Гранатовый браслет. по А. И. Куприну

Гранатовый браслет
(второе издание, по А.И.Куприну)

1

Погода портится к несчастью дачников,
Мешает, путает все планы их,
Тогда из дачников всех неудачников
Она безжалостно творит из них.

И Крым, конечно же, не исключение,
Повержен прихотям, хоть и курорт,
Средина августа — сезон лечения,
А всё здесь вышло-то наоборот.

Туман здесь стелется, бывает сутками,
И море тяжестью своей накрыл,
Тогда маяк ревёт своими дудками,
И днём и ночью, не скрывая пыл.

То мелкий дождик вдруг зарядит надолго,
Дороги глинисты(е) — густая грязь,
То ветер северный, совсем не надобно,
Как ураган степной, он всё растряс.

Гремели кровли все у дач, железные,
Как будто бегают в лаптях на них,
Для рыбной ловли два баркаса «бедные»
Исчезли в море, погребя своих.

Врасплох застигнутые непогодою,
Все в город ринулись наперебой,
И дроги дачников плохой дорогою
Гружёны(е) двигались, везя домой.

Весь жалкий скарб уже, такой изношенный,
И грязный, нищенский, всё под дождём,
Всё жалко выглядит, дождём намоченный,
И сверху женщины сидят на нём.

Корзинки, банки, всё в руках у дачников,
И очень грустно так на всё глядеть,
А вся колонна их, природы пленников,
Дорогу всю бы им преодолеть.

Тащились лошади, уже бессильные,
Дрожали ноги их, бока тряслись,
Парилось тело их, сопело «мыльное»,
Глазами умными как бы косясь.

У дач печальный вид, гнетёт безжизненность,
У дач оставленных разбросан сор,
Уклад весь отдыха утратил жизненность,
Бегут домой уж все — какой позор.

2

Не все могли покинуть дачи,
Причин на это много есть,
И, переждав факт неудачи,
Приходит вся благая весть.

Но изменилась вдруг погода
Уже к началу сентября,
И солнце, не щадя тепла,
Лучами льётся на свободу.

Княгиня Вера Николавна
Уехать с дачи не могла,
Причина была в самом главном,
Ремонт квартиры шёл сполна.

И радость наполняла душу,
Прелестным наступившим дням,
И очень благодарна мужу,
Подарок ей чудесный дан.

Её сегодня день рожденья,
Жемчужны(е) серьги муж дарил,
Но по делам он, к сожаленью
Уехал, всё оговорил.

Вернётся он уже с друзьями;
И всё на даче — хорошо,
Но, если честно, между нами,
А дома бы — не повезло.

Тогда бы был обед парадный,
Иль просто и роскошный бал,
На даче же — обед лишь рядный,
И средств расход довольно мал.

Имел князь должность очень важну,
С концами он сводил концы,
Дела в именье слыли страшны,
«Склевали все средства скворцы».

С утра была одна на даче,
У ней — хоть отбавляй работ,
И брат её, «он гость в придачу»,
Всегда особых дел забот.

Она ходила всё по саду,
Цветы готовила к столу,
Но сад навеял ей досаду,
Не все цветы были в ходу.

Гвоздики алы(е) доцветали,
Левкой частично был в цветах,
И розы в третий раз давали
Бутоны мелкие в глазах.

Цвели холодной красотою
Пучки пионов, георгин,
И запах ветреной волною
Летел до самых именин.

И Анна прибыла на дачу,
Помочь ей провести обед,
Исполнить лучше всю задачу,
Устроить чтобы весь банкет.

Они, конечно, рады встрече,
Ведь с детства раннего дружны,
В пирог поставить даже свечи,
Для них их встречи так важны.

По внешности они — не схожи:
Но Вера старше, пошла в мать,
На мать-красавицу похожа,
Пред ней никак не устоять.

Лицо холодное — красиво,
И руки, и покатость плеч,
Она же просто русско(е) диво,
Любого может и увлечь.

В отца монгольской крови князя
Вся Анна, младшая была,
Но не найти меж ними связи,
Хотя родной сестрой слыла.

В плечах пошире, ниже ростом,
Лицо монгольско(е) с видом скул,
Глаза узки, вся шире костью,
Как будто ей — родной аул.

Лица неуловима прелесть
В улыбке кроется порой,
А нежной женственности челюсть,
В пикантной мимике, другой.

Её природна(я) некрасивость
Влекла мужчин частенько к ней,
Чем красота сестры игривость,
И возбуждала их сильней.

Но мать двух деток, между прочим,
Терпеть же мужа не могла,
Он был мужчина глупым очень,
С богатым жизнь её свела.

Хотела Вера деток тоже,
Но Вере не; дал бог детей,
Возможно, бог ей в том поможет,
Ведь впереди так много дней.

Себя вела же плохо Анна,
Какой-то странностью слыла,
Была мужчинам вся желанна
И злых речей не изжила.

В столицах и курортах света
Всегда влекло на лёгкий флирт,
Всегда вольно; была одета,
Пила напитки, где есть спирт.

Любила и азартны игры,
И танцы, и — во всех кафе,
Где там «паслись» мужчины-тигры,
Бывала часто подшофе.
 
Но добротой владела щедрой,
Глубокой набожность была,
Слыла в характере не вредной,
В пороках — слабость признала;.

Её красивы спина, груди
Так обнажались на балах,
Что все присутствующи(е) люди,
За нрав её терпели страх.

3

— Давай присядем над обрывом,
Веруся, хорошо у Вас,
Давно не видела прикрас,
Душа поёт моя с надрывом.

