Донское кладбище

                Анне Георгиевне
                и Василию Тимофеевичу Виноградовым


Одинокие.
Боже, какие они одинокие! —
Там, на кладбище, под ноябрьским дождём,
который заливает их лица
на керамических фотографиях.

Ноябрьские сумерки, дождь,
и никого вокруг.

Любимая внучка
пришла
за двадцать пять лет
три раза.
— Побыла немного, поплакала,
поправила порыжевшие искусственные цветы
и уже уходит.
И они снова остаются одни
среди аккуратных чужих надгробий,
среди чужих фамилий и лиц,
от которых некуда деться.
Потому что мёртвые не могут
уйти,
не могут ничего изменить,
они беспомощны —
и бессильно глядят на то,
как мир неотвратимо
забывает их.

Звук колокола в монастыре, —
размеренный, низкий, протяжённо-печальный.
Падают редкие удары, отсчитывая уходящее время,
напоминая о недолговечности бытия.
— И никого вокруг!

...Они смотрят на меня
вопросительно, жалобно, печально:
«Вот сейчас ты уйдешь, бросишь нас, позабудешь, —
и воды одиночества и забвения снова сомкнутся над нами».

Сумерки. Сумрак. Небытие.
Лишь два лица на керамических медальонах —
добрые глаза, ум, своенравный характер, —
только фамилия, имя, отчество,
дата рождения и дата смерти, —
вот всё, что остается от человека
здесь, где ноябрьские сумерки, дождь,
и удары колокола мерно
отсчитывают пустоту.

...Несколько раз оглянувшись,
я покидаю их дом.