Гвардейцы обороны

Я в краю, где бой гремел когда – то…
Дым рассеялся, и смолк военный гром.
Степь! Здесь степь до самого заката.
В мирных росах травы блещут серебром.

Вновь спешу туда, на берег Волги.
В сонном воздухе прохлада и туман.
Вот и он! – живая память долгих
Черных дней – столетний тополь – великан.

Друг ещё мой дремлет на рассвете,
Голову от тяжких дум пригнув.
Он – солдат и наш живой свидетель
Смертной битвы в грозном сорок третьем -
Вместе с павшими в бессмертие шагнул.

Тихо подойду к нему поближе
И, не смея чуткий сон его спугнуть,
Робко прикоснусь, а ветки ниже,
Ниже, будто приглашают отдохнуть.

Вспомнить недалекое былое:
В кучах пепла, злых пожарищах земля.
Черный снег и небо грозовое.
Над родной рекою зарево огня.

Рвался к Волге враг, на всё готовый.
Миру хвастал он, что русский город взят.
Но в дыму и в пламени багровом
Тополь жил, стоял, сражаясь, Сталинград.

К Волге великан закрыл дорогу,
Став неколебимо целью огневой.
Здесь врагу запомнится надолго
С краснофлотцами наш рукопашный бой.

Их тогда осталось только девять
Из трехсот – заплакал строгий адмирал.
Что ему мог тополь бы ответить? –
Что свинцовый ветер им тельняшки рвал.

С ног валил безжалостно и верно.
Тонны чёрной смерти с неба посылал.
Будто преисподняя разверзлась –
Из земного ада вновь моряк вставал.

А ещё бы с гордостью поведал
О дивизии крутых сибиряков
Силу их, упорство враг отведал –
И бежал от дымных волжских берегов.

В страхе затаился суеверном
Средь разрушенных, ещё горящих стен.
- Люди ли в атаку шли? И смертны ль?
Всё равно: спасенье – только плен.

Хвастал Гитлер, лжец, собой довольный,
Что в кармане у него наш Сталинград.
Понял: он кусается и больно.
- Не по карману! – как в России говорят.

Нет давно чудовищных закатов
И слепых рассветов с гарью пополам.
Орудийных гибельных раскатов,
Что взрывали воздух по утрам.

Ожил славный брат, солдат и воин.
Ствол,  прошитый пулями со всех сторон,
Вдруг зазеленел листвою новой.
Ветки поднялись раскидистым шатром.

Выжил в схватке силы духа с силой
И, обугленный, не умер, устоял.
Так родная мать – земля просила,
А степной ковыль упасть не позволял.

Корни, искалеченные взрывом,
Мхом покрылись. Заросли следы от ран.
Слышно, как у ног его с надрывом
Плачет на гармошке ветеран.

Поднял голову, на тополь смотрит.
- Ты ли это? – улыбнулся широко.
-Я, брат, я. Готов сейчас поспорить:
Ты танкист «железный», из сибиряков?!

- Было дело там, на «Баррикадах».
Нам ведь некуда, да и нельзя назад.
Как назло, закончились снаряды…
Знаешь, друг, я встрече нашей очень рад.

Ветки лёгкой дрожью отвечают.
Звонко листья молодые шелестят.
Тополь весь торжественно сияет,
Как сияет весь воскресший Сталинград.

Праздничное утро голубое.
В мирных росах блещут травы по степи.
А душе моей всё нет покоя:
Снятся памятью хранимые черты.

Чудо – воин! Ран твоих не трону.
Лишь хочу, чтоб за вопрос меня простил:
- Мой отец… держал здесь оборону?
И с тобою обо мне он говорил?