Вступительные экзамены
Последний раз в областном центре был я ещё мальчишкой, когда с бабушкой приезжал к крёстной своей маме. И теперь, оказавшись здесь по собственной воле, чувствовал себя крайне неудобно: многоэтажные дома, смотря свысока, давили на меня, угнетая открытость души, бешеный ритм города выбивал из привычной колеи; я никак не мог понять: "Куда это все так безумно спешат?"
Надо бы сказать, что решение поступать именно сюда было спонтанным. Как-то утром мне позвонил одноклассник и сказал, что видел объявление о наборе в театральную студию при областном театре. Выслушав друга внимательно, я тотчас же собрал всю необходимую информацию и поехал поступать. Не сказать, что дорога и прогулка по городу прошли без приключений, но рассказ идёт не об этом.
На собеседование запускали всех сразу. На удивление разговоров и расспросов не было: попросили написать эссе "Почему я хочу стать артистом" и всё: отправили всех домой.
Через несколько дней мне позвонили из приёмной комиссии и сказали, что можно приезжать на первый тур, и назвали дату - седьмое июля. Лето! А летом, по-правде говоря, совсем не до учёбы. "До седьмого ещё две недели - успею!" - думал я.
Справедливости ради надо отметить, что отбор был строгий, и материала нужно готовить много.
Через четыре дня мне снова позвонили из приёмной комиссии:
- Здравствуйте. Абызова Олега можно?
- Да, это я. Здравствуйте.
- Вас беспокоят из приёмной комиссии.
- Да, да. Я слушаю.
- Олег, первый тур перенесён с седьмого июля на первое.
- Ага... Спасибо... До свидания...
Я был ошарашен. Первого июля... Первого! Это же надо было прогулять все дни на подготовку! "Да что же у меня не всё, как у людей, - крутилось в голове." Оставалось всего два дня, а у меня даже репертуара не было! Нужно срочно браться за работу, но как? Как?! С чего начинать, что вообще делать?!
Благо, что режиссёр драматического кружка, где я занимался продолжительное время, и, собственно говоря, занятия в котором и привели к решению поступать, согласилась помочь. Упорная многочасовая работа наконец стала приносить плоды, и надежда на успех, пусть и крохотная, но стала появляться. И всё-таки на всякий случай я подал документы в другой ВУЗ на исторический факультет.
Эту инициативу отец мой хоть и неохотно, но поддержал, чего не могу сказать о поступлении на артиста. Считал он, что профессия эта несерьёзная, не мужская, и отсылал на сварщика. Мама же напротив, всегда поддерживавшая мои начинания, доказывала ему, что каждый должен заниматься тем, что ему нравится, что он, мол, и на инженера может выучиться, но построенная по его чертежу вышка рухнет. И зачем, спрашивается, стране такие инженеры?
На второй тур - собеседование, как оказалось, было первым туром, - как и на последующие, пришлось ехать в тайне от отца: мол, на собеседование в исторический.
Влетев в аудиторию, я учтиво со всеми поздоровался-познакомился - правда, все приняли меня за педагога и разговаривали слегка сдержанно. Через некоторое время вошла комиссия: невысокого роста, моложавая, знаменитая артистка, одетая - вероятно, по статусу своему - в шикарное чёрное бальное платье; художественный руководитель театра: он был совсем уж невысокого роста и едва-едва макушкой своей доставал до подбородка артистке, шли они вместе, от чего он, при всей своей нескладной внешности и с седой бородой, казался смешным и напоминал скорее Деда Мороза на детском утреннике, нежели руководителя крупнейшего в области театра; следом за ними шла весьма пышных форм дама, чуть косолапя и ехидно улыбаясь, смотря на эту "идеальную" парочку. Забегу вперёд и скажу, что не знаю, зачем вообще нужна была в комиссии эта женщина, так как весь экзамен она не проронила ни слова, а по окончании сразу удалилась.
Пробежав глазами по списку, окинув взглядом сидящих в зале, закурив, седобородый спросил низким сипящим голосом (я немного усмехнулся, потому что на голос Деда Мороза этот голос не сильно походил):
- Ну... Кто первый?
В зале повисла давящая тишина.
- Тогда начнём вызывать по списку?
"Эх, всё равно ведь первым вызовут", - подумал я, и громко и уверенно сказал:
- Я.