Обрыв навис над самым морем,
И Анна, встав на самый край,
Взглянула вниз пытливым взором,
Покинув спешно этот рай.

— Ах, Анна, душка, ради бога!
Моя кружится голова,
Прошу к обрыву, как к порогу,
Не подходи ты никогда.

— Ну, хорошо, уже я села…
Смотри на эту красоту,
Я волны посмотреть хотела,
Как бьются те на берегу.

Стелилось море всё под ними,
О чём-то думали они,
Мерцали звёздами ночными
Все блёстки солнца, как огни.

Не видно с берега скамейки,
И — без конца морской простор,
И разной синевы оттенки;
Прервав, любуясь, разговор.
А лодки еле видны глазом,
Казалось, спят что на воде,
И судно с парусом, как ваза
Белело в жуткой синеве.

— Вот, Анна, ты пленилась морем,
А мне — не так, как у тебя,
Когда внимаю я просторам,
Они всё радуют меня.

Когда привыкну же я к чуду,
То давит плоской пустотой,
Скажу себе: «Смотреть не буду,
Сыта я этой красотой».

Улыбка Аннушки — лукава,
Вдруг молвит: «Счас я расскажу…
Ты не одна такая, право,
Таких Вас много, докажу».

— Как-то летом, верхом, из Ялты
Отрядом едем на Уч-Кош,
И на скале, куда ни глянь бы,
Вид чуден просто и хорош.

Казалось, в воздухе повисла,
Вот, вот сейчас я полечу,
Краса, и челюсть вдруг отвисла
И ехать дальше не хочу.

Мой взгляд к проводнику — в восторге:
Саид-Оглы, вот — красота;
Его язык прочмокал в горле:
— Эх, барина, всё — ерунда.

— Спасибо, — засмеялась Вера:
— Мне прелесть моря не понять,
Мне для красы — одна лишь мера,
Я лес люблю, грибов нарвать.

— Ведь только двое нас на свете,
Мне всё равно, я всё люблю,
Вдвоём с тобой за всё в ответе,
Люблю сестрёнку я мою.

Вдруг Анна спохватилась спешно:
— Подарок, вспомнила — тебе,
Обнявшись, и щека к щеке,
Его достала столь поспешно.

Блокнотик в чудном переплёте,
На синем бархате, в красе,
Узор, достойный всей работе,
Достойный мастера мечте.

Листки в нём из слоновой кости,
Висел в цепочке золотой;
— Прекрасна вещь, как рады гости,
Спасибо, добрый ангел мой.

Где взять сокровище такое?
— А в лавке антиквара — хлам;
— Старинное и дорогое,
Молитвы памятник векам.

Как странно, — улыбнулась Вера, —
— Держать старинну(ю) вещь в руках,
Иль Помпадур, как для примера,
Иль королеве дал монах.

Но, Анна, лишь тебе шальная
Могла забраться эта мысль,
Молитвенник — как записная,
И как вся хитрость удалась?

Они прошли в дом чрез террасу,
Закрытую со всех сторон;
Свисали гроздья тяжкой массой,
Давая солнечный заслон.

— Столы накроешь на веранде?
— Сначала думала я так,
Но ветер к ночи, как в шаланде,
В столовой — лучшим будет шаг.

Веранда служит для куренья;
— А кто же будет из гостей?
— Заботы мужа о веселье,
И дед наш будет — всех родней.

— Ах, дед, вот — радость-то какая,
Его не видела сто лет;
— И Васина сестра родная;
Достать всё трудно на обед.

Наш повар заказал и птицу,
Еду за деньги не достать,
Ростбиф, да раков умудриться,
Найти пытаюсь, так сказать.

Но кое-что у нас и грянет,
Достать морского петуха,
Он на двенадцать фунтов тянет,
И вот — хорошая уха.

Хотела Анна видеть рыбу,
Рыбина — слишком велика,
В лохани, лёжа, будто глыба,
От морды — веер в два крыла.

И плавники — кроваво-красны,
Блестела златом чешуя,
Все части рыбины — ужасны,
И не разделать так, шутя.

Мизинцем тронула рыбину,
Внезапно он вильнул хвостом,
И Анна с визгом так, отринув,
Смогла прийти в себя потом.

4
 
Часам к пяти собрались гости,
Которых князь привёз с собой,
Шутить Вы с князем просто бросьте,
Придумал всё на вкус он свой.

И светский, Васючок — кутила,
Он петь умел и не вчера,
Ему не закусить удила;
Людмила — вдовая сестра.

Подругу Рейтер, на рояле
Могла так хорошо играть;
Профессор — знатен в ореоле,
Огромен так, что не объять.

Муж Анны, на авто за ними,
Аносов — генерал в ландо,
Тот дед, кто обожаем ими,
Поручик — с дедом заодно.

Дед — старец тучный и высокий,
Слезал, за поручни держась,
И сёстры подбежали сбоку
Его под руки поддержать.

— Мы ждём всегда Вас, Наш дедуля, —
С упрёком Вера, обратясь:
— Не видя Вас, как здесь живу я,
Я, как без папы, остала;сь.

И Анна, та с упрёком тоже,
Её раздался громкий смех:
— О крёстной дочери, похоже,
Не вспомнить — это тоже грех.

Они друзьями были с князем,
Их дружба расцвела в боях,
Он младшу(ю) дочь крестил в той связи,
В отбитых у врагов краях.

А в личной жизни — он несчастен,
Он неудачно был женат,
Сейчас больной и старый — счастлив:
Он им отец и старший брат.

