Солнце сердца

                Марьям Лариной

Ничего, кроме Бога, нет.
Всё, что есть, – навсегда и свято.
Нет грехов – только Ясный Свет.
Нет баранов, мы все – орлята.

Весть летит от души к душе:
этот мир – колыбель героев!
Мы живём в одном шалаше,
что Адам для любви построил.

Пой, как птица, и пей вино:
что печалило – в Лету канет.
Мы с тобой навсегда – одно,
Богородица из Казани.

Не Есенин и не Хайям
(это – маски), забыв про годы,
сочиню тебе песнь, Марьям,
и её запоют народы.

Чтоб она, облетев Эемшар,
вознеслась – прямо Богу в уши…
Нет урусов и нет татар:
это – маски,
                под ними – Души.

#маски #МарьямЛариной
https://vk.com/wall-103248650_673549
http://stihi.ru/2018/09/19/8883

                Почему мы не звёзды, Жанка?

Заголилась луна бесстыже,
звёзды падают в лужи спьяну, -
и мы с каждой звездой всё ближе,
и шепчу, обмирая: «Жанна…».

Запах волн, аромат сакуры
кружат головы (не упасть бы!).
Ну какие ж вы, девки, дуры
с вашим грёбанным «после свадьбы»!

Сад камней и дракона в Сочи,
старый сторож с лицом японца…
Я возьму тебя этой ночью –
или завтра не встанет солнце!..

Но твоё заклинанье – нихиль! –
опускает с небес на камни,
и я снова засранец Михель,
начитавшийся Мураками...

Мир страстей – шутовская танка
на японском, пречистый Боже...
… Почему мы не звёзды, Жанка?
Ни упасть, ни сгореть не можем.
                ? – 18 июня 2011

                Дюймовочка

В тёмно-русых твоих
                заблудился, как в чаще,
а до чёрных, курчавых доберусь ли – Бог весть!
В пятьдесят ощутить себя юным, пропащим –
это местных богов изощрённая месть?

Но за что? Как тебя, я люблю этот берег,
запах йода, магнолий удушливый яд,
древний рай, где от дэвов спасаются пери,
а огни светлячков в Зазеркалье манят…

Ты – Дюймовочка, что мне с тобою делать?
Старый крот прошлогоднюю встретил весну.
Как осталась девчонкой в свои сорок девять –
расскажи мне как сказку, а то не засну.

Обманул: не засну все равно,
                до рассвета
проблукаю по Сочи от моря до гор;
буду с ветром шальным танцевать менуэты,
поцелуев твоих незадачливый вор.

А когда все дрозды запоют о тебе же
и восстанет светило, уныло губя
дэвов, пэри, русалок и прочую нежить –
я у «Спутника» снова увижу тебя.

                18 – 19 декабря 2011

                *   *   *

Вот ещё один год пролетел
без свиданий, без ада и рая.
Каждой вещи положен предел;
подскажи, как мне жить, понимая,

что твой лёд не пробить, не взорвать?
Несмеяна, мне хочется плакать!
Поминая японскую мать,
укачу на восток или запад,

остужу буйный лоб на ветру,
поищу за бугром новой доли
и когда-нибудь память сотру,
вырву с корнем чернобыльник боли.

Буду снова и снова любить,
чтобы сердце страдало и пело,
буду верить в людей. Буду жить
сколько хватит меня – до предела.
                29 – 30 января 2012

                Мы – не пара

Под осенним ливнем промок до нитки,
уж простыл, да остыть не могу никак.
До утра торчать у твоей калитки –
mauvais ton* (доиграешься, старый дурак).

Куртуазнейший мэтр, никогда не мачо,
кожей содранной
                вдруг ощутивший май,
от груди твоей
                отлучённый, плачу:
дай!

Царь-девица, ландскнехт в боевых доспехах!
Протрублю, как древле, в заветный рог,
понимая: вовек не добьюсь успеха,
но века – труха, шелуха у ног.

По твоим владеньям пройду пожаром
и возьму тебя силой, как злой монгол, –
ничего не взяв. Я и ты – не пара.
Возвращайтесь, величество, на престол…
_________
*Мове тон (фр.) – дурной тон
                25 – 26 января 2012

      Мы – нагие Адам и Ева

Твои губы, лаская, дразнят,
потихоньку нам сносит крыши…
Я плюс ты – самый лучший праздник!
Рождество? Я о нем не слышал…

В междуречье Любви и Блуда –
это даже шумеры знали –
раз в столетье возможно чудо,
как на первом невинном бале.

Ни креста, ни дворца, ни хлева –
только звездный костер над нами.
Мы – нагие Адам и Ева,
рядом – Бог. Мы всё время в храме.

