И можно

И можно принять любого в свои палаты, где б ты ни гнездился, они все равно – палаты, но если танцуешь с паре с неадекватом, всегда в итоге останешься виноватым.

И день прошёл: котлета из специй с соей, и ты убеждаешься, что ничего не стоишь, и в том, что  - вот точно – ну ничего не стоит твоей минуты.

И чёрен сон, отзывчива память к датам, а ты все веришь, веришь чужим цитатам, тебе комфортней с теми, кто жёстко – матом, и влажный воздух тяжек, ты – змей? – куда там! – бумажным в небо под серым ливнем – не очень круто.

И чёрный кот скрутился кольцом в подушке, ты даже не помнишь: мама, друзья, подружки, как будто кто-то дует тебе в макушку, но только вязко, сыро, темно и скучно, бежать пора, ну а  куда - нечётко.

Но утро сеет, сеет свои вопросы, а ты не Жанна, не Александр Матросов, ты  - просто привыкаешь, что против ворса - железной щёткой.

И ты – из тех, кто не ходил на танцы, теперь тем – делать труху, а тебе - скитаться, и вечных двадцать: радоваться, расставаться; у толстой проводницы кольцо на пальце нелепой тонкостью режет.

И привыкаешь ловить красоту рассветов, огни закатов, точность других поэтов, но это лето – это уже не лето, а звон и скрежет.

Наросты плесени, лихо мелькают лица, ты выбираешь жить не в своих столицах, а там, где будет некуда торопиться, где всё на месте.

И ты взрываешь что-то тонкое, рвёшь наощупь, чтобы на час стать хоть немного проще, привет, Харон, профессия - перевозчик, а ты - груз двести.

Но есть судьбец, он измеряет грузы, передохнёшь, микшируя лёд с арбузом, и даже неудобно: не Жан Лаперуз, но  - моря открыты.

И вот - твое одиночество,  ни о ком ты, просто меняешь земли, страны, комнаты, а там, куда ты хочешь – давно битком и - слетай с орбиты.