На городском празднике

Выйду на улицу, гляну на село:
Девки гуляют, и мне весело.
Раньше я гуляла в зеленом саду,
Думала, на улицу век не пойду.


Пришла. В душном вечере городском
средь запахов пива и одеколона,
средь праздногулящего поля людского,
безуханным, забытым стоишь васильком,
еще ожидая милостей от природы,
от уходящего солнца, от непришедшей любви,
надеешься: но опущены плечи по-вдовьи,
и пятилетняя Аня, обнявши колени твои,
сторонится детской шумно играющей стаи,
уткнувшись лицом в твой темно-синий подол,
чтоб одинокой тебя не оставить
в гомоне потных раскрасневшихся толп.
Блеск ее кос, шелест атласного банта
на синем платье твоем, в свете последнем заката.
В свете последнем заката стал васильковым
серо-стальной габардин милицейских рядов
(а помню: был на весь город один участковый);
в руке твоей колоски тимофеевки вместо цветов.
Тульи фуражек лиловы в свете последнем заката.
Дым шашлыка. Выдыхают моторы бензиновое тепло.
Зыблется над головою надувное небо эстрады,
под солнцами ламп виснут тяжкие гроздья шаров.
От усилителей смолкли бессильно сверчки луговые.
В сумрак притихшего поля вступаю один.
Синеголовик в травах зажег свечи свои голубые,
В синюю даль над рекой улетает утиный клин.
Куда вы, родные? июль на дворе, не студёная осень.
Летим мы туда, куда время и небо уносят крыла…
На синем платье твоем – спелым колосом Анины косы.
Туда, где в темной воде остывают песчаные косы,
вслед тЕней и облаков сырая тропа пролегла.
Вслед тЕней и облаков, и окликов утиного лёта…
А ты остаешься, и Анины руки тебя замыкают кольцом.
Что мне до тебя? – летописцу последнего лета
эры Черной Луны, Плутона и Желтых Весов.
Я стану писать камышом на пергаментах лунных,
забывши кириллицу и славянскую молвь,
чтоб тайны доверить ижорским напевам и рунам,
узьгуму, кубызу и гуслям вотяцких холмов.
Я книги из кожи и лыка пущу по Лопасне и Восьме,
я запалю мятежи в чащах бобровых застав…


…Желтое зарево праздника. Золотом Анины косы.
Твои луговые колосья
слепящим ожогом в глазах.