5

На славу вечер шёл на даче,
Погода — тихо и тепло,
Всё как бы двигало к удаче,
Князь тешил всех, совсем смешно.

Он слыл рассказчиком прекрасным,
В рассказах краски он сгущал,
С лицом серьёзным, тоном ясным,
Он весь рассказ сопровождал.

В основе — настоящий случай,
Героем — кто-то из гостей,
Рассказ его был так раскручен,
Что смех катился всё сильней.

Смешной рассказ о брате Веры,
На чудной даме был женат,
И правдой были только меры,
Какие муж мог применять.

Напав на путь историй брачных,
Он мужа Анны не щадил,
О свадьбе их он очень смачно
В деталях славных осветил.
Смеялись все и Анна с мужем,
И даже больше всех муж сей;
— Всё потому, что очень дружим, —
Сказал князь, обращаясь к ней.

Он до сих пор влюблен был в Анну,
Ухаживал, как в первый день,
Бросал влюблённый взор в желанну
И всюду следовал, как тень.

Служанка вдруг позвала Веру;
Играть уселись в карты все;
Но Вера испугалась в меру,
Все гости уж навеселе.

— В руках что держите Вы, Даша?
Положен свёрток был на стол:
— Не виновата, светлость Ваша, —
Сказала просто, глядя в пол.

— Посыльным был положен свёрток,
Сказал, чтоб передали Вам,
Вручил насильно сей обёрток,
А от кого — и знать не нам.

Из плюша красного, в футляре,
(Футляр положен был в пакет),
Златой браслет лежал в той таре,
Предстал пред нею он раздет.

Покрыт гранатами снаружи,
Зелёный камушек — среди,
Вокруг пять камушков с ним дружат,
Ему как будто бы сродни.

Блестящи(е) камушки — овальны,
В оправе вдеты золотой,
Горят огнями, как кристаллы,
Музейной редкой красотой.

Письмо приложено в футляре,
И на;чала его читать,
В каком-то находясь угаре,
Смогла его всегда узнать.

Ваше сиятельство!
Глубокоуважаемая княгиня,
Вера Николаевна.

С днём ангела Вас поздравляю,
В подарок шлю я Вам браслет,
Возможно тем Вас обижаю,
Что я дарю Вам сей предмет.

Вольны Вы им распоряжаться,
Дарить иль выбросить его,
И тем могли Вы наслаждаться,
Коснувшись ручкой до него.

Не гневаться прошу за это,
Что дерзость проявил свою,
Писал я письма, ждал ответа,
То глупость выставлял мою.

Теперь к Вам лишь благоговенье,
Желаю счастья только Вам,
Моя покорность, преклоненье,
Ненастью Вам я ждать не дам.

Я зависть не питаю к людям,
С кем Вы общаетесь всегда,
Прошу прощенья, всё забудем,
Я Ваш на все мои года.

Г. С. Ж.

«А показать ли письмо Васе,
И если да, то всё ж когда»?
Все всплыли вновь её ненастья
За все прошедшие года.

Восторг сиял от экспоната,
И мысли разбегались в ней,
И слепнет глаз от их огней,
Дрожащих от пяти гранатов.

6

С успехом вечер шёл на даче:
Играла в карты часть гостей,
Да Васючок всё пел впридачу,
Он не жалел своих страстей.

И Женни, сидя у рояля,
«Внимала» пению его,
С гусаром Анна, как играя,
Как в «плен» взяла его всего.

Для юмора своим альбомом
Князь развлекал своих гостей,
Рисунки в нём всё веселей,
Как с дополнением готовым.

Служили для его рассказов
Родны(е), знакомые, друзья,
О жизни их и их проказах,
О судьбах важных и дела.

— А вот и выпуск наш последний,
Последняя вот наша новь:
(Котора(я), кстати, портит кровь):
В один прекрасный день весенний,
Девице Вере, что невеста,
Вдруг некто просто шлёт письмо,
Признание в любви оно,
Ей предлагает этой вестью.

«Пылает и клокочет пламя
К такой красавице в груди,
Я весь сгораю от любви,
Ответа жду и знать бы имя.

Вполне серьёзны мои чувства,
Всего лишь я — телеграфист,
Я не какой-нибудь артист,
Писать всё только для искусства.

Ответ — «до требования» только,
Писать всегда мне на почтамт,
Фамилии не ставлю штамп,
Всегда была она мне горькой».

— А вот его изображенье,
Пронзила сердце и стрела;
Но для ответа всё решенье
Так сразу Вера не дала.

Сначала в курсе папа с мамой,
Потом уже младой жених,
Кончается всё дело драмой,
Разлукой даже их двоих.

Сказал, не помешает счастью,
Он возвращает ей кольцо,
Но, чтоб не вышло бы ненастья,
Просил подумать хорошо.

И в вихре «жизненного вальса»,
Забыт поклонник «телеграф»,
Нам с Верой лучшего альянса
И не желать, чем с почты «граф».

Влюблённый Веру не бросает,
Увидеть бы любой ценой,
В дом трубочистом проникает,
Наносит в доме он разбой.

Он вымазал и губы, руки,
Оставил он следы везде,
Предметы целовал от скуки,
Оставил память о себе.

А вот в одежде деревенской
Посуду поступает мыть,
Хотя и был в одежде женской,
Пришлось ему потом повыть.

А вот он в доме сумасшедшем,
Теперь он просто там монах,
Но каждый божий день прошедший,
Он шлёт ей письма с ох…и ах…

7

Клонился ниц закат осенний,
Не видно неба и земли,
Повеял холодок вечерний,
Все от стола уже ушли.