Но нельзя и на миг расстаться,
чтоб не сдать себя порознь Змею.
... Сквозь густой аромат акаций
прямо к Солнцу пойдём, хмелея!
                22 мая 2007
             Спасибо

Спасибо Павлу и Петру,
что мы проснулись поутру,
не выспавшись, в мансарде.
Что небо вымыл тёплый дождь,
а солнце плыло, словно вождь,
верхом на леопарде.

За запах сена, щебет птиц,
за тень твоих густых ресниц,
за долгий день на даче,
за то, что весь я не умру –
спасибо Павлу и Петру.
И Богу. И удаче...

               Смуглый ангел

Ты на вкус и на цвет – корица,
как маслины, черны соски.
Пусть тебе эта ночь приснится,
когда будем мы не близки.

Да и я, пожилой и мудрый,
сладко вспомню в иных мирах,
как на родине “Камасутры”
отдыхал на твоих холмах –

как дышал ароматом “киски”,
мерно двигаясь в такт с волной,
твои губы и твой английский,
два крыла за твоей спиной.

А забуду – шепнёт корица,
как холмы твои хороши…
Смуглый ангел, моя царица,
Камасутра моей души.
                2 февраля 2012

                *   *   *

Улеглась моя былая рана:
в старом замке посреди дорог
приложила руки к ней Роксана
(и не  только руки, видит Бог).

С лирой и мечами за плечами
до рассвета выступлю на юг,
и тебе отныне посвящаю
подвиги и песни, нежный друг!

Ты меня забудешь, исцеляя
рыцарей, поэтов и бродяг,
грешная весенняя святая –
а пока на грудь ко мне приляг,

прошепчи три раза заклинанье,
голову мою в руках сожми –
юное, бессмертное созданье,
воплощенье солнечной Лакшми!
                5 февраля 2012
                Сочи, Бытха

                *   *   *
                Людмиле Долгановой
                1
Милая, планов на завтра не строй:
фишки смешает насмешливый Фатум.
Как утверждает отшельник святой,
мир разрушается
                с каждым закатом.
А на рассвете творится иной,
только
          мудрец различает их сразу.
Вот почему в тишине под луной,
ангел мой, взвешивай каждую фразу!

Благословляю наклон головы,
алые губы, бессонные очи,
золото Трои, музеи Москвы,
пляски огней, языки многоточий.
Лучше бы нам не дойти до конца,
остановиться
                у самого рая,
слушать вполуха слепого певца,
за полночь в детские игры играя.
Но ординарны земные пути:
мы соблазняемся, словно ребята,
чтоб на рассвете услышать: прости…
Пусть не кончается
время заката!
       2
Шлёт Илия грозу
или стрельба слышна?
Сна ни в одном глазу,
выпью стакан вина.
Сяду писать сонет,
выстрою строчки в ряд:
здесь, у меня – рассвет,
там, у тебя – закат.
Где-то орлы парят,
где-то шуршит снежок.
Древний Калининград,
юный Владивосток.
Сонная тишина,
золото зорь в крови…
Это моя страна,
ложе моей любви.
Дай мне глоток огня,
женщина с сердцем льва!
Выстрел сразил меня
или твои слова?
"Наша любовь – лузга,
писем, поэт, не жди".

Там, у тебя – снега.
Здесь, у меня – дожди…
                7 декабря 1996

                *   *   *
В этом доме высокие окна,
щебетанье невидимых птиц,
статуэтки волхвов из Марокко
и немолкнущий скрип половиц.

Здесь бывают юнцы и старухи,
куртизанки и светские львы.
У хозяйки прохладные руки
и надменный наклон головы.

Но когда по родной, семиструнной
эти руки неспешно скользят,
память сердца становится юной
и не петь и не плакать нельзя.

И нельзя не простить все измены
и не звать незабвенных своих…
В этом доме прозрачные стены.
Кто-то издали смотрит сквозь них.

Но не страшно под пристальным взглядом,
потому что почувствуешь вдруг:
сердце друга по-прежнему рядом
и под маской врага – тоже друг.

И хозяйка ничуть не надменна
и с усмешкой глядит на мужчин.
И весь мир – то арена, то сцена;
все – актёры, а зритель – Один.

Мне лицо Его странно знакомо
и слова... но о чём – не пойму!
... Не уйти мне из этого дома,
не вернуться к себе самому.

         Зимняя сказка

Как с тобою тепло и легко!
Мы с тобою – жених и невеста.
С нами верба, сирень и левкой –
потаённая Троица эстов.

Все твои лепестки – изомну,
оборву, засмеюсь и заплачу,
подарю тебе Неман и Цну,
и персидские бейты в придачу.

