Такая судьба

ВЗЛЕТАЮ

Как будто Ленин в саркофаге,
лежит под крышкой ручка. Я
вновь полон мужества, отваги,
и расправляю вновь крыла –
взлетаю в поднебесье лета,
стихом безвестности звеня,
бездарного, как грусть, Поэта,
Пегаса буйного кляня...
Опять карабкаюсь по склону
на мной не занятый Парнас.
Всё делаю не по закону,
не выверяя – всё на глаз.


НЕ  МЕЛОЧЬ

Предательство – это не мелочь.
Меня предают без конца.
Ты ж предал меня, Юдалевич,
как предал Иуда Христа.

В друзья набивался недавно,
хвалил, как Поэта, меня.
Ты был и остался коварным,
пытаешься сбросить с коня

Сороку – Поэта от Бога.
Пегас мой лягает тебя.
Я видел предательств так много.
Такая моя вот судьба:

в минуты святых озарений
вас стряхивать, подлые, с плеч,
безграмотным быть от рожденья,
но слышать Всевышнего речь.


***
А ты свой прикинь-ка к носу,
Юдалевич, злой поэт.
На тебя не будет спроса.
А кому такой надь бред
и бредятина, и пошлость,
ленинской строки дитя,
где так и брызжет косность
и косноязычье дня.


ЗАВЕТ  ВНУКУ

Ты моё продолжение в Свете
состоявшихся дней и ночей.
Ты – наследник крутого Поэта
и твой голос, как звонкий ручей,
обо мне всё расскажет потомкам
о судьбе не из лёгких моей:
как бродил я по Свету с котомкой,
и, что не было дней веселей,
проведённых со мною в недавнем,
но промчавшихся в будущий век
с невеликим, но всё же желаньем
перейти на стремительный бег,
и бежать по колдобинам жизни
незнакомой, но близко родной.
Не справляй ни поминок, ни тризны.
Я в стихах-то навеки живой.


НАВСКИДКУ

В осенней грусти листопада
я слышу звон весенних дней
и гаснет звездная лампада
под музыку косых дождей.
А я иду по кромке грусти
и собираю слов росу.
Себя читаю наизусть я,
держу сомненья на весу,
а их так много, их с избытком
хватило всем в ночной тиши.
Я понимаю, и навскидку
признав однажды, от Души
смеюсь над тощим листопадом,
напоминающим весну.
И, значит, мне грустить не надо.
Не нарушая тишину
ночной прохлады и сомнений,
увязших в полночи степной,
застывших памятью мгновений,
скрывающихся за спиной
у грусти листопада ночью
на новом рубеже тревог,
которые засели прочно,
как грузовик больших дорог.