала  Оливии,  эта,  как  говорили  все, необычная  гадалка. 
И, поверь,  Ярослав,  я  до  того дня,  вообще  ни  верил,  ни  в  чёрта, 
ни  в дьявола  а,  услышав,  про это диво,  был  сверх  меры озадачен.
Ты,  верно, тоже хочешь знать,  как  объяснила  гадалка,  сон  матери 


твоей, - спросил  дядька,  притихшего Ярослава. Но  и  без ответа,
по глазам  видел  он,  с каким  нетерпением,  с  каким  искренним
интересом  ловил,  Ярослав,  каждое  слово  его, - ну, что  же, сынок
слушай,  расскажу.  Гадалка,  которую  ждала  Оливия,  была  очень
известна,  умением толковать  сны  и  вещать  будущее. Ещё  лечила, 
снимала  порчу,  в  общем,  имела  какой-то  особый  дар  и впрочем,


в помощи  никому  не  отказывала. Так  вот, когда  она  появилась, 
Оливия, даже  усомнилась  в талантах  её. Вид  гадалки  был, весьма 
обычный,  молодая,  ладная  девушка,  с вьющимися  до самого пояса 
роскошными  волосами,  цвета  каштана. И надо  заметить,  что  была 
она,  очень  хороша. В  глазах  её, опушенных  длинными, густыми 
ресницами,  от  коих  падала тень  едва ли,  ни на пол-лица,  было 


что-то такое  загадочное  и  таинственное,  что  в  то же время и пугало, 
и притягивало. Оливия,  даже  вздрогнула  от пронзающего  взгляда её,
едва  лишь  взор  девушки  замер  на  ней. Ей, почему-то  показалось 
вдруг, что  гадалка  видит  ее,  насквозь,  зная,  даже то,  что съела
она сегодня  на  ужин.  Будто  взгляд  её,  просвечивал  тело  Оливии, 
от  мизинчика  на  ногах,  до макушки. Что  гадалка,  словно,  уже


знала,  кто  из  женщин,  присутствующих   в  гостях  у  Оливии, 
ожидает  её  помощи. Но,  ещё  более  была  удивлена  она  тем, 
каким  необъяснимым  образом,  ни  проронив,  ни слова,  ни звука
лишь  взглядом  одним,  незнакомка,  заставила  всех,  кто  был там,
удалиться. И гости,  молча,  встали  и  ушли,  словно бы  получили 
указание  свыше,  посланное  всесильным,  всевидящим  небесным


отцом, правящим  не только  миром  но,  и  сознанием  людским.
Встревоженная  Оливия  ждала,  что  скажет  ей  гадалка  и,  что 
будет делать. От  волнения,  дыхание  у  Оливии  перехватило  а, 
сердце,  стучало,  так  громко, что  ей  казалось,  биение  его,  было
слышно, далеко  вне стен  этой  комнаты. Наконец,  гостья, глянула 
на неё  и голосом,  в который  раз, удивив  Оливию, таким нежным 


и  воркующим,  он  оказался,  гадалка  заговорила,  уверенно, словно 
заранее  знала,  что хочет  услышать  от  неё,  эта  женщина. И тут уж,
Оливия, была  просто  потрясена  оттого,  что  услышала, -  Эдвард 
жив,- сразу  обрубая  все  прежние  сомнения  Оливии,  твердо сказала 
гадалка,-  но,  как  будто  и  нет его, одиночество, боль и тоска сводят
его с ума, он  ищет конца  но, увы, он  бессмертен. Его мучает жажда


любви,  и он любит тебя,  как  и  раньше любил но, не зная причины 
разлуки,  много бед  и  несчастий  он  натворил,  чтобы  хоть  как-то
остудить свои душевные муки. А, сама, ты  Оливия, знаешь  ли,-  и
вдруг,  не  закончив  фразы,  гадалка,  широко  раскрыла  свои  глаза, 
уставившись,  куда-то  в  одну  точку. Тонкие,  чёрные  брови   её 
изогнулись  и  поползли  вверх  а,  по выражению  лица,  можно было 


прочесть,  внезапную тревогу, смешанную  с удивлением  и,  даже 
с  растерянностью.  Почему, две души,- изумлённо шептала гадалка,-
две души  и, одно лицо,- ещё  раз  повторила  она, как бы, пытаясь 
найти  ответ у самой  себя.  Потом, пробормотала,  несколько  слов 
на  каком-то  непонятном языке, отошла  к окну, обдумывая  что-то.
Ливия,  едва дыша  от  волнения, боялась пропустить  хоть одно


слово и  всё  же,  она  не совсем  понимала,  что  означали  эти 
загадочные  слова  гадалки. Всё  у  них,  как  одно,- теперь,  чему-то,
возмущаясь,  вещала  она,- но,  я  чувствую,  я  вижу две души! Да,
две  но, очень  разные  души,  одна  на дороге  зла,  другая,  в  муках 
жаждет  смерти  но,  увы,  они  обе  бессмертны. Цепи,  я  знаю, ты 
видела  цепи  и  там,  темно,  всё  верно?  Но,  кто-то  из  них, 


Оливия  рвётся  к  тебе. А, скажи,- вдруг,  обернувшись, спросила 
её  гадалка,  внезапным  вопросом  Оливию  испугав, - а,  знаешь  ли 
ты, дорогая, причину  вашей  разлуки? Но  бледное  лицо  Оливии, 
без слов,  гадалке,  пояснило всё, - я  так  и знала ну,  что же,- открою
обман  тебе  я сама. С ложью  и  завистью,  любовь  вашу  истую 
обвенчали  а,  вас,  разлучив,  кровь пролитую, забвенью предали. 


