Я иду по ковру, ты идешь, пока врешь

Один мужчина узнал про писательницу Людмилу Петрушевскую, что она очень хорошо пишет рассказы и другую прозу, и решил её почитать.

Раньше этот мужчина читал много разных писателей, а Чехова он не мог читать, потому что Чехов наводит грусть.

Но когда совсем было нечего читать, мужчина брал Чехова и за много лет почти всего перечитал, но подряд не мог.

«У всех великих писателей есть ученики, – думал мужчина, – только у Чехова нет».

То ли у Чехова учиться нечему, то ли нельзя у него ничему научиться, но скорее всего иначе.

Продолжать дело Чехова вроде бы ни к чему.

Взять, к примеру, дело Ленина – дело Ленина живёт и побеждает, а дело Чехова то ли уже не живёт, то ли оно победило уже.

Была одна писательница, про которую говорили, что она смогла ненадолго продолжить Чехова.

Звали её Кэтрин Мэнсфилд.

Тоже болела очень и рано умерла.

Её мало переводили на русский язык, так тот мужчина взялся её на английском прочесть.

Так Рильке, говорят, выучил русский язык ради одного только стихотворения Марины Цветаевой «Уж сколько их упало в эту бездну, развёрзтую вдали. Настанет день, когда и я исчезну с поверхности Земли».

В общем, Мэнсфилд наводит грусть похлеще Чехова, а в остальном непонятно что у них общего.

Ещё тот мужчина подумал, что когда население было 100 миллионов, но грамотных среди них было не больше 10-ти миллионов, а остальные могли только слушать, то им вполне достаточно было 10-ти человек-писателей.

Когда же поголовно ликвидировали безграмотность, чтобы люди могли сами читать, 10 миллионов вместо этого стали сочинять, а ведь 10-ти писателей по-прежнему достаточно.

«Мороз и солнце. День чудесный», – на все лады повторяют 5 миллионов человеко-писателей, а остальные до выпадения вставной челюсти: «И звезда с звездою говорит, звезда с звездою, звезда с звездою».

звввв с зввввв

Короче говоря, понял тот мужчина: «Чехов по сравнению с Петрушевской весёлый писатель».


---------
Название из Чехова.