Последние сумерки

На город быстро опускались серые декабрьские сумерки. Еще не зажглись фонари и силуэты прохожих, спешащих быстрее покинуть бульвар и добраться до уютных квартир, плавно поглощала тьма и пелена серого снега. В высотах мрачных многоэтажек протяжно завыла вьюга, закинув пару горстей снежных хлопьев мне за воротник. Но я не почувствовал холода: наверное, настолько теплы были воспоминания, которым я предавался в данный момент.
На той же самой скамейке в тени каштанов она сидела у меня на коленях, обнимая за шею. Не помню, о чем мы с ней разговаривали, но это воркование надолго останется у меня в памяти. Умирая в своей кровати и сплевывая кровь, это будет единственным, о чем я буду думать, прежде чем уйти.
Но это воспоминания. А сейчас - продрогшими пальцами я достал из кармана пачку сигарет и после долгих стараний, выудил одну. Ветер и снег, словно суровые охранники старательно тушили огонек сырой спички, но я, подождав, пока стихия сделает перерыв для очередной порции снега и холода, наконец-то прикурил.
Она сидела рядом и смотрела. Именно здесь, на этом месте, где рождалась новая любовь, теперь сидели мы, совершенно чужие друг для друга и такие беззащитные, жалкие, в своем непонимании, как так произошло, что все клятвы в вечной любви и верности сейчас потеряли всякое значение и казались чем-то детским и смешным.
"Ты ничего не хочешь мне сказать?" - спросила она, подрагивая от холода и старательно пряча ладони в карманы своей кожаной куртки. Я повернулся к ней и всеми стараниями пытался не быть равнодушным. И лишь сейчас, когда я посмотрел в ее красивые зеленые, но с потухшим взглядом, глаза, я понял, что из изменилось. Я только сейчас понял, что не мир сошел с ума, не она меня разлюбила. Во всем виноват был я. Надо было сказать раньше.
"Нет", - ответил я с таким облегчением, будто хотел сказать это несколько лет назад.
Она ничего не ответила. Лишь поднялась, одела перчатки и отряхнув с одежды прилипшие снежинки, отвесила мне звонкую пощечину.
Я не стал оборачиваться, а лишь выпустил струю дыма, которую тут же унес поток ледяного воздуха. Когда звук ее шагов стал приглушаться, я посмотрел в ее сторону. Ее идеальная фигура сейчас была не более, чем призрачным силуэтом, постепенно растворявшимся под покровом темноты. Казалось, случайный прохожий сейчас увидит это прекрасное создание, обнимет, и, когда наступит весна, то здесь вместо умершей, родится другая беспорочная любовь. Но этого не происходило, и с чувством облегчения, что мне не придется это видеть, я в последний раз затянулся дымом, поднялся и направился вниз по бульвару, минуя пустые, занесенные сугробами, скамейки. На город опускалась очередная, а для меня - последняя, холодная ночь.

Ключ в дрожащих руках упорно не хотел открывать замок и после некоторых усилий за моей спиной наконец-то захлопнулась дверь, защелкали затворы замков. Запыхавшись я старательно прислушивался к звукам, доносившимся из подъезда, но рвущееся из груди сердце, отдававшее низкими пульсациями в ушах, долго не могло успокоиться после погони. Наконец я понемногу начал приходить в себя. Внезапно заболела рука и скинув перчатки я увидел переломанные пальцы с торчавшими из сочившихся ран кусками стекла, по которым стекали и падали на пол капли алой крови. Стараясь дышать как можно тише, я снова прислушался. С улицы доносились крики, пищали сигнализации автомобилей. Раздалось несколько выстрелов и потом весь этот оркестр заглушил раскат сирены. Мощной волной окатив город, тревога смолкла, вновь уступив место звукам, доносившимся, казалось, из недр ада.
Спустя десять минут дверь была надежно забаррикадирована холодильником и тяжелым шкафом, стоявшим в комнате родителей с давних времен, нелюбимым мной, но так пригодившимся сейчас.