Лицо Оливии  стало  белее,  белого полотна,  когда  услышала  она,
последние  слова  гадалки  и, спросить  было  хотела  но,  голос ей 
не повиновался.  Хватая  ртом  воздух,  она  покачнулась  и, теряя 
сознание, упала  бы  но, почувствовала  вдруг,  крепкую  руку  гадалки.
Девушка поддержала  её  и  помогла  присесть, не прерывая  разговор, 
словно  воркующим  голоском  своим,  пыталась  сгладить  жестокие 



слова.  Обманута  была  ты,  милая,  своим отцом,  не убегал  твой 
суженный, не прятался  он  от  тебя, он  жив  едва  лишь был  от ран, 
свинцом  пробито  его  сердце.  Поругана  была  ваша  несчастная 
любовь,  жестокостью  ни  в  меру  алчных  отцов.  Но  в  этом,
нет Эдварда  вины, - в  глазах  гадалки,  опять, вспыхнула тревога, 
а  Оливия,  глядя  в  них,  просто  застыла,  словно тело её, сковали 


теми  же цепями,  что  видела  она  во сне.  Предупредить  тебя, 
Оливия  хочу, - почему-то  грустно  сказала  гадалка  и, объясняя 
эту внезапную  печаль,  сказала, - вам  встреча  предстоит,  увидишь 
ты  его  и  скоро.  Но,  может  быть,  ни Эдварда  лицо  а, то  другое, 
что  на  две души  у  них одно. Да,  кто-то  один,  из  них, спешит
к  тебе  и,  намерения  его ужасны. Я  вижу, женщина  его торопит,

 
завистлива,  ревнива  до безумия  она. Ты  знать  её должна,  и  это
всё,  проделки  этой  злобной   ведьмы  и  впредь  она  бед  ещё, 
немало  натворит.  Гадалка  умолкла,  стало тихо,  лишь  слышно 
было, как  бьётся  о стекло,  случайно  залетевшая  бабочка. Оливия
машинально,  отворила  окно,  печально  наблюдая  за  её полетом. 
А  где-то  глубоко  изнутри  к  измученному  сердцу  Оливии, 


подымалось  всё  нарастающее  чувство  беспокойства  и  вины. 
И  слёзы, горючие слёзы,  текли  по бледным щекам  Оливии  но,
не замечая  их,  она  молила,  отпущение  грехов  для  Эдварда, 
гадалки  предсказания  забыв,  что,  и  её, быть  может, ожидают 
непредсказуемые  огорчения. Но, не пугали  Оливию эти огорчения,
себя  в тяжком, ужасном  грехе, повинной считала она  и прошлое,

 
только прошлое  чёрно-кровавым  отблеском,  с этой  минуты, 
глядело  ей  в  глаза. Послушная  дочь  и любящий  её,  родной 
отец. Почему  без  тени  сомнения, свою жизнь я, доверила  ему  а,
он, так  строго  со мною  поступил - вспоминала  Оливия,- ведь  его
обман, не одну мою душу сгубил. А я, как  покорное дитя, молчала. 
Оттого  ли,  что  была  беззащитна  и,  ещё  молода  пред  суровым

 
приговором отца?  Так  кого упрекаю,  кому хочу  вменить я, свою
вину,  когда,  во всём  присутствует  вина моя. Ведь,  как любила 
Эдварда  я,  как страдала, отчего  же,  не воспротивилась,  отчего 
не взбунтовалась.  Почему  не  искала  его сама  а,  предпочтенье 
отдала,  заживо  себя  похоронить,  дав  верности  обет  другому. 
Отчего не прошла  в поисках  желанного,  я тысячи  вёрст, чтобы

 
слезами  омыть,  боль  его кровавых  ран  и  разделить  его  судьбу, 
с судьбой  моею  пополам.  Полно,  полно горевать  да  плакать, 
красавица,- молвила  ей  гадалка,  своим  напевным  голосом, -
лучше  послушай,  что  я  ещё  тебе  скажу, - не ищи, не взваливай 
на плечи  свои  хрупкие, ты, чужой  вины. Не только Эдварда  раны 
были  тяжелы  но, и твои  раны  душевные,  никто  не залечил  а,

 
лишь  умножая  их стократ,  не  однажды  тебя  обидел,  при  этом, 
не  чувствуя  за  собой  никакой   вины. О  себе  не думая,  всем  и 
всё  прощала  ты, а  время,  так  быстротечно,  красавица,  и  день
прошедший  вспять,  увы,  не возвратится. Вот и  нам  с  тобой,
пришла  пора  проститься  мы,  вряд  ли  встретимся  когда,  тебе,
сказала  всё  я,  и  ухожу.  Но, прежде,  тебе  весть  радостную 


сообщу,  надеюсь,  для  тебя  весть  это долгожданна  и,  особо
будет  приятна. Дочь  красавицу  под  сердцем  твоим вижу я, -
гадалка  смолкла  вдруг  и, отчего-то,  побелев,  пронзительный 
взгляд  свой  от лица  Оливии  отвела, пытаясь  увидеть  что-то,
как  показалось  самой  Оливии,  прямо  сквозь  тело  но,  через 
мгновение  она  продолжала  говорить,  тем  же  воркующим 


голоском.  Всё  хорошо,  причины   волноваться  нет,  однако 
помни,  Оливия, что  видела  я две души  и, одну  из  них  тебе
надо  опасаться.  Отличить  их  сможешь  только  ты,  да  и
о женщине, не забывай,  что,  жаждет  поквитаться, для  неё 
совсем  неважно  с  кем  но,  ныне  ты,  её   главная  мишень.
А  на  прощанье,  маленький  совет,  не беги,  Оливия,  ты


от любви, я  знаю, что  до  сей  поры, Эдварда  ты  любишь  и,
никто, не поможет  тебе,  поверь,  никто,  если  сама  ты,  себе 
не поможешь.  Вот, возьми,  красавица,  дарю  я,  оберег  для 
дочери  твоей, - гадалка  протянула  руку  и,  Оливия  увидела 
на  её  ладони,  маленький,  изящной формы серебряный  оберег,
видимо, ручной  работы,  с ликом  божьей  матери.  Храни  его


Оливия, береги  до  поры,  будет  твоей  дочери  зашита от злых
чар,  от  сглазу,  от капризов  судьбы  и, болезни. Но, тот  час, 
спрячь,  подальше  его убери,- Оливию предупредила  гадалка, 
отдавая  ей  свой  дар  и,  добавила,- проследи,  чтобы  никто
не смог,  не только коснуться  его но, даже и взглянуть на него,
не посмел. И простившись, ушла  гадалка,  долго  глядела Оливия


