Терпение. 1 зарисовка

Степная южная часть Украины. Только искусственные насаждения, которые называются
ветроупорами или лесопосадками. И вдруг живописное село с холмами, речкой, родниками и огромным заказником, где водятся и кабаны, и косули, и фазаны, и другая живность.
Что за удивительное место! В музее говорят, что здесь когда-то жили скифы и сарматы.
А речушка эта была полноводной, даже судоходной рекой. Историю села мы еще постараемся узнать, а вот то, что в нем живут интересные люди, мы поняли, когда на лето приезжали работать в спортивном лагере, расположенном в центре, на нижней улице. А всего их две: нижняя и верхняя.

Нижняя улица как улица: длинная -от края до края села. Поселились на ней в основном почему-то приезжие из России. А вот верхняя заслуживает особого внимания. Она покороче и не так густо заселена, но в каждом дворе уникальные семьи. И название у
этого села особенное - Терпение.



Тётка Катерина почти 50 лет живёт-мучается, как она говорит, со своим нерадивым чоловиком, которого все зовут Ё-моё (по его присказке чуть ли не после каждого слова)
И правда, то мы встретили его обутым странно: на одной ноге кед, на второй - ботинок.
То он прошёл по улице в майке, надетой задом-наперед. Но *шедевром* в его гардеробе стали трусы, сшитые из старой шинели. А *сработал* эту уникальную вещь не менее колоритный мастер, о нём ещё речь впереди, - одноглазый портной, у которого ножная машинка*Зингер*, привезенная им вместе с аккордеоном, хоть играть не умел, еще с войны.
Когда мы увидели деда Панаса возле речки (рыбу удил) в этих плавках, чуть не упали в
воду и от неожиданности и от смеха, сдерживаемого, конечно, потому что видно было, что дед попросту в них щеголял - ни разу до этого он не приходил ловить рыбу.

Мне тётка Катерина призналась, что она его терпит из жалости всю жизнь. А спать выгоняет с ранней весны до поздней осени на горище (чердак значит). Там стоят ваганы (что-то вроде корыта, что ли). В них он и спит. И неглупый дед, бывалый, блокаду пережил, а вот такой...особенный. А сама она маленькая, щупленькая, быстрая, востроносая, как говорят, легкая на подъем до того, что в свои 73 года свободно влезает на дерево, чтобы*оборвать вишню или черешню*. Так забавно смотреть, как она сидит высоко на огромной черешне, ведро висит на одной из веток, туда она бросает ягоды, а потом полное ведро опускает на верёвке. За глаза (хотя она это знает) в селе её называют тёткой Козой.

Ну вот пришёл Панас однажды к другу своему Шпакову, замечательному закройщику, как тот себя называл, и попросил сшить плавки или трусы - не имеет значения. А из чего?
Бабка материал не дает. А у Шпакова, опять же с войны, шинель осталась. Примерили -
выйдут штаны. Ну и сшил. Строчку красивую сделал, еще какие-то украшения хотел *присобачить*, но не стал - машинка старая, трудно операции выполнять. А вот то, что штанины получились разной длины, ни заказчик, ни мастер, не заметили. Первый - из-за радости от обновки, второй - из-за отсутствия одного глаза.

Баба Катерина, конечно, чуть в обморок не упала от этого шедевра портновского искусства.
(В то время ещё слово *кутюрье* в селе не знали.) Но решила, что нет худа без добра, мужу теплее будет спать на чердаке, ведь ночи и прохладными бывают.

А *кутюрье* был горд своим изделием и по утрам в магазине (у него была традиция такая:каждое утро посещать магазин - общаться с односельчанами) рассказывал, как трудно было шить эти плавки, но он справился на славу.

Дед Шпаков имел в то время 72 года от роду, но выглядел довольно моложаво: высокий,
сухощавый, выправка чуть ли не военная. Он и считал себя молодым, любил поговорить
о любви, своих бывших любовных связях. Все уже знали об этом и старались ретировать-
ся при первых его фразах о былых похождениях. Мне же было неудобно прерывать его
излияния, поэтому приходилось выслушивать. А он не раз начинал свой рассказ для
меня такими словами: -Ну ты-то меня поймёшь, ведь мы с тобой ровесники (мне 40, ему-
70). Мне помогала моя закалка учителя -уметь слушать - иначе могло и плохо стать,
потому что рассказы были всегда длинные и уже мною слышанные раньше.

Особенно красочно повествовал дед Шпаков о своей бывшей жене, которая жила в этом же
селе, но ушла от него давно, и он не знает, почему.

Я тоже однажды опростоволосилась. И только невнимательность деда -он никогда не слушал собеседника - только себя - спасла меня от нетактичности. Мне очень хотелось польстить ему, похвалить его *мастерство*. И, когда он завел речь о том, что мог бы работать закройщиком и в Киеве, в дорогой мастерской, я сказала: -Конечно, Вам же стоит лишь одним глазом посмотреть, и все будет в порядке... Сказала и застыла от ужаса:вот это ляпнула, про  глаз-то! Использовала, так сказать, один из своих любимых
фразеологизмов. Он не заметил еще и потому, что увидел свою Александру. Какое же
восхищение в его голосе я услышала, когда он сказал о ней: -Ты посмотри, красавица-то
какая моя Сашка!

А его Сашка шла вдоль дороги странным образом: спиной вперед. Под мышкой у нее была
маленькая ободранная собачонка, с которой Александра никогда, похоже, не расставалась.
К тому же одевалась она странновато: всегда в длинном, темном, старом-престаром то ли
халате, то ли плаще. И не потому, что денег не хватало на нормальную одежду. Почему же?
Кто ее знает?
Смешно мне, конечно, стало, но тут я подумала: вот ведь он-то в жене видит совсем
другую женщину, чем мы. И жалко стало обоих.