Дневник листопада
Колыхалась заря-размазня.
Никого – почти нет – у меня.
Два.
На закате, сквозь серую мглу,
неприятно смотреть одному.
Три.
За окном начинался рассвет.
У меня – никого – больше нет.
Обычное одиночество не слишком неприятно в отличие
от одиночества подкреплённого чувством вины
перед дорогим человеком.
Протекает оно в три этапа. Первым возникает
отрицание: «Да не буду я чувствовать вину! Сам он (сама она)
виноват(а)!».
Вторым приходит признание
подкреплённое поиском оправданий:
«Да, я виноват, но это случилось по тем-то и тем-то
причинам, либо по недоразумению. С кем не бывает!».
Последним появляется раскаяние
глубочайшее, дополненное принятием страданий,
как закономерной, полномочной расплаты.
Начинается подобие агонии – беззащитной и юродивой.
Одиночество не есть отсутствие субъектов вокруг,
одиночество – это
когда не к кому обратиться с непринуждённым вопросом.
:
Что такое время, судьба? По-моему
судьба – это нечто свершившиеся,
время же – есть величина
судьбу характеризующая, её
наиболее точное мерило.
Шаг сделан, сердце разбито –
всё это судьба, это осуществилось,
изменению не подлежит;
судьба – есть пластичность
вариативности, и существует исключительно
в этом смысле, и в этом смысле
мы сами определяем судьбу.
Шаг сделан, сердце разбито –
произошедшие события называют
судьбой по причине их возникновения.
Но могло быть и по-другому...
:
Идиотизм.
Мне звонит А. (с которой я уже полтора месяца не общаюсь):
«Сегодня я связывалась с М., она мне всё рассказала.
Как ты?
Мне очень не хватает тебя в качестве друга,
не в качестве человека на которого можно слить свои проблемы,
а в качестве друга. (Интересно, в чём разница?)
Если однажды, в любой момент дня и ночи,
ты решишь встретиться/понадобится поддержка – звони!».
«Хорошо. Давай сейчас встретимся.»
(Заминка)
«Ой, понимаешь, у меня сейчас дела, я никак не могу,
смогу вечером, извини...» (Ну и тому подобное)
Дааа! Вот это жертвенность!
Зачем предлагать нуждающемуся в помощи – помощь,
если ты
не готов помогать?
Очередная иллюзия близости –
очередной мыльный пузырь. Пуф! Лопнул...
-Мне кажется, – сказала М., выслушав однажды
от А. подобную тираду в свой адрес – в ней умирает актриса.
-Ага. Причём в муках – не задумываясь, ответил я.
:
…А кому-то ещё хватает
наглости и наивности
(идентичные, кстати, понятия)
утверждать:
«Он упивается
своими страданиями!»
Если я ими и упиваюсь,
дорогие мои
(с чем я, тем не менее, не согласен),
то для того лишь,
чтобы не захлебнутся ими,
таким образом стараясь отсрочить
свой конец, море – выпить – пробуя!
Раз.
Колыхалась заря-размазня.
Никого – почти нет – у меня.
Два.
На закате, сквозь серую мглу,
неприятно смотреть одному.
Три.
За окном начинался рассвет.
У меня – никого – больше нет.
«У каждого своя правда!» –
воистину,
вот мнение тех,
кто ей не обладает,
грань невыполненного обещания,
степень допустимой неадекватности.
Кто здесь? Вопрошают они ночную тьму.
Кто здесь? Вопрошают они свои домыслы.
Кто здесь? Вопрошают они свою болезнь.
И болезнь, и домыслы, и тьма
ночная – отвечают им:
«Бессистемность,
безнаказанность...»
И долго-долго ещё слышится в ночи:
-Кто здесь?
КТО?!
ЗДЕСЬ?!?
-Бессистемность,
безнаказанность,
бессистемность,
безнаказанность,
бессистемность...
:
Числах в двадцатых, насколько я помню, июля
вытащил погулять свою бывшую одноклассницу. Я и Юля
ехали на машине и вдруг
заметили, прямо посреди проезжей части,
раздавленного кота.
Мы решили убрать его с проезжей части.
Остановившись поодаль, достали из багажника большой
и пару маленьких пакетов. Дождавшись, когда
вокруг не будет машин, подошли
к месту, где он лежал.
Юля держала большой пакет, а я, надев на руки два
маленьких, затаскивал в него кота.
Голова была совершенно расплющена, один
глаз вывалился, другой
глаз или склевали птицы, или раздавили, не знаю.
Шерсть, некогда чёрная, свалялась в серо-бурое месиво.
Мы отнесли его в ближайший двор, выложили в тени
(под большим дубом), после чего вернулись
к машине и вымыли руки – несмотря на меры предосторожности
они были в крови, слизи и гное.
В тот момент (обычные вещи достаточно долго доходят!)
мы ясно осознавали,
как легко при определённом
стечении обстоятельств, мы сами
можем оказаться на месте того кота.
Я искренне надеюсь, что, в случае чего,
меня тоже уберут с проезжей части хотя бы на обочину
(пускай даже и вымоют руки напоследок).
:
Одиночество – это если встречался с тремя девушками одновременно
и ни к одной из них не испытывал привязанности.
Одиночество – это если в электричках ты ощущаешь себя дома,
в электричках ощущаешь себя защищённым.
Одиночество – это если слово «друг»
устойчиво ассоциируется со словом «предатель».
Одиночество – это если открываешь телефонную книгу, в ней
несколько сот номеров, а тебе некому позвонить.
Одиночество – это если запоминаешь названия улиц, на которых жил,
чтобы наверняка, никогда уже, точно, туда не вернуться.
Одиночество – это если тебе 21, но вышеперечисленное – не удивляет.
:
По сути своей –
данные записи есть дневник листопада.
Старые связи облетели
(а листья опавшие, судя по всему,
не прирастают обратно к деревьям).
Метод, как известно, строится на предпосылке.
Термин «поисксебя» изначально ошибочен,
следует переименовать «поисксебя» в «себяотрицание», ибо все
черты личности, каждая черточка характера, которая
проявится естественным образом – есть,
заложенная генетически, данность…
(Пометка на полях:
Я вытаскивал эти записи, словно занозы,
выблёвывал дрянной поток косноязычия.
Никудышный актёр – я, пожалуй,
мог бы сделаться неплохим историком...)
Искать себя не надо – надо
принять себя со всем скарбом качеств, какими
ты обладаешь. Проблема поиска
себя есть проблема принятия себя
на фоне сыпящихся (отовсюду) требований и поучений
на тему того, каким ты, якобы, должен быть. Для кого? Зачем?..
По сути своей –
данные записи есть дневник листопада.
Ума не приложу – вырастут ли новые листья?
Раз.
Колыхалась заря-размазня.
Никого – почти нет – у меня.
Два.
На закате, сквозь серую мглу,
неприятно смотреть одному.
Три.
За окном начинался рассвет.
У меня – никого – больше нет.
Свидетельство о публикации №112070903089