на закрывшуюся  за гадалкой  дверь. Оставшись одна, мысленно
перебирая  в  памяти,  всё,  о чём  гадалка  ей  сказала. Но, как 
нити  в клубке, путались  мысли, назойливо  донимая  её. Бог  мой, -
думала Оливия,- как  можно женщине чужой,  знать  имена  и  то,
что Эдвард  жив,  ведь  этого даже  я  не знала. Ни единого  слова 
не сказала  я,  когда  гадалка  сюда  явилась.  Как угадать  она могла, 


даже  то, что  мне недавно  приснилось?  Может,  кого-то обидела 
я и это была  месть служанки,  что и поведала  историю  несчастной 
нашей  любви  гадалке. Но, этого,  не может быть,  людям  своим 
я верю  но,  кто, же  тогда,  мог  гадалку  предупредить,  оказав  ей,
такую  услугу?   В  отчаянии,  Оливия  металась  из  угла  в  угол,
найти  ответ стараясь.  Но,  ни  за  единую  мысль  ухватиться  она,

 
не могла,  как,  не пыталась. Забыть,  забыть,  как  сон,  как сказку, -
решила  она,  наконец,  обратившись  к  господу, - о, боже,  боже, 
прости  и помоги,  я так  устала,  ведь  эдак,  недолго  сойти  с ума. 
Расстроенная  Оливия, нянюшку позвала, что провожала  гадалку, 
чтобы  мыслями  и  сомнениями  поделиться  с  ней.  Вернулась 
нянюшка  от  Оливии,- устало, зевнув,  сказал  дядька,- где-то далеко


за полночь. Ох, и долго,  долго убеждала  нянька  Оливию, что эта
гадалка,  её  спасительница. Ни лгунья  какая-то, чудесные примеры 
спасения  приводила. Заверяя,  как  много сделала  добра  и  детям,
и взрослым  она.  Что  лучшей  гадалки, вряд  ли  можно,  ещё  найти, 
тем более,  такую  одарённую,  как  она. Дар  божий  у  неё, Оливия,
поверь,- в сотый  раз  говорила  нянька  ей,- тебе  повезло, тебе выпала

 
огромная  удача,  повстречаться  именно с ней. Ну,  разве  не диво, 
ни чудо,-  истово  убеждала  нянюшка  Оливию,- подумай  и скажи, 
может быть,  имена,  известные тебе,  неверно  гадалка  называла, 
коих никогда она  и  знать-то  не знала,  да  и  вообще  ни  ведала,   
к  кому шла?  И лица  твоего,  ведь  никогда не  видела  она  а, судьбу
твою,  как будто  бы  по открытой  книге читала,  да  ещё,  сообщила 


тебе, Оливия, такие  моменты жизни, что,  можно только удивляться
провидению её, ведь об  это, могла  знать, только  ты одна. Верила 
и не верила  нянюшке Оливия  но, когда почувствовала,  что у  неё
будет, долгожданное  дитя,  о коем  немыслимым образом,  гадалка
предсказала, только  тогда  сомнения  почти  отступили. А, вспомнив, 
как  трогательно,  прощалась  гадалка  с  ней  и,  тот  самый  оберег,

 
что  подарила  при  прощании  она, поверила  вроде бы окончательно.
Ну, вот, сынок, всё тебе поведал  я, прости,  коль огорчил, не весёлой 
главой  из  жизни  вашего  семейства,- сказал  дядька  и замолчал. 
Воцарилась  тишина, тихо  сидел  воевода,  молча,  сидел  и Ярослав, 
как  будто  два  давних  друга,  после  долгой  разлуки,  совершенно 
случайно  встретившиеся  в лесу  и, проговорив  не один  час, теперь

 
упивались, долгожданной  тишиной  и безмолвным  присутствием 
друг друга. И даже  ночной  лес, что  недавно, жил своей, загадочной 
жизнью, то стихая,  то грозно шурша,  изобилуя, разнообразием звуков 
и  голосов,  внезапно,  притих,  плотной  стеной,  окружив   путников,
молча  и  безрадостно  сидевших  у  потухающего  костра.  Словно этот
живой  лес,  всё  понимал   и  теперь,  пытался  защитить  их,  от  ещё 


больших  напастей,  что  ждали  путников  впереди. Наконец,  Ярослав 
поднялся  и  сказал,- спасибо, тебе дядька, за всё, за службу и верность 
матушке.  За то,  что был  с нами  терпелив,  за отчаянную  попытку
защитить  честь  семьи  нашей.  Я верю,  ты  не  лжёшь  и  за  это тебе
особое  спасибо,  ведь  ты  и  сейчас,  в любую минуту, готов  к  бою.
Но, хочу  я  тебя,  дядька  Иван,  просить,  чтобы  ты  остался  и  ничего


пока не говорил  братьям. Скажи им, только,  что у Любавы, случилась 
внезапно, та же  болезнь,  и  я  провожаю Любаву  к  знахарке,  которая 
лечила  её  в детстве. Скажи  им,  пусть  гуляют  без  нас,  я  знаю, ты 
сумеешь  их убедить. Дай  слово воина,  дядька,  что  не расскажешь 
братьям  ты,  о том,  что  здесь, приключилось.  А, главное, пойми, тебе
нельзя  со мной,  они  ринутся  нас  искать,  а  болезнь,  веская причина, 


чтобы  дома  нас  ждать. Прошу, не подведи,  родной, ты знаешь, что
кроме тебя,  мне не  к кому  обратиться, - Ярослав,  глядел на дядьку
с благодарностью,  ожидая,  что ответит  ему, бывший  воин. Поймёт
ли, одобрит ли, желание сына  и брата, отомстить  недругу,  дабы
защитить  честь семьи. Но, столько тревоги,  столько  любви увидел 
он,  в  этот миг, в  глазах  наставника, что  не стерпел,  подошёл 


и  обнял  его крепко, по-мужски. Прости, отец,- тепло говорил 
он  ему, - прости  что, был  не  всегда  послушен.  Или  обидел 
невзначай  и, прошу,  не огорчайся, это  не конец  моего пути, 
это, быть может, начало  славного  пути,  любящего сына  и брата 
и,  не менее  отважного  воина. Ты  видел,  опасности  я, не  боюсь, 
так  благослови  меня,  перед  дальней  дорогой,  отец.  Как  сына 