Большие звёзды в чёрной ночи,
Дрожат миганием ресниц,
И свет их всем бросался в очи,
И небо — вспышками зарниц.

И гости все давно устали,
Устал и от рассказов дед,
Домой сбираться все начали,
С гусаром дед им тоже вслед.

Решили сёстры до коляски
Дедулю вместе проводить,
Они друг другу дали ласки,
И дед решил её спросить.

А Вера, та перед уходом
Решила, должен знать всё муж,
Что этот «знатный очень родом»,
Навесил им опять свой гуж.

А тот рассказ с телеграфистом
Засел у деда в голове,
И по дороге, шагом быстрым,
Спросить позволил он себе.

— Скажи мне, Вера, коль не трудно,
Что за история вот с «тем»,
Где выдумка, а что подспудно
Скрывается под «тем» во всём.

Рассказ поведала весь Вера:
— Излил он ей свою любовь,
Писал ей письма, все без меры,
Просил прощенье за юдоль.

Его не видела ни разу,
Не знает имени его,
Запрет на письма дан не сразу,
В ответ на письма — ничего.

Следит за ней он постоянно,
Писал, что знает всё о ней,
В гостях, балах и, как ни странно,
Одежде даже обо всей.

Сначала письма все вульгарны,
Курьёзно пылкий в них был стиль;
Но всё в них было не бездарно,
Стиль целомудренно хвастлив.

Наскучило мне вскоре это,
Уже стал наглым он совсем,
И вряд он мог помочь мне этим
И даже Васе и нам всем.

И я письмом предупредила,
Чтоб письма перестал писать,
Я так в письме его стыдила,
Пора, в конец, и меру знать.

Он не писал теперь посланья,
Писать лишь изредка он стал,
Лишь в праздники он пожеланья
В своих он виршах отправлял.

А в этот раз ко дню рожденья,
Прислал подарок просто мне,
К большому всё же сожаленью
Его рассудок уж во тьме.

8

И с чувством странным, неприятным
Вернулась Вера быстро в дом,
А брата голос громкий, властный
Гремел и разносился в нём.

Махал он бурно всё руками,
Он гневно истины кричал:
— Твердил я раньше, между нами,
Писать чтоб письма прекращал.

Ещё Вы были не женаты,
Снискали письма эти смех,
Но письма, будь они прокляты,
Подпортить имя могли всех.

— Ответов не было и вовсе,
Писал лишь только он один,
И письма редки стали после, —
Ему князь Шеин возразил.

Почувствовав поддержку мужа,
Включилась Вера в разговор:
— Я думаю, он нам не нужен,
Он общий враг и весь тут спор.

— Винюсь тогда я перед Вами, —
В горячке молвил Николай:
— Подарок, рассудите сами,
Скандал ведь, как тут ни виляй.

Воскликнул князь Василий Львович:
— Отослан должен быть браслет,
—Его найти, сказать: «Он — сволочь!
Он просто подлостей букет»!

У нас смешное положенье,
Подарок тот для нас — позор;
— Моё такое ж будет мненье,
Пора кончать нам этот спор.

— Найти его же будет трудно,
О нём не знаем ничего;
— Инициалы есть его;
— Но —это же довольно скудно.

— Известно нам, он где-то служит,
Искать и надо по следам,
Его мы сразу обнаружим,
И я ему за всё воздам.

А если поиск будет труден,
Поможет мне сыскной агент,
Письмо вот это в помощь будет,
Оно важно нам в сей момент.

Браслет прервал его терпенье,
Энергия била через край,
И не терпела промедленья,
Так думал братец Николай.

— И точный адрес и фамилию
К обеду завтра буду знать,
Увидеть нам сию «рептилию»,
Подарок сможем мы отдать.

Ему чтоб было неповадно,
Уже чтоб больше никогда
Не смел преследовать так жадно,
Как делал это он всегда.

Князь Шеин вдруг спросил тревожно:
— Кого привлечь намерен ты?
Шаги здесь делай осторожно,
А то напрасны все труды.

— Знакомый мне сам губернатор;
— Нет, нет, но только лишь не он,
Сей тип скорей, как провокатор,
Не лезь к нему ты на рожон.

У нас плохие отношенья,
Опасность здесь прямая есть,
Попасть в смешное положенье,
Тогда всех сплетен и не счесть.

— Но есть у нас же и полиция,
Полковник там — приятель мой;
— Жандармов не терплю я лица,
Не лезь ты к ним, мой дорогой.

— Итак, — сказал тут князь Василий:
— Просить не будем никого,
Не нужно никаких усилий,
Меня хватает одного.

Мы знаем хорошо наш город,
В стеклянных банках здесь живут,
Опасность есть, что некий у;род
Распустит слухи, сплетни вдруг.

— Ты мягок для такого дела,
И я с тобой, мой милый князь,
Так будет, как велела Вера,
Пора добить нам эту мразь.

9

В подъезде пахло чем угодно,
И даже неизвестно чем,
К тому ж — темно, ночи подобно,
Оконцев не было совсем.

Вдвоём пошли на объясненье,
И Шеин, муж, и Верин брат,
Пресечь в их жизнь его вторженье;
Им спички жечь пришлось стократ.

Открыла женщина им двери,
Спросил её брат Николай:
— Прошу прощенья, надо сверить,
Желтков ли дома, невзначай?

Гостей приличная их внешность,
Спокойной сделали её:
— Прошу Вас, дома, — вся степенность:
— Налево перва(я) дверь его.