Станут выше и круче дымы,
а насмешник-рассвет – бледно-розов,
и в теплице укроемся мы
от медлительных финских морозов.

Невесомые белые дни
побегут, как мурашки по коже.
Мы с тобой в сонном царстве – одни;
только кто ты? Не помню, о Боже…

          Жене и музе
                1
Когда я парю в эмпиреях,
на землю меня не зови:
стихия созвучий
                сильнее
всего – даже бога любви.

Однако без кос твоих длинных,
без темного пламени глаз
я стану бездушней машины,
забыв и восторг, и соблазн.

Родная, лишь ты – моя муза
и нашей галактики ось.
Храни
          нас связавшие узы
от тленья, как встарь повелось.

Умей, оставаясь желанной,
на курсах своих успевать,
не мчаться на бой с Марьиванной,
Илюшке пеленки стирать.

Чтоб дней наших пестрая свора
входила по-волчьи, след в след
в поэму, прекрасней которой
в анналах у классиков нет!

                2
Забулдыга-вертопрах,
верный ветру да гульбе,
сколько б ни блудил в степях,
возвращаюсь вновь к тебе.

В рюкзачке – один Кольцов,
клочья неба на плечах.
Дом мой – рук твоих кольцо,
твое лоно – мой очаг.

Твои губы алым жгут,
твои груди – два холма…
Пусть меня схоронят тут,
когда спустит псов зима.

А когда с охапкой роз
цветень-май придет на Русь,
как Осирис и Христос,
я воскресну и спасусь.

Как ликует наш земляк –
слышишь? – курский соловей!
Будь непраздна, мать-Земля,
и роди мне сыновей.

Чтоб в челнах избороздить
галактический простор
и вплести земную нить
в древний праздничный ковер,

солнцем сердца обогреть
всё, что встретится в пути…
А когда вернемся – встреть,
земляникой угости.

Опьянеем без вина –
от колодезной воды.
Вечер. Сосны. Тишина.
Песня, ждущая звезды…


    В туманности Морфея

Марьям, в туманности Морфея
есть мир, где мы близки с тобой.
Там звёзды ярче и крупнее,
там вечный август, сушь и зной.

Там притворяться нет резону,
там я, забыв и стыд, и сон,
к твоим губам, груди и лону,
как нож к магниту, устремлён.

Там за рекой стога, как горы,
и алый вымпел на шесте,
и неоконченные споры
о коммунизме и Христе.

А здесь – заботы о насущном,
семейство, дружба и вражда.
Уже давно не тянет в кущи.
И всё же, всё же, иногда…

Когда дожди или морозы
и ночи долгие кляну
или, вконец устав от прозы,
гляжу на полную луну –

то вижу берег, поле, тени,
и на двоих нам тридцать шесть,
поёт сверчок в душистом сене,
и значит, будущее – есть.

Бог не отринет оглашенных,
я не исчезну, аки обр…
И больше нет иных вселенных,
а мир, как встарь, един и добр.

   После Медового Спаса

После Медового Спаса
иволги плачут навзрыд.
Время готовить припасы:
осень из окон сквозит.
Милая, кончено лето!
Нету тепла ни на грош.
Угомонись и поэта
лаской хмельной не тревожь.
Сяду один у камина,
рядом – бутылка вина.
В сердце, как в поле, пустынно...
Ты уже мне не нужна.
Катятся тучи над миром,
кажется нежность смешной.
Как говорят, не до жиру...
Встретимся новой весной?

              Соловей

Зачарованный, жил не с теми,
как с индусами христианин,
но покинул чужое племя,
растопив “Агни-йогой” камин.

Соловей, не смолкай отныне,
заливайся на все лады!
Посредине людской пустыни
я напился живой воды.

Стал отважен и молод снова,
верен солнцу, дождю, мечте,
написав “Ирина Зубкова”
серебром на своём щите.

Соловей поёт как по нотам
о костре, что сгорит дотла.
Я когда-то был Дон Кихотом,
ты тобосской пастушкой была.

Нам дозволено пересечься
не на день, не на час – на миг,
изумиться, сплестись, обжечься
и сбежать на страницы книг,

в кисло-сладкую мякоть сливы,
образумившись наконец…
А пока мы бесстыдно живы –
задыхаясь, ликуй, певец!

                Пепел

Перемешались имена подруг
(которое из них всего больнее?).
Сожгу все письма; в памяти сотру
все бредни о Тобосской Дульсинее.

В остатке – только пепел и дымок…
Мчи, Росинант – клинок покинул ножны!
А правда, что таилась между строк,
кричит в лицо, что счастье невозможно

и даже если встретится – уже
в ладонях будет не любовь, а жалость…
Как верно оседает на душе
осенним дымом
горькая усталость!