своего благослови, отныне, я  буду  чтить  тебя,  как  своего  отца. 
Ярослав  заметил,  вдруг,  как  дрогнули  плечи,  старого  вояки, 
как  судорожно глотнул  воздух  он  и  отвернулся,  дабы  смахнуть 
внезапно  накатившуюся  слезу.  Успокоившись,  Иван  сказал,-
я  всегда  знал,  что ты  добр  и  благороден,  сынок  но,  братья 
твои, так,  же  горячо  любят  Любаву,  как  и ты. Может  сказать 


им  всё, ведь  погубит  тебя  злодей.  Одному  трудно  справиться 
с  ним  а,  вместе,  вам  легче  будет  одолеть  любого  недруга. 
В урочищах  его,  однако,  и  слуг  полным  полно,  как  одному, 
осилишь  их,  не  владея  чарами  магии? Не зная,  сколь  силён 
и  коварен твой  недруг. Возьми  меня, сынок, рука  моя  крепка 
и  меток  глаз,  я  знаю  немало  о  Крачуне  от  бывалых  людей

 
и даже,  столкнулся  и  сам,  с ним, однажды. Спасибо, дядька,-
ответил  Ивану Ярослав,- я  вижу,  что  ты  беспокоишься  обо 
мне но, я  уже  всё  решил.  Мне нечего братьям  моим сказать, 
я  потерял  сестру,  я  и  должен  её  отыскать.  Если  можешь,
помоги словом  или  укажи  того,  кто видел или  знает  что-то 
о  злодее.  Долго  рассказывал  дядька  Иван  Ярославу,  куда

 
идти,  к  кому  обратиться  за  помощью  но,  прежде,  дядька 
сообщил  ему,  про  загадочную  пещеру,  что  скрыта  за озером, 
где  бесчисленные  гряды и  холмы,  упирались  в  горные  кряжи.
Только сейчас  и  вспомнил  Иван  о  ней,  понимая,  что Ярославу, 
Это  может  пригодиться.  И  Иван  рассказал  ему,  как  однажды, 
по просьбе  знахарки,  искал  он, коренья, в  лесу,  для  маленькой

 
ещё  Любавы,  сильно устал  от долгих  поисков  и  скитания  по лесу.
Абсолютно  случайно,  набрёл  он, на одно тихое, безлюдное  место
и  от усталости  и, изнуряющей  в тот день жары  ничего не заметил. 
Облюбовав  пышный дуб, чьи ветви, свисали  довольно низко к земле
и были так густы, что могли  укрыть от палящего  солнца,  решил,
наконец,  отдохнуть. Присев  у дуба, - рассказывая,  дядька  вдруг и,

 
правда, присел,  как бы, показывая  Ярославу,  что это было именно
так,- ну,  вот значит, присев, я  задремал,  как  неожиданно,  почти 
рядом,  услышал  конское  ржание.  Открыв  глаза,  я  увидел, как два 
человека,  стояли  у  одного  высокого  холма.  Их  лиц  я,  конечно, 
сразу  не разглядел  но, было,  похоже,  что один  из  них, в  лилейной 
одежде,  был  весьма  важный господин. А, другой, что пониже, был


смугл и,  в  каком-то  странном  головном  уборе.  Схожий  убор,
видел  я  однажды,  когда  мальчика  от  Крачуна  спасал,  об  этом 
я  и  рассказал  бы  тебе  но, не  сейчас,  Ярослав,  вот  вернёшься 
домой, тогда  и  расскажу. Так  вот,  тот  другой,  в  чудном  уборе, 
держал факел,  что  и  осветил  внезапно  открывшийся,  вход,  вглубь 
странного  холма. Тут-то  и  понял  я,- взволновано  сказал  дядька, -


что  это  потайная  пещера.  Когда  они  скрылись,  в  зияющей  её 
черноте,  я  огляделся  осторожно,  отметив,  что  вблизи  никого
больше  не  было,  лишь,  чуть  поодаль,  стоял,  чёрной  масти  конь, 
пощипывая  траву. А жеребец-то, - восторженно  сообщил  дядька,
причмокнув  при  этом,  от  удовольствия  губами, - был  хорош,
просто  красавец.  Однако,  приглядевшись  к  нему  внимательно,


я,  чуть  было,  из укрытия  не  выскочил, чем  бы  сразу  выдал 
себя.  Смекнув, кто  этот  господин  я,  разумеется,  уже  не  мог 
уйти, не  узнав  более  ничего. Так,  кто  же  это был,-  недоверчиво
спросил Ярослав,  думая, - а  не  сочиняет  ли  дядька,  эту  басню, 
чтобы  меня  задержать? О! ты  не поверишь,  сынок, я  видел  самого
Владыку  гор,- голос  Ивана,  звучал  так  гордо  и  искренне,  что 


Ярослав  решил  всё  же  дослушать  его. Начинало  уже  темнеть, -
увлечённо  сказывал  Иван, - когда  из пещеры  вышел, Владыка 
гор а,  смуглый, остался  у входа,  освещая ему  путь.  Господин 
подал  сигнал  и,  на зов  его,  прискакал  красавец  конь. А знаешь, 
Ярослав,  я  заметил на  пояске  того  Господина  меч,  тот  самый 
заговорённый  меч,  о каком  когда-то давно  рассказал  мне,  мой

 
отец.  Я даже увидел,  как  сверкал,  заточенный  его клинок в  руке
Владыки.  Как  в  отблесках  факела,  ножны  клинка,  украшенные,
самобытной,  оригинальной  в  своём  исполнении  филигранной 
резьбой, так  и  блистали  от  вкраплений  каменьев,   редчайшей, 
ценной  породы,- чуть  ли  не захлёбываясь  от восторга,  Иван, 
будто  хотел  доказывать  Ярославу,  что  это  именно  тот  меч,


который  и  нужен  ему. Не думай, Ярослав,  я не мог перепутать 
эту  своеобразную,  виртуозную  резьбу  с  какой-либо  другой, 
я  считаю, тебе  надо  сходить  к той  пещере. Не совсем  понимая, 
почему  он,  взрослый  мужчина,  вдруг, поверил в  эту  сказку, 
Ярослав,  всё  же  убедил  себя,  не теряя  времени,  осмотреть 
Пещеру. Ведь  рассказ  дядьки  казался  ему, весьма  правдивым. 


