Песни домового

               
  — В наших глубинках Мотька, мужиков днем с огнём не найдешь. А те, которые и есть, ходят в обнимку с "зелёным змием". Пьют самогон все, а вечерами бабы их  растаскивают по хатам. Ну, ничего, скоро командировочные на уборку урожая приедут, вот тогда и у нас праздник будет.
 — Ох, и не говори Фёкла, а как хочется мужика при доме иметь. Ядреного, при силе, от одного взгляда, чтобы как листок осиновый дрожать. Забыла рассказать, домовой вчера захаживал.
— Да ты что!  Сам домовой?
— Не вру, вот тебе истинный крест. Добрый он у меня, песни поет, гудит в трубе.  А когда сердится, стучит, гремит чашками, дверьми хлопает. Я ему молочко на ночь на столе оставляю, сметаной балую. Прилегла в обед и только сон стал одолевать, а он взял  меня руками за лицо и держит. А ладошки у него такие мягкие, нежные и не дает мне голову повернуть, а так хотелось на него посмотреть. Мурашки по всему телу побежали, и мне так тепло, хорошо стало,  даже  не заметила когда уснула.
— Слышала где–то, что к добру это, к добру. Счастье должно привалить.
— Вот бы дождаться  счастья, — раздался негромкий стук в двери.
— Заходи, заходи. Двери не закрыты, туточки мы.
— А вот Вы где подруженьки, новость хорошую принесла, радостную.
— Ну не томи, говори, говори Глаша.
— Председатель колхоза сказал, что с той недели уборочная страда начинается.  Планируют начать строительство новой фермы, людей приедет много, объявление в газете написали.
— Не зря ко мне домовой приходил, не зря. Побегу в магазин и  домой, надо его задобрить, куплю конфет с пряниками да в комоде поставлю. Счастье бы не упустить, — через неделю в колхоз приехало несколько бригад строителей. Их разместили в местном клубе, а остальных  расквартировали по домам. У Матрены хата была маленькая, две комнаты и пристройка. Жила она одна. Как-то у неё в личной жизни все не заладилось.  Принимала одного мужика,  а он алкоголиком оказался. Расстались,  и сожаления нет никакого. Вот и живет одна, а баба то видная, статная, и нестарая еще,  тридцать пять годков как разменяла.
— Матрена, принимай постояльца, — председатель колхоза сам расселял по квартирам.
— Здравствуйте, — сказал мужчина лет сорока. Он был не высокого роста, худощавый.
— Что такой тощий? Может хвороба какая в тебе живет?
— Да не бойся Матрена, справка у них от врачей имеется, годен и здоров. Откормишь, сама то, вон каких форм пышных.
— Звать то как.
— Иван Данилович.
— А с водочкой  Данилович  дружишь или как?
— Выпиваю, но не буйный.
— Вот и ладно. Пойдем, покажу, на какой кровати спать будешь. И смотри мне,  подкрадаться  будешь, зашибу!   Знай, рука у меня  тяжелая, —  захлопотала Матрена, мужик то при доме появился. От нее не ускользнуло, ишь, как зыркнул то на груди. Поди, ходок еще тот.
— Ну как тебе наш колхоз Ваня? Места наши? Кубань матушка хлебосольная, да гостеприимная.  Если трудолюбивый, тогда и бедствовать не будешь. Сам то откуда?
— С Горьковской области.  Объявление в газете прочитал, требуются каменщики, вот и подался. А места у Вас действительно красивые, богатый край.
— Женат поди? — решила Матрена сразу брать быка за рога.
— Нет. Жил с одной, ну это давно было.
— Она  наверное не путевая.
— Да нет, хорошая женщина. Это я не путевый, уезжал на заработки, а приехал через два года. Письма ей не писал. Она ждала, ждала, да и вышла замуж.
— Сам виноват.
— Виноват. Так и веду жизнь холостяцкую.
