Исповедь власовца

                Ну, здравствуйте, парни. С праздником вас. С днем великой Победы. А вот скажите, вы власовца живого когда-нибудь видели? Ну слышали же про власовцев. Вот он я. Я – власовец. Предатель. Что смотрите? Нас сотни тысяч, предателей, было: хохлы, прибалты, казаки, чечены, калмыки, татары… А все больше – русские. Ни в какое другое время, ни в какой другой стране, ни в какой другой войне не было столько предателей. Откуда ж мы взялись в первой стране победившего социализма, на 24-м ее году ? Это власть безбожная сделала нас такими. Та самая власть, что церкви рушила, попов расстреливала, да и не только попов, а дворян, юристов, инженеров, врачей… - всех, у кого хоть малейший проблеск ума на лице… Мой дед кулаком считался. Да, жили справно, не голодовали, как многие, зато и трудились все, от мала до велика в поте лица. Две коровы имели да мелкую живность всякую. Конь был, коня колчаки при отступлении оставили – хромал конь. А в хозяйстве все сгодился, выручал. Бабка сказывала: Пришли латыши: - Хлеб есть? – Есть, как же без хлеба. – Отдавай хлеб. – Коли отдам, вся ж семья, девять душ, с голодухи помрет. – Отдавай по-доброму, а то стрельнем. – Воля ваша, стреляйте, только дети мои живы будут. – Ну, прислонили его к двери амбара и стрельнули. А хлеб так и не нашли, все вверх дном перерыли. Так, деду благодаря (царство ему небесное) отец мой и выжил в те годы лихие. Да четыре брата его, да две сестры. Одна померла только. Те, кто хлеб отдали, долго не протянули. Сперва под окнами ходили, христарадничали. Потом в другие деревни подались, побогаче. Да и пропали. Никто не возвернулся. Может, кто и жив остался. А может, и убили. В те годы голодные на дороге за кусок хлеба убивали. Вы, городские, не знаете того. У вас и хлеб всегда в магазинах был, и пирожные, и конфеты. А нам нельзя было в город. Паспортов у нас не было, не считала нас власть рабоче-крестьянская за граждан своих. Кто в город уехать пытался, того милиция еще на станции прибирала. Кого обратно в деревню возвертали, помирать, кому сроки давали за нарушение паспортного режима. Сроки небольшие, пятерку, да для изголодавшего человека и пятерки хватало, чтоб быстро в землю лечь. А лагерей и мой отец не избежал, дали десятку как кулацкому элементу. Он старший в семье был.  Не вернулся отец. Тут и война та началась. Мне, как 18 стукнуло, так и прибрали меня в сентябре 42-го. Дали винтовку-трехлинейку и пошли мы на танки немецкие пешим ходом, а было это под городом Луга. Что мы могли, пацаны необстрелянные? Мне и в человека-то тогда боязно было выстрелить. Больше в воздух палил со страху. Там я в плен и попал. Контузило меня да поранило в руку. Лежу в воронке,  тут два немца идут с автоматами: -Рус, ком! – а я и пошевелиться не в силах. Пригнали наших пленных, они меня с той воронки и вынули. Как в лагере за колючкой жил, лучше не вспоминать. Только через месяц приехал в лагерь офицер: форма немецкая, а говорит по-нашему. – Кто, говорит, хочет Великой России послужить? – Меня черт-то за язык и дернул: Какой такой России, говорю, коли на тебе мундир немецкий? – Ты, паря, на мундир не смотри, - отвечает, - нам с немцем только до срока по пути. Прогоним жидо-комиссаров, а там и с немцем разберемся. Одно знай: не бывать России под немчурой. Выбирайте, - говорит, - или за Великую Россию без большевиков-нехристей кровь пролить, или в лагере сдохнуть. А на ласковый прием на Родине не надейтесь. Ждет вас, парни, Сибирь-матушка. Коли здесь живы