И повёл дядька  Ярослава, по  едва  видимой  звериной  тропе, 
туда, где  равнина  за  озером,  была  местами,  заболочена  а, 
местами  сплошь  только  гривы,  кои  постепенно  переходили 
в  высокие,  отвесные скалы.  Дорога  оказалась  не  лёгкой, 
наконец,  уставшие  но,  довольные  они,  встали, у  дальней 
гривы, - вот,  эта  пещера,- сказал  Иван,  указав  на  высокое 


нагромождение  из  камней  и  спрессованной  под  их тяжестью 
глины. Здесь,  я  и  искал  лечебные  корешки  для  Любавы  и 
представь,  ничего  не заметил  тогда  но, здесь, я  уверен, век
не один, хранится  то, что  непременно  поможет  тебе, одолеть
тёмные силы  птицы  Крачун  и  спасти  своих  родных. А взять 
то, что  здесь спрятано,  ты  сможешь  лишь,  одолев  преграду 


необычную  и это,  тот смуглый  человек,  который  охраняет вход 
в пещеру но, человек  этот, как  я  и  сказывал,  очень  загадочный. 
Теперь, Ярослав,  давай-ка  отойдём,  вон  к тому  огромному  дубу,
с  мощными  ветвями,  в  них  можно  надёжно  укрыться. Там  мы  и 
устроим  засаду, - предложил  Иван, - не знаю, долго  ли ждать  нам 
придётся  но, главное, ты  всё увидишь  своими  глазами.  У холма,

 
напротив, стоял,  знатный, столетний  дуб,  чей  ствол  был  таким, 
что, дабы  его  вкруг обхватить руками,  не хватило  бы  и  пятерых.
Да, тут  я  и  отдыхал  в тот день, - сказал  дядька,  подходя  к  дубу, 
а,  Ярослав сразу  же заметил,  что  меж  провисших  ветвей  старого 
дуба,  виднелось  дупло,  которое,  со стороны  пещеры, вероятно 
было и  незаметно.  Как  я  то, не увидел  такое  подходящее  укрытие,-


изумился  дядька  а, впрочем,  всё  возможно, я  ушёл  отсюда,  чуть 
только  начинало  светать. Приютившее их дупло, было  удобным  и 
вместительным,  Ярослав  и  Иван, забравшись  в него, притихли 
в ожидании. А, в  лесу, так  приятно  пахло травами,  опадающими 
желудями,  зеленью  и,  ещё,  чем-то  таким,  что  присуще  только 
лесу.  Было тихо,  ветер,  едва-едва  шуршал  опадающей  листвой,


покачивая  ветви, стоящей  невдалеке,  черноплодной  рябины.
Её  ветви  под гнетом  блестящих,  сочных,  сизо-чёрных  гроздьев
склонились  почти,  до земли.  Внезапно,  скользящий  луч  солнца,
из многочисленных  гроздьев  её,  избрал   единственной  гроздь, 
осветив  её  так,  что  сквозь  кожицу  плодов,  можно  было  увидеть 
не только  сочную  плоть  их,  цвета  бордо  но, и  совсем  маленькие 


зёрнышки  внутри.  И,  вдруг,  со  стороны  гор,  донесся  внятный 
но, странный  звук.  Ярославу,  показалось,  что это  был  шум  то  ли 
крыльев  птицы,  застрявшей  в  ветвях  дерева,  то ли,  царапанье 
горного зверька,  вышедшего  из  норки  на  прогулку,  однако  лёгкое 
постукивание  и,  весьма благозвучное  бряцание,  как  бы  металла 
о камни, предполагало  совсем  иное.  Словно  некто, спускаясь,



постукивал  о  скалы  слегка,  проверяя  их  на прочность.  Наконец, 
шум  приблизился  и, перед  глазами  удивленного  Ярослава,  словно
с  небес,  на землю  опустился  великолепного,  червленого  окраса, 
крылатый  конь,  в  золоченой  сбруе  и  попоне  до копыт.  Попона,
была украшена  изумрудами  и  бляхами  из серебра,  что  вероятно
издавали,  лёгкое  и даже мелодичное  звучание. На коне, как влитой,

 
гордо сидел  всадник, недюжинного  роста, красив  в сияющих, 
белоснежных  одеждах,  что даже  слепили  глаза. Это, он,- шепнул 
радостно  Иван  Ярославу,  будто  встретил,  очень  давнего  друга.
Да, это он, посол  богов,  властелин  гор,  защитник  всего  живого 
на земле,  непримиримый  враг зла. Меж тем,  всадник  спрыгнув 
с коня,  подошёл  к  холму,  конь  ступал  следом  и  едва  лишь,


раздалось  его тихое  ржание,  глубоко  внутри  холма,  что-то
скрипнуло,  заскрежетало  и,  сдвинулось,  открыв  незримый 
вход  в пещеру. На свет, вышел мужчина,  тоже,  немалого роста, 
смуглый,  широкий  в плечах,  с чудным  убором  на голове. Он 
высоко держал  факел в  руке и,  отвесив  поклон  владыке  гор,
пригласил  его войти  и, оба они, исчезли под сводами  пещеры.


А Иван, чем-то взволнованный, вдруг, забормотал, - неужели  это
он, возможно ли  это  но, уверен  я, что не  мог обознаться, сейчас, 
при свете  дня,  я  хорошо  разглядел  его. Дядька,  явно был  чем-то 
озадачен  и  ёрзая  на  месте,  будто, кто-то  кусал  его за пятки, 
бормотал, - бесспорно,  он! такого  шрама,  на пол лица, признаться 
забыть  нельзя. Не чаял я,  его  встретить  здесь, но, как  он  попал 


сюда? Ты  заметил,  Ярослав,  какой  знатный,  памятный  рубец 
у того смуглого, что  украшает его лицо, - спросил  он  Ярослава.
Ну, что ты  всё  ёрзаешь,  дядька,  о ком  это ты,- шикнул,  чем-то
обеспокоенный  Ярослав,- тише, не шуми,  взгляни-ка  лучше туда. 
Конь  владыки, меж тем, пощипывая  траву, всё ближе  подходил 
к  дубу,  где,  укрывались  они,  надеясь  остаться  не замеченными.


