О прекрасная недосказанность...

О прекрасная недосказанность!
Скажу: "Палач!"
(плачь сердце, плачь!)
и не
обязательно прибавлять
имя
любого царя, ныне
дышащего, дышавшего встарь -
на то он и царь,
начну сочинять
в стиле
Басё,
и всё
станет
ясно -
в начале третьего тысячелетия в юго-восточном Казахстане
любовь во мне
дрогнула -
не в моей судьбе живёт,
поёт
арифмитически организованными формами,
очаровательными в строчках
родного им языка,
досказываю - вскормленными почвой
средневековой Японии,
взлелеянными устами
нищего самурая -
одарённого
национальной традицией
и Богом
путешественника-старика,
платившего пройденностью вне
рая
самых труднопроходимых троп
за разыгрываемую именно
его Музой в разных
лицах
небесную дорогу,
Державин платил сиротством,
солдатским сугробом,
в котором чуть-было не замёрз,
у которого чуть-было собаки не съели,
Пушкин и Лермонтов - дуэлью,
Толстой - босоногими за плугом крестьянским десятинами,
Достоевский - эшафотом отменённым после мысли: "Конец!" и многолетней каторгой,
надо ли
говорить о Мандельштаме,
Цветаевой,
Заболоцком,
Бродском?!
Я знаю,
как легко от себя отделить,
любого без судьбы Поэта - поэта,
достаточно заговорить
о маятнике Анненского вздыхавшем моими шагами
под сводом обещанного мне "вышака",
о тетрадках с ручками носимых мной за голенищами армейских и зоновских сапогов,
в журналах и фондах,
в литературных салонах -
брезгуют вдумываться в это,
как и во время оно,
да и впредь,
так будет,
смотреть через смерть в воскрешённый личным страданием свет,
могут лишь страдавшие и не отказавшиеся от лучших своих чувств и мыслей люди,
а таких увы, если и есть в официально-значимых
заведениях - не много,
да и частные лица - не любят упоминаний о лирах
матереющих небесно
в больницах,
темницах,
такова суть
сосредоточенного на личной плоти, заматеревшего в материальном
человеческого мира,
не возблагодарившего реально
существующую жуть
за трансцендентальный
трамплин бросающий в песни
о воскресном
чудесно
из объятий
тесных
земных неволь, распродаж, распятий
и надгробий разных,
волей Бога
в живых - Живого,
вот и прекрасно,
произношу строго
слово:
"Роза",
знайте ясно -
я
не забыл на барачном
стекле
вздыхающие о тепле
экзотические вензеля,
алмазно-предглазно вылепленные
морозом,
дабы в сердце золотокрылого журавля
мог кормить арестант лепо ими,
как Бродский ястреба - звёздным
просом
над долиной
чуждого ему, как не крути,
Коннектикута,
у каждого поэта - свои пути,
свои маршруты,
но в каждом настоящем та самая духовная жажда,
которой без притворства он в пустыне
творческого
одиночества
воистину
томим,
мною не один
поэт искренно
любим,
и думаю -
мой индивидуально
означенный
голос,
слегка
угрюмый, -
их переплетённые
неоднажды
пропущенностью
через мои
(не пушкинские)
муки и
восторги
голоса,
так упруго под облака
встаёт из зёрен многих
состоящий колос,
помнящий об умершем зерне и легионом
ликов смертью для жизни
в любой отчизне
гранённых,
радующий небеса
в целокупности данной ему от Бога природы,
имения и имена,
времена и народы,
корни и кроны,
звёзды и глаза -
мир грозно
создан,
когда поэтом не предаётся Гефсиманская бессонница, раздирающая
пологи продажных храмов напополам в любом пространстве
и времени,
воскрешающая
надежды душ, телами убиенные,
постголгофская
и в прострации
постсоветского безвременья
действующая так -
мрак
упраздняющая
гроза,
ох, не любят возлюбившие
глагол-обиняк
Муратовского,
Бог
весть
что
о себе
возомнившего,
а то?!
Так и есть -
спасибо
судьбе!