—  Пойдем ужинать, на стол я уже собрала. Кубанский борщ приготовила. Курицу сварила, картошечки  молодой, да огурчиков собрала на грядке. Ну Ваня не стесняйся,  наливай  в стаканы самогон,  сама гнала, запах приятный. Брагу на абрикосах ставила, пьется легко, но увлекаться нельзя с ног валит, — пролетела неделя, Матрена присматривалась к постояльцу. Не плохой мужик, вежливый, трудолюбивый, всегда спросит, не нужна ли в чем помощь. Вот только спит плохо, да все по ночам вздыхает. Может быть, приласкать мужичка, жалко его,  сколько лет он живет без женской ласки, — в трубе загудело, потом, кто– то запел жалобно и протяжно.
— И домовой со мной согласен пожалеть мужика надо. Он не наглый, спим под одной крышей, воспитанный поди, не позволяет лишнего. Да как– то и неловко самой набиваться. А если он вообще не решится сам сделать первый шаг на сближение, тогда что? Счастье надо не упустить. Вань, ты не спишь?
— Нет, не сплю, — Матрена подошла к его кровати.
— Подвинься, — он подвинулся  к самой стеночки. Она легла рядом, обняла Ваню и с жаром стала целовать его,  потом засмеялась.
— Ну, что ты такой не смелый. Или боязно, боишься, что  не справишься?
— Ты мне нравишься Мотя.
—  И ты мне.
Домовой пел всю ночь им песни, веселые, грустные, а под утро гудел в трубе паровозом, чертей гоняя. Матрена работала на ферме дояркой. Она доила корову "Ночку" негромко напевая.
— Мотьк, ты чего это такая веселая, никак твой постоялец приласкал?
— Приласкал, да еще как приласкал.
— Видать мужик "ядрёный", — они хохотали до слез.
— Ты спроси у него раз он каменщик, печи ладить умеет? Перекладывать печь у нас в хате надо, а то  завалится скоро. Богато заплачу, и бутылку горилки  поставлю. Да ты не бойся, глаз на твоего не положу.
— Да я и не боюсь,  бабы  то языки чешут  про твою любовь с плотником.
— И что они болтают?
— Вчера как луна из– за тучки вышла, видели тебя с ним  на сеновале.
— Вот  какая жизнь хуторская, ничего  не утаишь. А я и утаивать ничего не собираюсь, пусть судачат. В жены обещается взять. А так мужик огонь, грубый и ласковый. То, что мне в аккурат и надо,- и они снова рассмеялись. Матрена, пришла с утренней дойки домой, а Ваня только собирался на работу.
— Как раз успела. Сейчас я тебя парным молочком напою. И баночку налью, с собой  на работу  возьмешь, — ей нравилось наблюдать за Ваней. Она поймала себя на мысли, не влюбилась ли. А что, позовет в жены, пойду. Так ведь маленький, щупленький, а ты баба о– го– го. По мне, чтобы ласковый был и не обижал меня. Помогал, заботился, а то, что маленький и худенький,  так откормлю и в обиду его никому  не дам.
— Вань, а ты умеешь печки ладить?
— Умею. Разные делал.
— Подруга моя Фёкла, просит переложить ей в хате печь, обещает заплатить хорошо и бутылку первача поставить.
— Ну, а что можно. Завтра у нас выходной вот и займусь делом.
— Баба она правда вредная, но уважить надо, — утром, Данилович взял с собой сумку с инструментом и направился к подворью Фёклы. Она встретила мастера,  широко улыбаясь. Про себя подумала: — и что в нём Мотька нашла? Ну да ладно, не моего это ума дело.
— Фёкла Ивановна, перед началом работы надо грамм сто выпить. Это у печников традиция такая, чтобы у печи тяга хорошей была.
— Вот ещё что сказанул. Знаю я,  Вас алкашей. Работу сделаешь, тогда и деньги получишь, и магарыч поставлю.
— Ну, хорошо, как скажете.
  Ваня приступил к работе, все у него в руках горело. Фекла даже и не ожидала, что такой мужичок проворный. За обедом Данилович попросил хозяйку налить стаканчик для аппетита,  но она ему снова отказала.
— Нельзя так, домовой будет выть в трубе.
— Нет никаких домовых. Это вот Мотьке везде они мерещатся. Враньё всё это, враньё, —  к вечеру Данилович заканчивал работу. Осталось доделать "боровок на чердаке" и вывести трубу.  Он взял гусиное перо и вставил его в кладку между кирпичами так, чтобы край пера выступал вовнутрь трубы на 5–6 см. Печники всегда делают такую "козу" вредным бабам. Минут через тридцать как затопят печь, перо становится сухим и от движения горячего воздуха начинает вибрировать, издавая сильный вой.