     Заметки переводчика

Называл твоё лоно – норкой,
одного лишь хотел, как кочет…
А теперь вот возжаюсь с Лоркой,
что по-русски звучать не хочет.

Ведь испанский язык – покруче
нашей северной вязкой речи:
перед Богом смиряться учит
и сердечные раны лечит.

Но и там, в золотой Кастилье,
хватишь досыта пошлой прозы,
и в душе пастушонка Вильи –
те же омуты, те же грозы.

И его не минует старость,
ни-че-го не оставив телу…
Дай же, Господи, нам хоть малость –
чтобы сердце о прошлом пело!
                10 – 14 сентября 2005

                *   *   *
Пушистый снег на крыши ночью лёг:
привет Земле от Млечного Пути.
Ты – падшая звезда, я – грешный йог,
нам в клетках тел
                несладко взаперти.

От окон дует, хочется тепла –
и близким
                вдруг становится чужой.
Послушай, как звонят колокола
о всех пропащих телом и душой!..

Пусть падают снежинки
                мне на плешь, –
там, впереди, немало тихих утр.
Налей вина и хлеба нам отрежь.
… Как лотос свеж,
                а йогин сед и мудр!

           В Неземное...

Где меня носили злые силы,
там теперь зыбучие пески.
Опустились весла, а ветрила
на восток умчались взапуски.

Созерцаю
                в мире и покое
(страсти, как вода, ушли в песок).
Почему же сердце сладко ноет,
когда ты заходишь на часок?

Между нами нет любви и фальши –
не придешь, так проживу и без.
Но когда ты рядом, видно дальше:
за пределы тверди и небес.

Загляни со мною в Неземное,
ужаснись, но рук не оторви...
Нет и там ни мира, ни покоя –
только больше гнева и любви.

             Разговор

Копна волос – как спелая пшеница.
Потрогать… Но держу себя в руках:
обидишься (деревня не столица).
Пьем кофе, говорим о пустяках.

Твои магниты действуют не сразу,
но тем вернее грянет первый гром –
и оборвав на полуслове фразу,
уже таращусь раненным орлом…

А ты уютно тонешь в старом пледе,
неспешно отвечая на вопрос.
Вдруг понимаю, что не баба – леди.
Что мне “не светит” – духом не дорос.

Да разве я к тебе за этим – эко,
кругом в достатке жарких губ и рук.
В людской пустыне встретить Человека,
припомнить смысл простого слова “друг”…

Какой восторг – взаимопониманье,
доверие и мыслей круговерть!
Что рядом с этим
                первое свиданье,
последняя любовь и даже смерть!

Чужда игре, манерности и позе –
чуть-чуть сестра, слегка жена и мать…
Ещё не скоро
                мой последний поезд,
ещё не всё успели досказать.

                *   *   *

И на закате дней,
                как на исходе лета,
любовь явилась ей:
                смешенье сна и света,

пернатых облаков
                и тайных струй Купалы, –
и стало так легко,
                как с детства не бывало.

И стало так светло,
                что задрожали губы,
и в сердце процвело
                простое имя Любый…

И нет иных имён –
                лишь шорохи да росы,
да тропка под уклон,
                где мы проходим, босы,

да жаркого бедра
                игривое касанье,
да шёпот до утра,
                да низких звёзд мерцанье…

                *   *   *

Ты всегда со мной:  в простом букете,
сдвинутом на краешек стола,
песне, размышленье, лунном свете,
страсти, раскаленной добела.

Без тебя всё сумрачней и суше,
а с тобой, мой друг, и ночь светла.
Не рассорит вечность наши души,
даже если смерть возьмет тела.

И на Марсе, и в созвездье Тигра,
под чужой, не русскою луной
я тебя узнаю и настигну,
и услышу: “Здравствуй, сокол мой…”.
                21 февраля 2003

              Снежана-Любовь

Провинциальный литкружок,
бубнёж – подобие молебна.
А имя девушки – Снежок,
и это странно и волшебно.

В её глазищи засмотрюсь,
коснусь ладонью белой шали…
Откуда эта полугрусть
и вера, что ледок растает?

О Крайнем Севере прочту,
наполним удалью бокалы,
на миг поверив в чистоту,
Христа, спасенье, идеалы.

Январский стылый Теребовль,
где никогда не будет мая…
А имя девушки – Любовь,
но этого никто не знает.

                26 января 1998

#МихаилТрубицын #Солнце_сердца #царь-девица #Снежана-Любовь #Провинциальный_литкружок #сокол_мой
https://ruizdat.ru/list-stihi.php?g=28&link=21020
https://vk.com/wall-12480494_570517