Коротким, громким и три раза
Был стук их в ту заветну(ю) дверь,
И отклик слабый и не сразу
Коснулся слуха, как чрез щель.

Вид комнаты был неприглядный,
Квадратною была она,
Низка, длинна и неопрятна,
В ней было круглых два окна.

Такие ж точно, как у судна,
От них лился; лишь слабый свет,
Она напомнила подспудно
В кают кампании рассвет.

И обстановка была про;ста,
Кровать, диван, в средине стол,
И запах был немного острый,
Один он жил, пока что гол.

Лица хозяина не видно,
Стоял он к свету лишь спиной,
Высок и статен, им завидно,
Что их противник — молодой.

— Желтков Вы, коль не ошибаюсь? —
Спросил с ироньей Николай;
— Желтков я, с детства называюсь;
Волненье било через край.

Шагнув навстречу Николаю,
К пожатью руку протянул,
Но, Николай, не замечая,
Свой взгляд на князя повернул.
 
Застежки он перебирая,
Рука чуть дёрнулась назад,
Ему с трудом ответив: «Рад,
Прошу вас», — сесть им предлагая.

С лицом девичьим, бледным, нежным,
Теперь он виден во весь рост,
Но был объят волненьем прежним,
Стоял, как защищал свой пост.

С упрямым детским подбородком,
На вид лет тридцать, тридцать пять;
Надеясь, разговор короткий,
И предпочли они стоять.

— Мы к Вам всего лишь ненадолго,
Пришли уладить здесь курьёз,
И тянется он слишком долго,
Зашёл он далеко, всерьёз.

Представлюсь Вам я для начала,
Чтоб ясность в деле том была,
Князь Шеин, всех нас возмущало,
Как дерзость далеко зашла.

Он — предводитель наш дворянства,
И должность очень высока,
В делах не терпит он и чванства,
И рана наша — глубока.

А я — товарищ прокурора,
Жены его — родной я брат,
Пришли мы к Вам для разговора,
Он важностью уже объят.

Меня, сестры, супруги князя,
А дело это всей семьи,
Вы протащили нас по грязи,
Терпеть такое — не могли.

Совсем уж было растерявшись,
Упал он как бы на диван,
И снова весь разволновавшись,
Он вспомнил с Верой «свой роман».

Уже, как мёртвыми губами:
— Прошу садиться, господа,
Мы с Вами этими делами
Не занимались никогда.

Готов к любому приговору,
К услугам Вашим, господа, —
Направил прямо к прокурору
Свои просящие глаза.

А Верин брат, он — Тугановский,
Продолжил начатую речь,
Слова и вежливы, и броски:
— Отдать позвольте эту вещь.

Она — бесценна и красива,
За вкус Ваш Вам хвала и честь,
За доброту от нас спасибо,
Но всё здесь выглядит, как месть.

И мы просили бы Вас очень,
Сюрпризы не цеплять на нас,
Таки(е) подарки, между прочим,
Порочат честь всех без прикрас.

Уже шептал Желтков, краснея:
— Меня простите, виноват;
— Что Вам теперь уже виднее,
Я вижу то и очень рад.

А сплетни расползутся в свете,
Ведь рушите же Вы семью,
И Вы теперь за всё в ответе,
Поступка что-то не пойму.

Понять способны с полуслова,
Вы — благородный человек,
Всегда судилось это строго,
В какой бы мы не жили век.

Покорно ниц спустил ресницы;
— За ней гоняетесь семь лет,
От писем могут небылицы
Оставить в обществе и след.

Терпенье наше на исходе,
Мы всё не принимали мер,
Но что-то нужно сделать, вроде,
Подарок Ваш тому — пример.

Вы все нарушили границы,
К Вам можно применить и власть,
Возможно, Вам нужно; лечиться,
Лечить свою сию напасть.

— Меня простите, Вам угодно
Лечить меня, отдав во власть?
Сие намеренье удобно,
Коль Вы уже раскрыли пасть.

Придали твёрдость его мысли,
Слова о власти вскрыли злость,
Они, как брошенная кость
В его мозгу всерьёз повисли.

— Сказали Вы, прибегнуть к власти,
Простите, князь, что я сижу,
Нам не хватает сей «напасти»»,
Сейчас я Вам всё расскажу.

Князь понял, разговор тот долгий,
Придвинул стул и сел к столу,
Не отрывая, взгляд свой зоркий    
Направил он к его лицу.

С недоуменьем, любопытством
Смотрел он жадно на него,
Ведь Николай с его бесстыдством
Задел все чувства здесь его:

— Так вот, мой милый, эта мера
Всегда останется у Вас…
Чтоб Вы в чужую жизнь без меры…
— Простите, я скажу сейчас…

— Простите, нет, теперь уж я,
Так слушайте счас Вы меня…

— Как Вам угодно, говорите,
Но князю я хотел сказать…
Сейчас немного потерпите,
Я мысли должен все собрать.

— Я весь вниманье, — молвил Шеин;
— Ах, Коля, помолчи же ты,
Ну, жду уж Вас, я муж же Верин,
Так что же скажете мне Вы?

И как бы несколько мгновений,
Дышать, он воздуха искал,
И вдруг, без всяких предкновений,
Как будто он другим предстал.

Он молвил только челюстями,
Казалось, нет движенья губ,
И фразы лились лишь частями,
Как будто был он в чём-то туп.

— Сказать мне трудно даже фразу:
«Давно влюбился я в жену»,
Случилось то почти что сразу,
А как случилось, не пойму.

