Наброски
(да)
Ближе
к полудню,
уж солнце в зените –
зной заливает
небу глаза,
в просини лика его
толчея
оспинок – птиц,
что целуют
в негритянские губы
редкие тучки.
(или)
Вдоль древних,
монастырских стен
мощенная
булыжником
дорога –
змее подобно
прочь она
утягивает хвост свой;
расплавленная в зное
чешуя
сползает кольцами
на придорожные деревья.
(нет)
Сгинул
в прошлое
день,
на подходе уж ночь,
над вратами
(в кирпичной стене,
монастырской)
редко мигает фонарь –
его ж луч
крепко – накрепко
сны позабытые
сшивает молитвой.
(хотя)
В пляске
девственных лун
агонизируют
тьмою
рожденные:
то мотыльки,
их доверчивость
служит
хрупким мостком
для всесильных богов,
восходящих в ночи
к пламенеющим звездам.
В кресле – качалке
дремлет философ
(тихо сипит
пеньковая трубка),
Крепко спеленуты
сучьями пальцы –
Шелест страниц,
шепот мыслителей…
Сброшены шлепанцы
(на пятках
потертости вечностей),
Гладь высокого лба
Бороздят
одинокие мысли…
Брат
мне сказал «до свиданья»,
Сестра
прошептала «прости»;
Как же лукавят черти,
Когда их припрут к стене.
***
Тяжко, наверное, мухе –
в жар полуденный
Не испить на оконце вина;
Так и мне –
сто раз к ряду придется
Крест картонный на Голгофу
переть.
Не начальная фраза –
и встает во главу
Безъязыкая истина,
безымянная правда;
Ложь,
наживку заглотавши
из хлестких словец,
Растворяется
в одеяньях
начальствущих гласных.
Последний лист
в тетради догорает,
Стихи, что были там –
их больше нет,
Лишь тает дым
над белым снегом,
Зола осталась
в лунке небольшой,
Печаль на сердце…
Стихотворенья –
это виденья,
Точно наркотики,
размешанные
Собственной кровью,
введенные
Через шприц – тюбик
Мировоззрения поэта,
Чтобы по жилам
разогнать
Экскременты
Масс – медиа…
Свидетельство о публикации №112071500956