Бурлюки на Волге 130 лет Давиду Бурлюку
Они честно тянули барку русского футуризма - два брата Бурлюка, два художника. Старший - Давид - и внешне, и внутренне был самым мощным. Рычащий гигант в серебряном сюртуке, в цилиндре, прикрывающий лорнетом глазницу с искусственным стеклянным глазом. Однажды в яростном споре он вынул стеклянный глаз и протянул его оппоненту. В этом - весь Давид Бурлюк, научивший юного Маяковского выворачивать наизнанку и плоть, и душу.
Бурлюки на Волге
Таким "одноглазый сатир" появился в Москве в 1965 году
Они честно тянули барку русского футуризма - два брата Бурлюка, два художника. Старший - Давид - и внешне, и внутренне был самым мощным. Рычащий гигант в серебряном сюртуке, в цилиндре, прикрывающий лорнетом глазницу с искусственным стеклянным глазом. Однажды в яростном споре он вынул стеклянный глаз и протянул его оппоненту. В этом - весь Давид Бурлюк, научивший юного Маяковского выворачивать наизнанку и плоть, и душу.
С него начиналась и новая живопись, и другая поэзия, которую Россия до сих пор не усвоила. По-бурлацки сгрудив вокруг себя будущих поэтических гениев от Хлебникова до Маяковского, Давид ошарашил аудиторию кощунственным воплем: "Пушкин - мозоль на теле современной культуры!". Ему вторили Хлебников и Крученых: "Сбросить Пушкина с парохода современности!" А что же взамен? "Мне нравится беременный мужчина" - Бурлюк, конечно, говорил о духовной беременности, призывая рожать новые образы и идеи. Но аудитория, потирая руки, хихикала, глядя на его огромный живот. Бурлюк и сам себя не щадил: "Сатир несчастный одноглазый, доитель изнуренных жаб". Этот образ приводил в восторг Хлебникова. "Доить жаб" стало пословицей футуристов. Жабы - духовно бесплодные слушатели. Доить их - значит ошарашивать и эпатировать до полно-го взрыва.
Бурлюк - великий двигатель, он подарил России и миру русский футуризм. Настоящий мешок с подарками. Минимум два гения - Маяковский и Хлебников. А там и Северянин, и Крученых, и Пастернак... Он платил Маяковскому каждый день, чтобы поэт "не отвлекался на глупости" и занимался только поэзией. Маяковский расплачивался стихами. У Хлебникова рукописи приходилось выхватывать почти что силой. А потом печатать, не считаясь с волей гениального автора, который к тому времени давно уже блуждал где-то в степи...
Как только от мировой революции и военного коммунизма страна повернула к нэпу, Бурлюк отчалил в творческую командировку в Японию, а потом вообще затерялся где-то в США. Я не случайно говорю "затерялся". Ни стихов, ни картин, ни новых манифестов. Ничего, что напоминало бы того легендарного Гаргантюа с цветком, намалеванным на щеке. Вечная жизнь Давида Бурлюка закончилась в 1922 году. Началась просто жизнь.
Когда в 1965-м он во второй раз появился в Москве, мы, молодые поэты, метались по разным музеям и клубам, чтобы хоть мельком увидеть одноглазого сатира. И вот встреча состоялась. Сатир оказался в костюме с иголочки, сиял очками в золотой оправе и ничем не напоминал тучного задиру с лорнетом, о котором не раз рассказывал нам Крученых. Крученых уже не было, но еще перекатывался, как ртутный шарик, неуемный, неугомонный Виктор Шкловский.
В то время о Давиде Бурлюке в учебниках почти не упоминали. Две-три строки о буржуазном футуризме, от которого-де зрелый Маяковский вскоре избавился. Бурлюк с возмущением воскликнул: "Это я-то буржуазный? Это футуризм буржуазный? Да мы всю жизнь ненавидели буржуев! Я их и сейчас ненавижу".
Тут мы стали просить Бурлюка прочесть его стих, ставший когда-то манифестом: "Каждый молод, молод, молод, / В животе чертовский голод... / Будем лопать пустоты, / Глубины и высоты". Бурлюк решительно отказался. Теперь я понимаю, что от былого зычного футуриста резко отличался этот человек, которому и жить-то оставалось два года. Не мог он читать "каждый молод, молод, молод". И в этом трагедия футуризма, им же основанного. Они рвались в будущее, а в будущем у человека старость, если повезет, а затем и неизбежное - смерть.
С ним произошло то же, что и со всеми, искусственно и незаслуженно забытыми футуристами. Интерес к его личности, поэзии и живописи растет не по дням, а по часам. Если бы Бурлюк появился в Москве сегодня, его растерзали бы на бесценные лоскутки - от шнурков до пуговиц. Каждое его слово было бы бережно записано и сохранено. Каждое появление на людях засняли бы сотни объективов.
Что имеем, не храним, а потом восстанавливаем до деталей по обрывкам и черепкам. Какое счастье, что не все картины Бурлюка исчезли в бездонных запасниках, что полностью напечатаны его стихи после почти векового молчания и запрета. Что мы, очевидцы его легендарного приезда в Москву, еще кое-что помним и что-то в состоянии рассказать.
Написать комментарий
Читайте далее: http://izvestia.ru/news/326802#ixzz214Ndqx3U
Свидетельство о публикации №112071905913