Согласен с тем, что я в начале
Ей письма глупые писал,
И весь пронизанный печалью,
Я от неё ответа ждал.

Семь лет любви, но безнадёжной,
Даёт, казалось, право мне,
Послать подарок ей, не сложно,
Поверить сможет мне вполне.

Согласен я, что был не правый,
Был глупостью поступок мой,
Я, как солдат, который бравый,
Любви открыл горячий зной.

Конечно, князь, Вам неприятно,
Скажите ради бога мне,
Как разлюбить, чтоб и возвратно
Не тлело чувство и во сне?

Но всё равно любить я буду,
Меня ли выслать иль в тюрьму,
Княгиню я не позабуду,
Я сам себя-то не пойму.

Одно лишь остаётся средство:
Принять мне смерть из-за любви;
— Всё это просто декаденство,
Василий, ты ж вокруг смотри.

Мы вместо дела мелодраму
Разводим явно нам во вред,
Он нам копает просто яму,
Убрать от дела чтобы след.

Вопрос короток, вот условье,
В покое счас оставить нас,
Иначе меры, безусловно
Мы принимаем без прикрас.

Желтков не обратил вниманья
На странный весь поток угроз,
Ему и не до пониманья
Всех этих прокурорских поз.

Он кинул взор на князя тут же:
— Позвольте выйти, позвонить,
Не скрою я, не будет хуже
С княгиней Верой говорить…

— Идите, — дал согласье Шеин;
— Я расскажу наш разговор,
Всегда я слову, право, верен
И не нарушу договор.

Повисло в воздухе молчанье,
Оставшись в комнате одни,
У князя в ли;це состраданье,
Но не могли молчать они.

Не мог сидеть уже на месте,
Наш Коля был так разъярён:
— Так мы погрязнем в этом «тесте»,
Я просто этим возмущён.

Давно ж решили мы с тобою,
Беседы деловую часть,
Поскольку мягок ты собою,
Беру себе я всю во власть.

А ты раскис, смотрите — чувство;
— Всё встанет на свои места,
В его лице любви безумство,
Здесь случай лишь один из ста.

Но, как сдержать такое чувство?
Подумай, вся вина — в любви,
На свете люди не смогли
Изжить в себе сие «искусство».

Мне жалко этого Желткова,
Его — трагедия души,
Я не встречал ещё такого,
Любовь такую — поищи.

Вернулся вскоре наш Ромео,
Решимость била в нём ключом:
— Готов я и исчезну смело,
Теперь мне всё уж нипочём.

Одно условие мне важно,
Для Вас я умер с этих пор,
Уйду из жизни я отважно,
Чтоб не навлечь бы мне позор.

Растратил деньги я казённы(е),
Мне надобно свершить побег;
В любви же чувства поражё;ны,
Письмо бы написать ей вслед.

Досаду всю от всей беседы
С отчаяньем воспринял князь,
Хотя и рад был он победе,
Но слишком страшна была связь.

Связь чувств любви с желаньем смерти;
Желтков же сказ вёл, между тем,
Сказал же он: «Вы мне поверьте»,
С княгиней спор поведать всем.

— Вот всё, — сказал он, улыбаясь:
— Меня не будет больше здесь,
Уж я об этом постараюсь,
Чтоб вы узнали эту весть.

Княжна не склонна к разговору,
Когда же я спросил у ней,
А можно ль жить мне в эту пору?
Звучал же голос только злей:

— Ах, если бы Вы знали только,
Противна как мне вся борьба,
Мне так от этого всё горько,
Я ненавижу Вас сама!

— Оставить женщину в покое,
Последней капля та была,
За что же мне теперь такое?
Любовь над жизнью верх взяла.

Поведал всё наш князь Василий
Своей красавице жене,
Желткова как они «чистили»,
Что даже жалко стало мне.

Пришёл супруг к ней в спальню ночью,
Супружеский исполнить долг:
— Меня мигрень достала очень;
И тут же князь совсем умолк.

10

Княгиня Вера Николавна
Не чтила никогда газет,
Но эта новость так нежданно
Дала ей, наконец, ответ.

Была любима ли графиня,
Иль это был всего каприз?
Узнав, что есть она богиня,
И в этом был любви сюрприз.

«Чиновник вдруг палаты счётной,
Вчера примерно в семь часов,
Он жизнь отдал свою почётно,
Избегнув от своих оков.

Казённых денег вся растрата,
Была указана в письме,
И жизнь его — за то расплата;
Напомнил громко о себе».

Бродила целый день по саду,
Скрываясь часто в цветнике,
Но чувство сильное досады
Прилипло к ней почти везде.

Её невидимый поклонник
Все мысли приковал к себе,
Он был любви своей невольник,
Чужой как будто он тебе.

И мысли жили на распутье,
Она ждала такой исход,
Найдутся в жизни те ли судьи,
Любви большой признают ход.

Бывает в жизни же такое,
Ей деда вспомнились слова:
— Как знать, быть может Дорогое
Прошло по жизни без тебя!

Любовь, что дана нам от бога,
Быть может не нашла свой путь,
Быть может, не пришлось вдохнуть,
Любовь ушла уже с порога.

Но вот и почта уж стучится,
Письмо приносит почтальон,
Не знает, как могло случиться,
Что мозг так сильно поражён.

Посмертное письмо Г.С.Желткова
княгине Вере Николаевне.

Угодно было это богу,
Но я пред Вами виноват,
Я стал немыслимо богат,
Но не хватило в этом проку.