Что будет,  если  конь  нас  почует, - подумал,  было,  Ярослав 
но, тут  вход  из  пещеры  открылся  и  из  её глубины,  вышли, 
смуглый  и, всадник – властелин  гор. А, поверх  лилейных  одежд 
его, на алом  ремешке Ярослав  сразу  увидел  меч. Вот он,  вот то, 
что  нужно  тебе,- отвлёкшись  от смуглого,  шептал  дядька, - этим 
мечом владел  Крачун  когда-то,  да сказывали,  что  его похитили 


а, как попал он к Владыке,  не знаю  но, только  с ним ты  одолеешь 
злодея. Силу  меча, никто из смертных  ещё  не испытывал,  поверь,
старому  воину.  И пока  они  шептались,  всадник  ловко  вскочил
на  коня, подозвал  смуглого,  что-то,  поясняя  ему.   Смуглый,
согласно кивал  а, через  мгновение, расправив крылья и, проскакав 
несколько метров  по земле,  конь  взмыл  ввысь. Проводив  взором

 
Владыку,  смуглый  пошёл  было,  в  пещеру да,  уловив,  весьма
подозрительный   шум,  замер  на месте.  И, услышал,  вдруг, почти,
забытый  но, такой  родной  для  него  голос,- выпусти,  выпусти 
меня  а, то уйдет.  Кахи-Исмаил, - звал  его голос  из   прошлого  и,
тот, кого назвали  Кахи-Исмаил, услышав  имя своё, даже  вздрогнул 
от неожиданности. Да, чтоб тебя,  муха..,но,  не успел дядька  кончить 


фразы,  как  смуглый  резко  обернувшись,  взглядом,  уловил  лёгкое 
колебание  ветвей  старого дуба  и  рука  его, невольно легла на ятаган.
Не спеши,  Кахи, - кряхтя,  дядька  вылез  из  дупла  и,  облегчённо 
выдохнув,  сказал, - я  помню, ты  бьёшь  в  цель,  куда  далее, чем это
старое  бревно. Увидев  воеводу, Кахи,  попятился, в  глазах  его, был 
и  восторг,  и вопрос  и,  даже  испуг, ни сон ли,  не видение, ли  это?


А, Иван, улыбаясь,  шёл  к  нему  на  встречу, раскинув  руки  для 
объятья.  Неужто  это  ты, дядька  Иван, мой  отважный  спаситель,
о, Аллах,  не  веря  своим  глазам,  без умолку  восклицал  и  охал 
Кахи  от радости,  напевая, - годам  ушедшим  с тобою  не  тягаться, - 
было тебе тридцать  а, теперь, всего-то двадцать. Да,- отвечал  Иван, 
обнимая,  старого  приятеля, - судить,  да  рядить  о  делах  былых,


не  нам  с тобой, - говорил  он  радостно, - а,  вот  добрым  словом,
ни грех праведные дела  вспомнить. Но,  не  сейчас  Кахи,  прости 
меня,  друг  дорогой,  не сейчас,  как-нибудь  вспомним,  в  другой 
раз. Дядька  Иван  окликнул  Ярослава, что  остался  стоять  у  дуба, - 
прошу,  любить  и жаловать,- представил  Ярослава  приятелю Иван
и, добавил, - не ожидал,  поверь,  тебя  я  встретить  здесь,  Исмаил

 
но, безмерно  рад  я  нашей  встрече. Друзья,  улыбаясь, похлопывали 
друг  друга  по плечам,  разглядывали  друг  друга,  со  всех  сторон,
словно желая  удостовериться,  что  это,  именно  они,  да,  именно
они, обвели  вкруг пальца  Крачуна  и  остались  живы.  Как  давно 
это  было  говорил  Иван,  ещё  не успевшему опомниться от радости 
Исмаилу.  Знать не зря  привела  нас судьба,  в  эти  края,  будто знала,


что именно  ты,  дорогой,  нам  и  поможешь.  Выслушав  грустную 
историю  семьи  Ярослава,  Кахи  задумался,  потом  сказал,- выходит, 
Крачун,  не сдержал  слова и  всё  злобствует.  Жаль,  не  наказал  его 
тогда, Владыка,  отобрав  в  наказание  меч  заговорённый.  Без  него,
злодей  уязвим  и  не  столь  силён,  однако  и  без  меча,  вам  будет
трудно  одолеть  злодея.  Но,  с  начала,  думаю  я,  надо  представить 


вас  Владыке.  Без  его ведома,  не  видать  вам  этого меча,  как своих 
собственных  ушей  а,  как  Владыка  посмотрит  на  это,  ничего пока 
сказать не могу. Он,  конечно,  добр  и справедлив  но,   решил  он сам 
наказать злодея  а, доверит  ли  он эту  миссию  вам, не знаю. Впрочем, 
что  гадать,  надо  ждать  возвращение  Владыки. А, вы, тем  временем 
расскажите  мне,  друзья,  как  мыслите  вы  одолеть  этого  дьявола  и 


известно ли  вам,  где  столько  лет,  он  скрывает  мать  Ярослава  а,
теперь  и Любаву.  За разговорами  никто и  е заметил, как  пролетело 
время и, вдруг, краем  уха  уловил  Ярослав,  едва  слышимое,  лёгкое 
бряцание  и  постукивание  серебряных  подвесок  о камни.  Взглянув
на Исмаила, Ярослав  отметил,  на  лице  смуглого,  явное  волнение.
Исмаил,  велел  приятелю  и, Ярославу  укрыться  там  же, у дуба  и, 


