Гарсия Лорка

Когда его из темной камеры на свет
Наконец выпустили в самом начале утра,
Он смотрел, как в небе еще темном
Облака ползут, как бомбардировщики.
Ему было все равно, останется ли след
В истории, сохранятся ли слова,
Или затихнут в глубине пустым звоном
С последней вспышкой, как тепло осенью.
Конвоирам было безразлично, кого вести,
Они не читали того, что он написал,
Им было даже некогда, шла война,
А кто-то из них, возможно, не умел читать.
Он их давно простил, зная, что Бог простит,
Как вот уже много лет всех врагов прощал.
О чем он жалел, так о том, что жизнь одна,
Что после сюда не вернуться, чтоб вновь писать.
И его у стенки уже поставили, развязали,
Стволы уставились слепыми глазами в грудь,
Готовые выплюнуть смерть, она пронесется,
Оставит в груди рваные красные дыры.
И тогда он понял, что если его оборвали,
То слово еще вернется к людям когда-нибудь,
И с улыбкой отметил, что все же восходит солнце,
Бросая свет на него, стволы и безучастных конвоиров.