Роковые яйца. Гл. 7

  По одноимённой повести М. Булгакова
             гл. 7

          Бой и смерть.

Пылала электрическая ночь,
где посрывали с ламп всех абажуры.
А панике никак уж не помочь,
прожектора лишь освещали небо хмуро.

В особенности, страшно на Тверской:
плыла толпа- одна сплошная каша
из горя, страха и мольбы людской,
занявшая все виды экипажа.

Трескучая тревожная пальба
поверх голов во избежанье срыва:
за место на земле идёт борьба,
и, кажется, что к жизни нет прорыва.

На Александровском вокзале кутерьма,
а поезда приходят то и дело.
Людей в вагонах - полная тюрьма,
на крыши лезут бойко и умело.

И объявили положение в Москве
особым. Паника каралась.
Начало необъявленной войне,
"уехать" - да не тут то оказалось.

Пехоты Красной Армии спешат
в Смоленщину, на Каланчевску площадь.
Хоть утро, все огни в Москве горят,
и конница вверх по Тверскою мощью.

"Короче повод!", - голоса взмывали,
малиновые плыли башлыки.
А где-то песню русскую играли,
ловили папиросы седоки.

И женщины..., что прорывались смело
на мостовую, к стремени припав;
благословляли на святое дело,
целуя или шпоры, иль рукав.

На бой, а, может, смерть их отправляли.
Вернутся ли? Никто пока не знал.
И газом все баллоны заполняли,
а кто-то "ДоброХИМ" на них писал...

"Ну, выручайте, братцы", - завывали,
"И гадов бейте, чтоб Москва жила.
Мы в этом страхе жить уже устали:
промашку нам наука всё ж дала"

            2
В институте спокойно и тихо,
а профессор усталый не спит.
Лишь лягушки пищали трусихи:
за окном то пожар, то гремит.

Под локтём - узкий выпуск газеты,
сообщали: "Смоленск весь горит.
Население сильно задето:
в страхе, кто куда глядя, бежит.

Эскадрилья под Вязьмой успешно
штурмовала все клады яиц.
Кавалерии также бой пеший
был удачен,- и страусы ниц.

Никого: лишь Панкрат, экономка
и бессонная третья уж ночь.
С тротуара вдруг выкрики звонко,
серый камень в окно прямо, в точь.

Молчаливая скорбная дума
вновь нарушена: двери гремят.
И Панкрат заметался угрюмый:
"Так чего ж эти люди хотят?"

"Ой, Владимир Ипатьич, - бегите..."-
умоляет Степановна вновь.
"Жизнь свою пожалейте, спасите:
Вы моя ненаглядна любовь"

"Никуда не пойду!", - рявкнул басом,
"И куда? - сумасшедша(я) Москва"
Двери все распахнулись тут разом,
над толпой зашумела молва:

"Бей его! Мирового злодея!
Гадов ОН расплодил, - не унять."
И, от гнева толпа багровея,
стала палки и камни метать.

"Это что за зверьё сумасшедших,
Эй, Панкрат, да гони же их ты", -
обратился он с речью к пришедшим.
"Вон отсюда! На вас же кресты..."

Но Панкрат ничего и не слышит:
пронеслась по нему вся толпа.
Голова уж разбита, не дышит,
наступает чужая стопа.

До профессора нЕкто дорвался
и по умному темени хвать
палкой с силой; а тот не сдержался:
навзничь пал, и послышалось: "мать,
                мать,мать..."

И Степановну всё ж растерзали,
неповинна ни в чём та была.
В щепки камеру всю раскидали:
луч потух, не оставив тепла.

Да заквакали слёзно лягушки,
через час институт весь пылал.

p.s
"Вот вам куры, и вот вам несушки,
о которых народ так мечтал"