***

                Парафраз И.Бродского

Не мечите пред свиньями жемчуг,
Светлых искр не увидят средь пыли,
 Не поднимут,   
         на нить не нанижут,
В бусы плевла вплетут вместо зерен,
Женам шеи обвяжут хвальбою.               
                ***
Не мечите пред свиньями жемчуг,
Вновь его вам собрать не удастся,
Втопчут в грязь, еще хуже –
                проглотят,
Замордуются сами,
               напьются,
Хари кровью омоют друг дружке.
                ***      
Не мечите пред свиньями жемчуг,
Не оценят щедрот
              ваших глупых,
В безысходности будут метаться,
Повредятся умом с перепугу,
Да помрут,
      осознавши потерю.
               
 
Мы шагаем неспешно
По асфальт-камертонам,
Под ногами неслышимо
Резонируют вечности –
                брызги. 
Ночью пролился дождь,
Влага в лужах лопочет,

И чернильными кляксами
                в небе   
Опустелые души расплылись.



Сплетаю ветви-пальцы
в гнезда-кулаки,
рассыпавши в округе шелест,
зычно на ветру ору:
я немоть бога
в попранном раю,
я сласть надежды
вырванных сердец…
Над крепким телом
кружит воронье,
вцепляюсь я корнями
в ускользающую зыбь -
жжет кости солнце,
тают листья в  худобе –
плывет мой разум
в мертвых волнах Стикса.
Сжимаю пальцы-ветви
в гнезда-кулаки,
я,
древо сирых,
вызываю смерть
на поединок равных!



                Мост.

Вот мост –
    над вешней влагой
                сгорбился он в думках,
Крепки еще –
    В потертых джинсах –
                бедра,
Могучи руки,
          широка спина…
Не юн:
     морщинят лоб уж
               лет лихих потеки,
Набрякла кожа
          тусклыми,
               фонарными кругами…
И лишь как прежде –
             ум щекочет сонный
Гул, говор, мелькотня
                и плеск.         



Дверь открываю, вхожу:
против меня -  мертвые очи
(две уголинки
         на белом листе,
то бишь лице).
Руки вскину в приветствии,
Вскинет руки и тот;
я улыбнусь –
       кривит рот мой двойник.
Закрываю глаза, открываю:
он тут –
            зазеркальный мой Брут,
всамделишный дуэлянт.
Я молчу, я смотрю:
средь живых как шагают
их умертвия – тени…
От бессилья кричу
          (крепко сжмуривши кулаки):
по Иаковой лестнице
       поднимаются в небо
Они (но не Мы).            


Умрут они,
умрешь и ты,
умрем мы все –
придет тому черед –
мир
  ярких красок
шелухою облетит
и
 саван погребальный
скроет лик…
Жизнь позади,
рассыплется душа
на тысячи молекул
(их затем пожрут
микробы, черви,
           корни, муравьи),
а впереди – Ничто…
В чьих сгинут топях
мириады
склизко – серых жевунов,
И
 гении лишь
смогут сделать шаг –
над пустотой невечности
сколотивши
        мост
своих шедевров…
      


                Оно
                (из тождества углов)
                взирает в окуляры рачьи
                глазами домысла за плоскостопьем
                нудных клятв велеречивых фигулянтов;
                оно греховное (искомое) творит
                в печенках мнимых чисел
                квадратуры ромба –
                оно ведь
                Иго Ида,
                да?

               


                Мешок.

Нутро –
    голодное и злое,
раззявлен
        жадный рот
и пепельные
       всасывают
             жертву
губы:
вот скрылся лоб,
              истаял нос,
обезображен лик
          холщовою потребой –
и на плечах
     бесформенная глыба,
где был огонь в очах,
лишь серость, скудость…
                ***
Нутро
   (колючее, немое):
щекочет,
       колет, колет,
                дышит –
взирают волосинки
             мешковины
на кожьи поры изнутри.
Затягивается узел,
юный
   барабанит
           глухо барабан,
и жжет сердчишко
               алая надежда,
но выпивает равнодушная
                утроба –
секундами
       замешанный               
               коктейль.
                ***
И глухо
     барабанит
            барабан:
И вздрогнула земля,
зависли
      в пустоте вселенской
                пятки;
и высирает прочь –
               тоску, тоску,
                унынье,
                скорбь, зевоту –
брат повешенного,
             угольный мешок…   




Немеют длани,
холодеет в сердце,
страшусь свободы,
пуще чем неволи:
Я брат меньшой -
отвергнутых за скромность,
брат значит старший -
стрелянных за низость:
Чешусь, рыгаю
за дверями блуда –
я Каин – ворон,
продавец забывших…





Я по сути своей
         ослабевший старик,
хоть и 30 мне лет
от рожденья всего:
хил умом,
     мутен взор,
руки в хмеле дрожат,
и насквозь пропиталось
мое сердце
невзрачностью, жаждой.
Я устал
    бдить улыбку
в разворотах
глянцевых лиц,
вкруг меня
      вонь болотная
 загноившихся фраз.               
Я раскрою объятья
всем шагнувшим
            в унынье –
смертный грех сей
           расплавится
в топках
       адских буржуек,
пусть меня растерзают
сомненья
    убожеств,
в вечность
прыгну я голым,
каким мать родила…






Белые простыни –
         вкруг меня лица,
Прорези дыр
       вмест распахнутых глаз,
Криво морщинками
         ухмылки топорщатся,
Стянуты в бок
        на затылках узлы…
Вкруг меня простыни –
     лица знакомцев,
Рты их раззявлены
            злыми ветрами,
Вшиты в прорехи               
       язъыки из ваты –
Чешут с изнанки
           что зубы граненые,
Крошевом льда
      засыпая округу.
Вкруг все
    постельные
          быт. принадлежности –
В складочку,
          гладкие,
               чистые,
                грязные,
Поры неровные
          утюгами подмазаны –
Светятся сквозь них
                чужие пространства…