Какое в жизни это счастье!
Бог наградил любовью к Вам,
Забыть о всех своих ненастьях,
Готов был пасть я и к ногам.

Всё так случилось в моей жизни,
Осталось в жизни лишь одно,
И даже не любовь к отчизне,
Волнует образ Ваш давно.

Теперь я понял, что в жизнь Вашу,
Вошёл, как лишний человек,
Устроил я такую кашу,
Что не забудете навек.

Меня простите за всё это,
Уеду я и не вернусь,
Спасибо Вам, я знаю где-то
Вы есть на свете, я ж мечусь.

Увидеть Вас хоть краем глаза,
Пусть я смешон в Ваших глазах,
Поверьте, не болезнь проказа,
Любовь, зачатая в сердцах.

Любовь та — с первого же взгляда,
Вы — мера женской красоты,
Вы жизни всей моей отрада,
Вы — просто женщина мечты.

Так что же делать мне-то было,
Бежать, куда глаза глядят,
Но сердце-то всё время ныло,
И я весь пламенем объят.

И где бы я ни находился,
Я с Вами мысленно всегда,
Я с Вашим образом, как слился,
Влюбился в Вас я навсегда.

Кругом наделал столько шума,
Стыжусь подарка своего,
Любовь лишила меня у;ма,
Всё шло от сердца моего.

Уже потом письмо сожгите,
Его отправлю Вам я сам,
А Вы немного подождите,
Отмщенье сам себе воздам.

Сжигаю вот всё дорогое,
С чем память связана о Вас,
Не нужно ничего другое,
Что раньше связывало нас.

Вот я сжигаю Ваш платок,
Признаюсь, я украл который,
Ведь по нему прошёл тот ток,
И он предрёк конец сей скорый.

Записку Вашу, где в ней Вы
Запрет на письма «подарили»,
Я жгу и с ней мои мечты,
Которы(е) с нею Вы разбили.

Программу выставки какой-то,
Её держали Вы в руках,
Хранил всё это очень долго,
Не раз бывали на губах.

Прощаюсь с этими вещами,
Прощаюсь с Вами навсегда,
И то, что было между нами,
Я не забуду никогда.

Вы, знаю, очень музыкальны,
Я тоже музыку люблю,
Вот ту сонату гениальну(ю)
Исполнить я Вас попрошу.

Сыграйте Вы мне прелесть эту,
Когда Вы вспомните меня,
Мы оба любим ту сонату,
Она Бетховенской была.

А как кончать письмо не знаю,
За всё спасибо много раз,
Княгиня, я Вас обожаю
И не забуду долго Вас.

Дай бог Вам в жизни только счастья,
Пусть не тревожит больше Вас,
Моей любви для Вас — ненастье,
А я люблю один лишь раз.

Г. С. Ж.

И с красными от слёз глазами,
Совсем истерзанной душой,
Любовью, длившейся годами,
Исчез в душе её покой.

Письмо то мужу показала,
С волненьем молвила ему:
— Ужасно(е) чувство вдруг восстало,
Как в пику этому всему.

Душа охвачена вся чувством
Такой пленяющей волны,
Наверно, Вы не так искусно
С ним разговор тот провели.

— Я не сужу его за чувства,
Я верю в искренность его,
Ведь так любить и есть искусство,
Не мог он сделать ничего.

Я видел каждое движенье,
Я не сводил с Желткова глаз,
Меня потряс его рассказ,
Что у него к тебе влеченье.

Влечение — не просто слово,
Он жить не может без тебя,
Ещё не видел я такого,
Любовью извести себя.

И он совсем не сумасшедший,
Страдает очень от любви,
В могилу он, как бы сошедший,
Но честен и любим людьми.

— Он умер? — вдруг спросила Вера;
— Да умер, но любил тебя,
Он сделал так, что эта мера
Избавит от любви огня.

Мой милый, ты же мне позволишь
Взглянуть разочек на него?
— Да, да, Веруся, как ты хочешь,
Тебе увидеть бы его.

11

Не трудно ей найти Желткова,
И женщина открыла дверь,
Впустить её она готова,
Ведь перед нею же не зверь.

Вселили в женщину доверье,
Её одежда, властный тон,
Отбросил все её сомненья,
Её ответ, как будто стон.

— Вот дверь налево, проходите,
Счас он…Там…Ушёл мгновенно…
Растрата…что же Вы хотите?
Решил всё выстрел один верный.

Спешил, конечно, он напрасно,
Сказал бы раньше мне о том,
Тогда бы всё осталось ясным,
Ему могилой не был дом.

Какие наши капиталы,
Когда квартиры мы сдаём,
До семисот рублей, не ма;лы,
Дала бы я ему в заём.

Все восемь лет его держала,
Хороший был он человек,
И смерть его не ожидала,
А жил бы он здесь целый век.

Он был совсем не квартирантом,
Как ро;дным сыном был он мне,
Он был по-своему талантом,
Отнёсся к нам он, как к родне.

Охвачена волненьем снова,
На стул присела тут она:
— Я — друг его, и я готова
Всё выслушать у Вас до дна.

Его последних днях из жизни,
Поведайте мне всё о нём,
Мне ничего не будет лишне,
Что делал, что сказал о ком.

— Вчера пришли два господина,
Вели с ним долгий разговор;
Потом была така(я) картина:
Они ушли; был ярый спор.

Пан Ежей объяснил мне честно,
Он вызов новый получил,
Возглавить выгодное место,
Чтоб в нём на благо он служил.

Звонить он должен был куда-то,
Чтоб не страдала и зарплата.

