На берегу

                Сегодня стоило хорошо закрепить этюдник.  Вот так, теперь не снесет. С залива дует сильный порывистый ветер. Этот мыс из гранитных валунов, всегда был нашим любимым местом на берегу. Что-то дикое, первозданное скрывалось в этих каменных гигантах и взмывающих вверх соснах. Он стал нашим причалом и местом уединения.
                Погода испортилась окончательно. Линия горизонта терялась за низкими тучами, струившимися словно дым. Волны раскатывались по мелководью и с размаха бились о прибрежные камни. 
                Помню, что раньше писал это место в июне, ранним утром. Тем интереснее сделать это сейчас, когда оно изменилось совершенно.
                Быстро набрасываю легкие контуры рисунка и перехожу к цвету. Все стремительно меняется на глазах. Очень скоро приходится отойти под плотную крону деревьев, начинался дождь.
                Отрываюсь от работы, и начинаю кормить чаек. Кажется, что они собрались сюда со всего берега. Крошки выхватываются почти из рук, налету. Настоящая феерия из взлетающих брызг, свиста крыльев и крика голодных чаек. Теперь натура была найдена мною полностью...
                В таком стремительном движении успеваю только намечать линии изображения и выделять основные цветовые планы быстрыми мазками. Оставалось ощущение какой-то незавершенности.
                Дождь  усиливался, сверлил свинцовую воду фонтанчиками разрывов. Теперь чайки важно ходили среди бегущей по песку воды и криком требовали продолжения банкета. 
                Истощившись, дождь на время закончился, стало светлее. Возле меня на песок шлепается знакомая сумка. Оглядываюсь, и через мгновение вижу Шурочку, смело прыгающую через завалы камней. Сегодня она в узких джинсах и футболке с длинными рукавами. Шурочка буквально искрится скрытой энергией. Ее короткую мальчишескую стрижку льняных волос венчает задорная темная челка.
                Шурочка усаживается рядом и внимательно изучает мой этюд. Тонкие брови ее поднимаются вверх, и она одобрительно кивает головой. После этого Шурочка  уверенно показывает мне большой палец руки. Это означает у нее положительную оценку.
                - А знаешь, неплохо. Даже очень. И больше не трогай ни-че-го... Уйдет эта свежесть и ощущение движения.
                Теперь мы сидим  на днище старой лодки и вместе с чайками доедаем остатки пирога с капустой.
                - Смотри, смотри, - говорит Шурочка, - а эта чайка совсем не может летать.
                - Да, это кажется, подранок. Кто-то упражнялся на ней, скорее всего из пневматики на каком-нибудь пикнике. Чайки здесь очень доверчивы по отношению к людям.
                - Что же теперь с ней будет?
                - Скорее всего, она погибнет, умрет с голода. Чтобы жить, птица должна летать.
                Нам обоим очень жалко эту несчастную искалеченную чайку. Теперь неловкая, грязная, она боится всего и даже не подходит к нам. Все крошки вокруг подбирают здоровые, сильные птицы. У Шурочки краснеет нос и наворачиваются слезы.
                - Какая бессмысленная жестокость... Помнишь, у Чехова в “Драме на охоте”, Сергей Петрович спокойно взял и добил раннего кулика. Ты бы смог, вот так, взять и добить птицу?
                - Не знаю, там же была настоящая охота. Нет, наверное, нет. Я и охоту за это не люблю...
                Кажется, Шурочка решала этим какую-то важную задачу для себя. Теперь она облегченно вздохнула. 
                К вечеру ветер усилился. Стоял непрерывный шум, трещали стволы деревьев. Старая дача, словно живое существо пришла в движение. По углам скрипели половицы, двери открывались сами, будто кто-то невидимый ходил с нами по комнатам. Где-то далеко, за дорогой, громыхало оторванное железо, по стеклу снова барабанил дождь. По стенам скользил бледный свет, проезжавших мимо автомобилей. С улицы слышались голоса, кто-то спешил мимо.
                Шурочка прижалась, превратившись в маленький дрожащий комочек. Потом все стихло и утонуло в темноте. С ней пришло ощущение близости и тепла. Все происходившее куда-то отдалялось, и мир не казался больше таким значительным. Он сжимался до расстояния близости тел и уже она, эта близость, становилась для нас самой надежной защитой.
                Нам еще долго слышался мерный рокот волн со стороны залива. Он умолкал и снова усиливался. Словно неведомый нам морской предводитель гнал и гнал вперед седые от пены шеренги своих солдат на приступ осажденной крепости. Шаг за шагом рвутся они по прибрежным скалам, круша израненный битвой берег.