чтобы  сидели  очень  тихо, до поры, пока, он  сам  не придёт  за ними 
и спешно ушёл,  готовить  встречу  Владыке. Однако  соскочив  с коня, 
прибывший  всадник, и  не думал  идти  к  пещере  а,  неторопливым, 
лёгким  шагом  свернул  к  дубу,  где  затаились  гости. Ну, всё, прятки
кончились,- шепнул  Ярослав,  дядьке  и  спросил, - быть  может,  нам 
самим  пред  очи строгие  Владыки  явиться,  чем,  словно трусам или

 
разбойникам  по дуплам,  да  закуткам  хорониться. Ярослав  уж было,
решил оставить  убежище и  выйти, да как, на зло, дядька Иван, изрядно
надышавшись,  пылью  от сгнившего дупла,  так  сильно  чихнул,  что
трухлявое  днище  его  не  выдержало  и  они,  подняв  кучу  гнилой,
древесной  пыли с шумом  провалились  глубже. Доброго  вам здоровья,-
дядька  Иван,- услышал  вдруг,  Ярослав,  приятный  голос  дошедший 


откуда-то  сверху  и, в тот же миг до пленников донеслось, заливистое, 
веселое  ржание  жеребца  Владыки, будто  он, всё,  понимая,  решил
посмеяться  над  невезучими  заговорщиками. Наконец,  вылезши  из
заточения  и  представ  пред  хранителем  гор, ни  дядька,  ни Ярослав 
не отвели  взгляда  от любопытно  глядевшего на них Владыки  глядя,
прямо ему в  глаза. Лишь  слегка  смущаясь  оттого,  что вид  их,  был

 
далеко  небезупречен,  и  желал  бы,  быть  лучше. Из пещеры  вышел 
Исмаил,  встревоженный  тем,  что  не  получил  условного  сигнала
от  хозяина,  а,  увидев   и  друзей,  и  Владыку  он,  в  знак  уважения, 
сложил  руки  на  груди,  как  бы,  извиняясь, что вовремя  не уведомил 
хозяина  о незваных  гостях. С минуту стояла  тишина  и, можно было
услышать, как,  опадая,  шуршит желтая  листва,  в  своём  золотом,


последнем  вальсе  осени,  как  жужжат  пчелы  над  ещё  не опавшем 
цветком,  собирая  его  последние  янтарны  дары. Тут  Иван  вдруг, 
опять чихнул,  теперь видимо  от  волнения,  в тревоге  ожидая  упрёка
но, Владыка, прищурив лукаво  глаза,  вдруг  сказал,- я  вижу,  Ярослав, 
что  мужества  довольно  у  тебя  но,  чтобы  одолеть  злодея,  одного 
геройство  мало.   Быть  может, помощь,  тебе  нужна,  да  и  нужда  ли,

 
подтолкнула  тебя  на дело?  надеюсь,  что  решенье  твоё,  не пустая   
бравада  и,  не просто  слова. Не  ожидая  такого  поворота  беседы, 
Ярослав,  едва  не задохнулся  от  обиды  и возмущения, - как Владыка 
подумать  мог,  что  долгий,  тяжкий  путь  шли  они,  ради  похвальбы, -
размышлял  с горечью  Ярослав, - напрасно  видимо пришли мы сюда,
молить  помощи, я  ни у кого не стану. Ему,  защитнику  гор, Владыке,

 
наконец, довольно  было,  только  пальцем  шевельнуть,  или   просто 
захотеть  и  злодей,  исчез  бы на  веки  вечные  с лица  земли. Так  ради 
чего  завёл  он, этот  неприятный  разговор,  какой  ответ  желает  он 
услышать. И  смело,  взглянув  на Владыку,  Ярослав  решил  высказать 
ему всё, что в  сердце  наболело. Растолковать  гордому  властителю, 
что не  боится  он  даже  жизнь свою  отдать  но, не во имя пресловутой 


славы  а,  ради  спасения  сестры  и  матери.  Ярослав  уж  было  и, рот 
открыл да,  дядька  Иван  вдруг,  дёрнув  за  руку,  речь  гневную  его
остановил,  кивая  в  сторону  Владыки  головой. Опомнись, уймись,
сын  мой, не  видишь  разве  ты, как  от смеха,  полны  слезами  глаза 
Владыки,  как мой  приятель  Исмаил, схватился  за живот,  вот-вот  и
он, от смеха  захлебнётся,  лишь ты суров  и,  не  замечаешь  ничего.


Ужели думал  ты, что повелитель  и защитник  всего живого на земле,
ни ведая  причины  появленья нашего, над  нами,  так  вызывающе  и 
недостойно  посмеётся?  Ярослав,  очнувшись  от  тяжких  мыслей,
только  сейчас  и заметил,  весёлые  лица  тех,  кто  был  рядом  и,
смутившись  от  того,  как рассеян  он,  как  огорчён  лишь  своею
бедой,  растерялся  и стоял,  опустив  взор. Исмаилу,  даже  немного


стало жаль  Ярослава  но,  он  не ожидал,  что  этот, совсем   юный 
мальчик, так  серьёзно  отнесётся  к словам  Владыки.  Однако  он, 
понимал,  что  в  какой-то мере,  Владыка  был  прав.  Исмаил  знал, 
как  нетерпим  Владыка к  бахвальству,  ко  лжи,  как строг он  к тем, 
кто ищет славы  и  алчет  чужого  богатства  и,  ему необходимо  было
понять, что  хотят  обрести  эти, незнакомые  ему  люди,  от хозяина


гор и,  какие преследуют  цели. Молчание  затянулось  и  как знать, 
чем  бы закончился  разговор,  если  бы,  Ярослав  и  не только  он,
не услышали  вдруг,  тот  зловещий свист,  тот  самый  свист,  что
слышал каждый  из них  не однажды. Тот свист, что гипнотизировал, 
привлекая  и  сковывая  всё  внимание,  того,  кто  его  слышал.
Не сговариваясь,  друзья  обернулись  туда,  откуда  донесся  этот 


зловещий  свист. А, там,  вдалеке,  лавируя  меж  скал,  летела  птица
Крачун,  то, скрываясь  за выступами,  вершин то,  как  бы  нехотя,
вылетая  из-за них, словно сознательно выбирала  она,  такие  места, 
где её  меньше  было бы  видно.  Когтистые  лапы  птицы,  сжимали,
чьё-то маленькое  тело  и  на  смуглом  лице  Кахи,  от ненависти 
взбухли  желваки,  чёрные  глаза  его,  пылали  гневом.  Ведь  он 