Вернулся он такой весёлый,
Потом он сел писать письмо;
Потом мы слышим звук щелчковый,
Не смели думать ничего.

Стучится в семь часов прислуга,
В то время пил всегда он чай,
Не слышно в доме было друга,
На стук он нам не отвечал.

Взломали дверь, а он — уж мёртвый;
И брат узнали даже есть;
И воздух в комнате уж спёртый;
Какая страшная-то весть.

— Поведайте мне, что с браслетом?
— Ах, ах, браслет — забыла я, —
Помедлив чуть она с ответом:
— Сначала был он у меня.

Вопрос задал: «Какой Вы Веры»?
— Я  — католичка, да она;
— Подарок Вам, ценой — без меры:
— Так и сказал он мне тогда;
У Вас хороший есть обычай,
Как на иконы иногда,
Смотрелись чтоб они приличней,
Подарки вешают когда.

Вы на любимую икону
Повесьте этот вот браслет,
Надев на боженьку корону,
Чтоб обо мне остался след.

Прослушав весь рассказ хозяйки,
Рискнула в комнату войти,
Но трупа вид, как бы лентяйки
Его рядили в путь идти.

Покойник на столе уложен,
Лежала низко голова,
Совсем он был и не ухожен,
Сдержала еле уж слова.

Что голова лежит отлого,
Как будто трупу всё равно,
Желала видеть бы живого,
Призналась Вера уж давно.

В глазах его — глубока(я) важность,
В улыбке слабой он — блажен,
Как будто он, какую святость
Хранил пред смертью как бы в ней.

С кармана вынула княгиня
Её любимейший цветок,
И, как призна;нная богиня,
Любви, возникшей, как росток,
Ему под шею подложила;
Затем руками сжав тиски,
Борясь с собой, она решила
Разжать души своей тиски:
Ведь ничего не согрешила,
Его в холодный, влажный лоб
Княгиня губы приложила.

А что любовь прошла-то мимо,
Лишь в ту минуту поняла,
Что кажда(я) женщина ждала,
Её не было ясно видно.

Хозяйка льстивым польским тоном,
Когда уж собралась домой:
— Я вижу интерес Вы свой
Важнее чтите пред законом.

А перед смертью пан покойный
Просил меня: «Коль я умру,
Из дам кто, если беспокойный,
Придёт отдать свой долг ему;

То он просил сыграть вот это,
И я должна ей передать:
«Бетховен, Аппассионата»,
Последний долг ему отдать.
И почерком, как в переписке,
Было написано в записке.

12

Домой вернулась Вера поздно
И рада была, нет родных,
Судьба у ней сложилась сложно,
Она коснулась всех троих.

Зато ждала её подруга,   
Пришла утешить, как сестру,
И в том была её порука,
Не оставлять её одну.

К ней кинулась, целуя руки,
Просила что-нибудь сыграть,
Чтоб легче пережить те муки,
Самой собою чтобы стать.

Полились те прекрасны(е) звуки,
Как только села за рояль,
А Вера, чтоб изжить печаль,
Утешить как-то свои муки;
Побыть одной, уединиться,
Ушла из комнаты в цветник,
Оставить будто их одних,
Покоем чтобы насладиться.

Полились той сонаты звуки,
И раздвоилась вся душа,
Её терзали те же муки,
Что жизнь-то очень ведь сложна.

Любовь, быть может, прошла мимо,
Она скорбела о любви;
Зачем желания свои
Связал он просьбой у любимой?

Зачет же только ту сонату
Её заставил слушать он,
Зачем нести должна расплату,
Зачем он нужен тот закон?

И под влиянием сонаты
В уме текли уже слова,
И те слова, как те солдаты,
Вставали в строй её стиха:

«Я расскажу о жизни сам,
Покорной, радостной, в мученьях,
Ни жалоб, ни упрёка Вам,
Неволен к Вам в своих влеченьях.

Я в жизни отдал всё тебе,
Ты мне была дороже злата,
Так вспоминай же обо мне,
Да будет имя твоё свято!

Да, я предвижу смерть свою,
И бог открыл мне рая врата,
Ноя тебя всегда хвалю,
Да будет имя твоё свято!

Твой вспоминаю каждый шаг,
Улыбку, взгляд и звук походки,
Твой образ, как волшебный маг,
Что одарил меня находкой:

Нашёл волшебну(ю) красоту,
Нашёл любовь свою едину,
Но горя я не причиню,
Скорее я со света сгину.

Как ты прекрасна, но не моя,
Тебе одной в любви лишь клятва,
Да будет счастлива жизнь твоя,
Да будет имя твоё свято!

Она обняла ствол акации,
Сидеть уж Вера не могла
И не могла найти угла,
Унять свои чудны(е) прострации.

И Вера подчинилась горю,
Играла музыка, звала,
Она как бы толчок дала,
Чтоб как-то вырваться на волю.

«Ну, успокойся, дорогая,
Ты всё же помнишь обо мне,
Ведь о тебе я всё страдаю,
Все мысли только о тебе.

Не беспокойся, я с тобою,
Как только встретил — полюбил,
Не суждено же быть со мною,
Из-за любви себя сгубил.

Но, дорогая, успокойся,
Ты помни, помни обо мне,
А жить ты никогда не бойся,
Всё это было, как во сне»!

Уже играть кончала Женни,
И вышла с комнаты она;
И ветерок уже вечерний
Всё тело пробирал до дна.

Княгиня целовала Женни
С глазами полными от слёз;
— Да что с тобой, ты что всерьёз?
— Нет, нет, прости меня, намедни,
Апрель2012