Дом. Стихотворение в прозе 11

Был душный вечер знойного дня. Великий Бог Ра уже передал смену Атуму, но раскаленный асфальт и изрядно нагревшиеся стены домов еще поддавали в начавший уже остывать воздух добрую порцию жара.
Я бесцельно и безвольно брел по до боли знакомым улицам малой родины. Впрочем, именно эти несколько улиц и можно назвать Родиной, с большой буквы. А громогласный треп насчет пресловутой необъятной и оттого неустроенной и неуютной Родины, которой еще и нужно отдавать какой-то долг, абсолютно беспочвенен.
Вот и дом, нет, Дом – большой, когда-то шумный, а нынче со всех сторон огороженный забором с автоматическими воротами, с закрытыми на крепкие запоры дверями подъездов.
Облезлый фасад, может быть и знавший недавний ремонт, но ремонт быстрый, невнимательный, ремонт гастарбайтерский.
Вереница дорогих автомобилей, тишина, почти кладбищенская. Только резкие вскарки ворон.
Не бегают дети, играя в разнообразнейшие игры, звонко смеясь и крича, не прогуливаются с колясками молодые мамы, не сидят на лавочках знающие все обо всех бабушки. И даже деревья как-то потускнели, обвисли, быть может, от осознания бесперспективности дальнейшего существования рядом с изменившимся Домом, ставшим чужим, холодным, а может быть от воспоминаний о безвозвратно ушедшей молодости.
Чужим и холодным стал не только мой Дом, чужими и холодными стали и соседние дома и улицы, опозоренные российскою капиталистическою действительностью.
О, чудо! – дверь в подъезд, тот самый, где  знакома мне была каждая щербинка на каменных ступенях лестницы, круг за кругом описывающей путь на последний этаж, оказалась открыта.  Я неуверенно вошел. Многое, очень многое изменилось, но неуловимый Дух Места я сразу почувствовал. Нет уже старого доброго лифта, степенно, с достоинством ползавшего между этажами со всеми присущими лифту прицокиваниями и причмокиваниями.  А когда кто-то закрывал его дверь, в громадном объеме подъезда долго гуляло эхо, и  даже в квартире, в самой дальней комнате  можно было безошибочно определить, на каком этаже вошел человек в лифт или вышел из него. 
Кованая решетка спиралью взбегающей на шестой этаж лестницы. Я поднял голову. На глаза навернулись слезы. Были ли это слезы отчаяния – зачем, для чего мы приходим в этот мир? Для того ли, чтобы прожив жизнь, разрывать свое сердце воспоминаниями о беззаботном и безмятежном детстве, чуть менее безмятежной и беззаботной юности, молодости, взрослости, полной мятежности и забот, внезапно подкравшейся старости, не оставляющей уже никаких надежд. Зачем, для чего мы приходим в этот мир?
Я вышел на улицу. Дверь, доселе широко распахнутая, вдруг скрипнула и закрылась, щелкнув надежным замком, словно отрезав мне все пути к отступлению.
К отступлению в мои воспоминания.