— Всё хозяйка, печь переложил. Шесть колодезей сделал, плиту установил, духовку вмонтировал, боровок и трубу.
— Давай затопим, посмотрим,  какая тяга будет в трубе. Не станет ли печь дымить?
— Не станет, за свою работу отвечаем, — заверил её Данилович.
Небольшая охапка  сухого хвороста затрещала, дружно схватившиеся пламенем.
— Вот возьми деньги, бутылку с самогоном. Спасибо, что уважили.
— Вам тоже за первачок спасибо, — и он довольный пошёл на квартиру.
Матрена поняла, что беременная.  Она  взяла направление в районную  больницу. Ей подтвердили эту радостную новость.
— Какое счастье, не обманул домовой, вот и не верь, — наступила осень, работы по строительству фермы заканчивались. Бригады строителей скоро разъедутся по домам. Матрена загрустила.
— А если и мой Ваня уедет?  Привыкла к нему, да и хорошо мне с ним, — но разговор оттягивала и про беременность не говорила, боялась потерять свое счастье.
— Матрена, разговаривал сегодня я с председателем. Наша бригада на днях съезжает, а мне не хочется уезжать. На работу меня берут и хату колхоз  выделяет. Замуж за меня пойдешь?
— Пойду.  Ребеночек у нас скоро будет, — Матрена,  схватила Ваню за руки и счастливая, закружила его по комнате.
— Свадьбу скоро сыграем, и дом новый будем строить.
— Вань, только дом будем строить на моем участке.
— А что так?
— Домовой здесь живет уж больно хороший, не хочу с ним расставаться.
— Как скажешь, — засмеялся Иван.

— Счастливая ты Мотя, свадьба у тебя скоро. А мой плотник уехал,  бросил меня, а обещал жениться. У тебя хоть маленький, плюгавенький, а свой мужичок.
— Ты это брось, какой он плюгавенький. Он самый лучший и мне с ним хорошо.
Начались первые холода. Фёкла затопила печь, через тридцать минут в комнатах было тепло.
— Ох и молодец мужик, как хорошо переложил печь, — и в этот момент в трубе  кто– то стал выть и с каждой минутой все сильней и сильней. Она вспомнила, как Данилович ей говорил: — "Нельзя так, домовой будет выть в трубе".
На следующий день, вой стал еще сильней, кто– то завывал на все лады. Тут уж она не на шутку испугалась. Чуть свет прибежала на подворье к Матрене.
— Ваня выручай,  закуску приготовила, бутыль крепкого самогона. Пойдем, помоги задобрить домового.
— Это Фёкла не просто сделать.
— Ох, не  послушала тогда тебя,  дура. Горе мне,  горе.
— Ну так уж и быть, попробую помочь, — усмехнулся Иван.
— Выпив стакан доброго самогону, и закусив сальцем, он для виду посмотрел поддувало, поковырял в колосниках кочергой. Потом открыл духовку, кружки на плите.
— Не Фёкла, дело тут серьёзное, надо еще выпить, — и он хватанул второй стакан самогону.
— Полезу на чердак, там надо ещё посмотреть, — Иван вытащил нужный кирпич, убрал гусиное перо и  швы замазал раствором глины.
— Ну что там, на чердаке, что?
— Видел домового, простил он тебя. Сказал, что если его уважать не будет хозяйка дома, то в следующий раз хату спалит.
— Ой, свят, свят. Буду уважать, буду. Давай затопим, а то страху уже натерпелась, — переживала Фёкла. Трещали в печи дрова, в комнатах было тепло и уютно и не было никакого воя. Тихим убаюкивающим пением гудело в трубе.
— Выпей Ваня еще на дорожку и с собой бутыль возьми. Дура я, дура!  Как же так, не верила, что счастье в доме благодаря домовому?!  Вон Мотьке как привалило. Ну, ничего и ко мне счастье придёт. Главное верить,  ждать буду  и обязательно дождусь.