до сего дня  помнил  то чувство  бессилия  и отчаяния, когда  ещё 
подростком,  там,  высоко  над  землёй,  когда  хищник,  сдавив  его
тело,  железной  хваткой,  уносил его из родных  мест неведомо 
куда. Но, не боясь  погибнуть,  пытался  отбиться  он, от  хищника 
и, каким-то чудом  изогнувшись, всё  же  изловчился  и,  зубами 
вцепился  в лапу  злодея,  потом  помнил, только  удар  в  лицо  и,

 
очнулся  он,  уже  оттого,  что  кто-то, осторожно  смывал  кровь 
с  его  изувеченного лица. А  после,  насилу  пришедший  в себя 
Кахи,  вдруг,  услышал,-  э,  милок, ты  хоть  и  мал,  да удал, эвон 
сколь кровушки  потерял  а,  живее  всех  живых.  Да,  вы  тюрки, 
народ  выносливый,  стало  быть, не  робей,  мужичок,  заживет
но,  память  на  всю жизнь  останется,  остры   коготки  демона,

 
сколь  люду  сгубил,  сколь  рабов  в  рудниках замучил  а,  ему 
всё мало,  жаден  до золота  злодей.  Едва  раны  Кахи,  зажили, 
при  первой   возможности  он  бежал  да,  он  бежал,  хоть  и 
не раз  его ловили, жестоко били, опять ловили  и опять жестоко
наказывали.  Но, упрям  был  Кахи, не желая  быть вечным  рабом.
Родные  горы,  золотые  долины  рек,  степи,  где  цветы  цвели,

 
паслись стада,  наконец,  родной  очаг,  где качала  его в  колыбели 
мать, да  и вольную  волюшку,  сменить  на  цепи  он  не стремился. 
И умереть,  свободолюбивый  Кахи,  даже  в  свои  пятнадцать  лет, 
не страшился  и, случай  всё  же помог ему бежать. А  дядька  Иван 
тогда, отбиться  от злодея  ему пособил  в ту  минуту,  когда  Крачун 
уж  было,  опять  его  схватил  и  вот,  сейчас  глядя,  как  в  когтях 


Крачуна, бьётся  дитя,  Кахи  дрожал  от  бешенства  и  бессилии, 
до боли,  сжимая  рукоять  ятагана. Мысль о мести  рвала  и, терзала 
мозг  его на части.  Он  с  ненавистью  смотрел птице в  след,  пока 
слова  Владыки  не вернули  Кахи  на  землю. Но, услышал  лишь, 
последние  Владыки  слова,  он понял  всё. Вот  вам  и  наглядный 
ответ,  вы, только  что  видели  его  и, надеюсь,  знаете,  что надо 


делать, - говорил  Владыка,  его  друзьям, - я верю,  вы  обязательно 
осилите  злодея.  Ну  а,  слово,  что  дал  мне  Крачун,  теперь, для 
вас,  не помеха,  за  свои  злодеяния  Крачун  должен  быть наказан 
и,  это  я  поручаю  вам. Одним  движением  руки,  Владыка, снял 
с  пояса  меч,  долго  глядел  на  него, потом, подошёл  к  Кахи  и, 
отдав  ему  меч,  сказал,- я  отпускаю  тебя  Кахи-Исмаил,  потому, 


что знаю, как  болеешь  ты  за друзей. Ты  верный  друг  и  я  очень 
дорожил  дружбой  твоей  и  рад,  что  судьба,  свела  нас  с  тобой. 
Иди  и,  верни  мне  этот  меч,  вместе с  бывшим  его  хозяином,
а, теперь, прощай,  друг мой. Вороной  доставит  вас,  до  горного
перевала,  я  отпустил  бы  с  вами  моего коня, да  весьма  много
дел у меня  и  не только  здесь. Потому, надолго,  не могу отпустить

 
я, своего крылатого  помощника, прощайте,  желаю,  удачи  вам, 
друзья и победы. Друзья,  обрадованные  таким поворотом событий, 
сразу  и  не заметили,  куда  исчез  Владыка,  и только  его конь, тихо 
стоял неподалёку и, ожидая  их, лениво  смахивал  с себя,  докучных 
оводов  хвостом,  ему было всё  равно, что здесь и сейчас  произошло.
Кахи, принёс оружие, еды  уложив  всё  в походную  котомку, заодно,


обсуждая  детали  предстоящего, опасного  перехода  через  перевалы 
и,  наконец,  попрощавшись  с  Иваном  через  мгновение, были  так 
далеко,  что, как  Иван ни всматривался  в  небо  но, так  ничего и
не разглядел.  Я  знаю,  что не молод,- думал  дядька  огорченно, - но, 
все, же  наверняка  сгодился  бы. Внезапно  его мысли, прервал  уже 
знакомый  голос,-  не грусти,  воевода,-  Иван  обернулся  и  увидел 


пред собою  Владыку гор, - зайдём  в моё  жилище, дядька  Иван,
с тобою  у меня будет  особо  важный,  разговор, - предложил  дядьке 
невесть  откуда,  явившийся, Владыка.  И, повёл  его,  повелитель  гор
к пещере, до которой  с  таким  трудом  добирались  они  и, у коей, 
так  немилосердно  были  осмеяны  они, славным  конём  владыки. 
Но, чтобы  внутри  побывать,  об  этом  дядька  Иван,  даже  и  мечтать 


не мог и вот, ныне, сам дух гор,  сам Властелин, пригласил  его, в это
загадочное,  таинственное, жилище. Иван,  был  польщён   доверием 
Владыки,  шёл  рядом  и,  думал, - что  хочет  сказать  ему,  простому 
воину  Владыка.  Что  желает  узнать  он  у  старого  вояки. Однако  и, 
сам  Иван,  не успевший  расспросить  Кахи-Исмаила  о  том, как он
оказался  у него, желал  бы  знать,  как попал  его друг  к  Владыке  но,

через  мгновение  они  уже  входили  под  своды  волшебной  пещеры.

18.11.11.