- Как звать?
- Абызов Олежка, - как можно обаятельней улыбнулся я.
- Давай, Олежка, - седобородый едва заметно улыбнулся, но тотчас же вернул спокойное выражение лица. - Удивляй.
- С чего начинать?
- А с чего хочешь.
Первой я прочёл басню. Собственно, думать тут особенно не приходилось - над ней мы работали больше всего. И ничего вроде особенного я не делал, но комиссия смеялась до беспамятства. На ней мои истязания и закончились.
- Какой рост? - неожиданно спросил седобородый.
- Метр семисьть восимь, - растерявшись ответил я.
- Метр семисьть восимь? - переспросил, нарочито выделяя манерку говорить, седобородый.
- Да, - уверенно и гордо ответил я на его выпад, - Метр семисьть восимь.
- Покажи лоб, - после долгой паузы, неожиданно и как-то слишком уж серьёзно сказал седобородый.
Такого я совсем не ожидал. Покажи лоб... Выступила испарина... Как можно показать этюд "Лоб"?! Я прибывал в недоумении и полной растерянности:
- В смысле? - сглотнув, сказал я.
- Покажи лоб. Чёлку убери.
Фух, выдохнул. Волосы тогда я носил длинные, почти до плеч.
- Покажи уши, - продолжал седобородый.
Мне стало смешно.
- Покажи зубы.
- Простите, я что, на органы поступаю? - не выдержал я.
- Ох, как! - седобородый улыбнулся. - Хорошо, хорошо. А кто из писателей Вам нравится?
- Из поэтов если брать, то очень люблю Есенина и Блока. Ещё, пожалуй, Мыяковского. А из прозаиков... Нравятся мне Булгаков и Василь Быков, а самый любимый - Валентин Распутин.
- Хм, Мыяковского - это хорошо. А Пушкин? Пушкин Вам нравится?
Вот тут-то мне и следовало бы соврать, но, не приученный к такому, я сказал честно и открыто:
- Не нравится.
- Как?! Вам не нравится Пушкин?! - заорал в недоумении седобородый.
Это я уже потом узнал, что Пушкин - его любимый писатель, и что он ему безумно нравится.
Спорили мы с ним долго и довольно ожесточённо, правда, о чём спорили - понять было трудно: он мне доказывал, что Пушкин - это классика, что Пушкин - гений, что не любить его невозможно, на что я отвечал, мол, гениальности Пушкина не отрицаю, что Пушкин мне не нравится потому, что его не понимаю; не понимаю в силу возраста может быть или просто не моё - ну бывает же такое!
Тут вмешалась знаменитая артистка, сказавшая, гладя его по руке:
- Успокойтесь, Алексей Вячеславович. Не нравится ему Пушкин, что Вы накинулись на ребёнка? Успокойтесь.
Алексей Вячеславович медленно затушил сигарету, почесал бороду и очень холодно сказал:
- Садитесь.
"Мда, - подумал я. - Ничего себе за хлебушком сходил..."
Наконец, отсмотр кончился. Попросили подождать. Через несколько минут Алексей Вячеславович огласил список прошедших на третий тур. Моей фамилии в нём не было. "Ну, что ж... В конце концов, на историка-то меня приняли..."
- Абызов, останьтесь, пожалуйста.
В душе моей забрезжил маленький-маленький лучик надежды. Аудитория опустела, постепенно и в коридоре шум сошёл на нет. Я остался один на один с членами комиссии.
- Со здоровьем как? - спросил Алексей Вячеславович.
- Не жалуюсь, - как можно шире улыбнулся я.
- В армию берут?
- Берут.
- А когда берут?
- Когда поймают, тогда и берут, - отшутился я.
- Хорошо, хорошо, - Алексей Вячеславович уже не скрывал улыбки. - Подготовь на третий тур отрывок из "На всякого мудреца довольно простоты" Островского и песню из советского кино.
Приехал я домой с гордо поднятой головой. Отец сразу всё понял, но на удивление ни сказал ни слова. Скажу больше - в последствии он как мог поддерживал меня и не давал унывать в тяжёлые минуты. А к занятию моему относился с юмором. Как он мне тогда сказал: "Ну, что ж... В семье не без артиста".
Свидетельство о публикации №112071009825