Вера Лопатина

Вера Лопатина
Поэт, художник, занимается фотографией и скульптурой.


Ведьмы целуют сладко

Моя пустынька вдали от мира.
Лишь ветер буйный в лесу играет.
Я сотворила себе кумира,
Но он об этом ещё не знает.

Он думает, что он странник вольный, –
Седой бродяга, романтик вечный.
Как мальчик дерзкий, судьбой довольный, –
Такой наивный, такой беспечный.

Я наколдую ему дорогу,
Густым укрою её туманом,
Пусть приведёт к моему порогу,
Неважно как, может быть обманом.

А я в тенистом глухом распадке
Бесстыдно сердце его сворую…
Я ведьма. Ведьмы целуют сладко…
Так, что забудет он жизнь иную.


Убитый мужчина

Он оставался в мире детства,
Смешной и странный человек,
И развлекало нас соседство
Как летний дождь, как первый снег.

Мы зло и радостно кричали:
- Эй, дурачок, который час?
И хохотали, хохотали…
А он светло смотрел на нас,

А он чему-то улыбался: 
- Би-би, масынка, тли тясов…
И, спотыкаясь, направлялся
На материнский, нежный зов.

Однажды, в разговоре взрослом,
Сказала женщина одна: 
- Для нас война теперь уж в прошлом,
А для него идёт война.

Ему всего три года было,
Когда фашист в него стрелял…
- Война мужчину в нём убила, -
Старик безногий досказал.

Для нас, детей послевоенных,
Война была давным-давно.
Фашистов и военнопленных
Мы видели, но лишь в кино.

А тут так горько, неприкрыто,
Война без титров и прикрас…
И было мне до боли стыдно
За нашу глупость… нет… за нас.

И захотелось мне, при встрече,
Сказать ему: - гулять пойдём?..
Они уехали под вечер,
Пустым оставив старый дом.

И вот в Хабаровске, случайно,
Я встретила однажды их.
Так сиротливо и отчаянно
Ещё воюющих двоих.

Старушка дряхлая сидела
Под старой яблоней в теньке,
Сынок её, со знаньем дела,
Играл машинкой на песке.

Он пел, счастливый и нелепый,
- Би-би, масынка, - весь свой век.
Такой большой, такой трёхлетний,
В своём безумстве, человек.

Но тут машины специальной
Пронзительный раздался вой.
Он закричал и так фатально
Уткнулся в землю головой.

Я удивилась: - Что же это? –
И вспомнила, - идёт война.
Металась сполохами света
Доселе мирная весна.

Мы там, в далёком сорок первом.
Ревел над нами самолёт.
Очередями бил по нервам
Плюющий злобой пулемёт.

Чужой солдат и пули-вспышки.
Весь город корчился в огне.
Война стреляла по мальчишке
И рикошетом по весне.



Мне страшно

Грущу и жду, смеюсь и жду,
Мою пропавшую звезду,
По спящим улицам иду
Я как в бреду.
Ну, разве можно заставлять,
Так безнадёжно ждать и ждать.
Весь город спит, а мне опять
Не спать.

    Мне страшно, страшно,
    Вдруг сорвусь нечаянно,
    Я в бездну, в бездну
    Чёрного отчаянья,
    Поверив на мгновенье
    В чью-то злую ложь,
    Что ты теперь ко мне уж
    Не придёшь.

Да что ж ты сделал, посмотри,
Как опустела я внутри.
Со мною будут до зари
Лишь фонари
По спящим улицам бродить,
Я не хочу тебя любить,
Я не могу тебя забыть.
Как быть?

Моя пропавшая звезда,
Куда ты сгинула, куда?
Стучат по рельсам поезда: -
Беда, беда.
И на сто бед один ответ,
Тебя со мною рядом нет.
Росою смоет грусти след
Рассвет.



Мене мене текел упарсин



Здесь жизни нет. Здесь тлен и прах…

В благоухающих садах божественной Семирамиды давно не слышно пенья птах. Луны сиятельной флюиды – пескам безмолвным вечный дар да странникам из вольных весей. Когда-то здесь ждала Иштар идущих по Пути Процессий.

Закован в сотню медных врат, шумел веригами Евфрат, пронзая улиц древних небыль. Стремился в небо зиккурат Мордука, – дом Земли и Неба.

От нежных сладостных ланит, от жарких прелестей Аманис, царь аморейский Набонид вновь уходил на поле брани.

На троне царском Валтасар,
Уже не юн – ещё не стар, прекрасен, как заря востока, (Навуходоносора дар), он на земле наместник бога,

Но… лишь в отсутствие отца.

А потому, гуляй столица, алкайте радости сердца, наместник жаждет веселиться.

Но вдруг над царственной главой, слов неизвестных вспыхнул строй, – мене, мене, текел упарсин.
Начертан огненной рукой, был смысл послания не ясен.

Читали долго мудрецы – гадатели и тайнознатцы, о чём небесные отцы поведали им? Но дознаться сей тайны, так и не смогли. И кто-то вспомнил, что вдали от царских стен, нуждой измучен, живёт пленённый Даниил, и тайным знакам он обучен.

Сипя как ветер суховей, старик, вздохнув, прочёл степенно, что Валтасар главы своей лишится нынче непременно.
 – Исчислен, взвешен, царь-царей. Уж с жизнью срок пришёл прощаться.

Халдеи выгнали взашей согбенного седого  старца.

И вновь созвал к себе кумир тех, кто душою слаб и сир, кто любит лишь повеселиться, на пир. На Валтасаров пир.

И сладострастные блудницы, пленяя томностью очей, и дивной прелестью движенья, и ложной скромностью речей, манили в бездну наслажденья.

Мидийский Дарий за стеной, преодолев пески и зной, для наказания порока, на славный Вавилон войной пришёл. Сбылись слова пророка.

Вновь виночерпий вина лил, темнело лоно небосклона…

Под утро старец Даниил открыл ворота Вавилона…




Я говорю на русском языке

Я говорю на русском языке.
Я твой поэт, твой агнец и мессия.
В каком бы не была я уголке
Родной земли – пою тебя, Россия.
Поля и реки, солнце и туман,
Лесов и гор чарующие дали.
О Русь – мой оберег, мой талисман!
Меня с тобою Боги повенчали.
И в летний зной – в ромашковом венке,
И в зимний хлад – с природой увядая,
Я говорю на русском языке,
И тем горжусь, о Русь моя святая!




Талант словесный

Талант словесный осознав едва,
Мы начинаем говорить красиво,
Бросая вверх мудреные  слова,
А на дорогу банки из-под пива.



Плевать

Кричит душа,
         Её никто не слышит.
Душа –
          Она
            Снаружи не видна.
А мир вокруг
                Так
          Равнодушно дышит.
Ему плевать,
           Что в мире ты одна.
Ему плевать,
   Что снова кто-то плачет.
Ему плевать,
    Что где-то боль и страх,
Что детство наше
           По подвалам скачет
И юность
             Наркоманит
               В кабаках.
Кричит душа…