останетесь – там сгниете. – А потом у меня спрашивает: Или может, ты идейный комсомолец? Может, помереть желаешь геройски за власть советскую? – Тут мне кровь в голову и ударила. За что, думаю, любить мне власть эту? За деда расстрелянного? За отца, безвинно сгинувшего? За односельчан, от голоду померлых? Мне бы оружие только дали… Но в русских людей стрелять все равно не стану, хоть убейте, это я еще тогда решил. Где меня потом только не носило… Почитай, всю Европу повидал. В Югославии повоевал под городком Тузла. Ох, там усташи ихние хорватские, и лютовали же…Хоть и славяне, вроде, как братья, только не такие, как мы, не православные. Крестятся не по-нашему и молитвы свои на латыни бормочут.  Не любили мы их за зверства дикие. Чуть что – бились с ними отчаянно, в кровь. Да и подстрелить кого из усташей не было у нас зазорным. Потом мы в Бельгии патрульную службу несли – ну это чисто рай был. Девку я там себе завел, Иванной звали, ровно как мужика какого. Любовь у нас с ней была… Да недолго. Повезли нас на восток. Так что, война для меня в Праге закончилась. Тогда уже ясно было, что немцу долго не протянуть. Эх и всыпали мы им в Праге! Ранило меня там, легкое осколком пробило, месяц кровью харкал. У чехов меня оставили. Чехи к нам хорошо относились, выходили меня. Вот уж только не знаю, как Советы про меня прознали – я уж в гражданском ходил и лопотал по-ихнему – только взяли меня вскоре. – Русский? – Ну да, русский. А у них уже и дело на меня готовое, кто такой, где, что, когда… Дали мне 15 лет. Потом уже, в Воркуте, узнал, что тем, кто в немецком лагере не сдох, по 25 давали. Вот этого я никак не пойму. Ладно, я виновен перед властью, я враг ей. А их-то за что? Они верность власти до конца хранили. Нет, говорят, нельзя было в плен сдаваться, надо было пулю себе в лоб пустить. Во всех странах пленных своих как героев встречали, с цветами да оркестрами (спасибо, что выжили!), медали им, пенсии давали за полонное сидение – и только у нас – из немецкого лагеря да в наш, родной. Потому как – враги. Враги. Кругом враги у власти этой. Враг, если имеешь свое мнение. Враг, если родитель твой не пролетарского происхождения. Враг, если национальность твоя неподходящая. Враг, если жить захотел, себя не застрелил… Правда, тех «врагов» после смерти Отца Родного отпускать стали понемногу, кто живой. А я вот от звонка до звонка оттрубил свое. Слава Богу, жив остался…  Ну, что смотрите? 9 Мая – это и мой праздник. Двух зверей в ту войну сничтожили, Гитлера клятого да Сталина лютого. Не будь той войны – вся Россия доселе была б одним лагерем сплошным. Сломал он себе шею в той войне. Вот только ребят погибших жалко. У каждого своя Россия была, за нее и помирали. Всяких повидал: и тех, кто под пулеметы очертя голову лез, удаль свою показывая, и тех, что сапоги лизали, только чтоб живому остаться. Ваших лет были, даже моложе. А вы, парни, из каких будете? Молчите? Правильно молчите, не дано этого человеку знать, пока ему пистолет к голове не приставят. Ан нет уже в живых никого, ни тех, ни этих. А ведь жить-то все хотели. Вот их и поминаю сегодня. Всех поминаю.  Выпьете со мной, парни?
                PS: Записано по памяти со слов одного подвыпившего деда 9 мая 1975 года. Честно скажу, тогда  мы не стали пить с этим дедом. Не к лицу это советским  комсомольцам. Хотя этот его рассказ-исповедь запомнил.  Целый пласт нашей истории с ним ушел. Настоящей  истории, не историками продажными писанной. Нравится она вам или нет, но она НАША…