Сказание о граде Устюжне

      Из записной книжки устюженца

В заброшенной кузне средь ржавого хлама
Нашла сундучок моя тихая мама,
Под нужды его приспособила скоро,
Тетрадку достав из-под пыли и сора.

В тетради читались и цифры и знаки,
Корявые, крупные. Знать, в полумраке
Хозяин тетради когда-то писал
Заметы свои. О себе рассказал:

« Я мастер –кузнец, по фамильи Мамаев,
И скобы и гвозди кую для сараев.
Всю жизнь я у горна работал, как мог.
Детей , к сожалению не дал мне Бог...

Всё в кузне – наследство отца моего.
Он мне передал кузнеца мастерство,
Что перенял сам от котельника-деда,
Искусного мужа железного дела.

Бывала полна перезвона округа –
На слух мастера узнавали друг друга!
Всё ныне в разоре... Как божия милость,
Моя развалюха пока сохранилась.
Меха подлатаю да крышу подправлю,
Сгожусь устюжанам и вольному краю!»

Хранившая запах угля и металла,
Последняя запись отдельно стояла:
Сегодня с тропинки кузнечной сверну,
Своё отковал – ухожу на войну...»

1

Далёкое смутное время в Отчизне.
Враги приготовили кубки для тризны
Над Русью, поверженной ложью, позором,
Себя унижавшей великим раздором.
Не верил отец изменявшему сыну,
Брат братьев родных продавал, как скотину.
За скипетр державный с времён Мономаха
Дымилась от крови дубовая плаха.
И в этой пропитанной яростью мге,
В сумятице да безутешной туге
Подспудно копилась стихийная сила,
Росла и опору она находила
В боярских и княжих просторных хоромах,
Во клетях крестьянских, покрытых соломой...

Стужайло зиме отворяет ворота,
Впускает её на поля и болота.
Порошисты снеги легки, неглубоки:
На кочках прибрежных не скрыли осоки.
Молога под лёд-первопуток нырнула,
Спиной содрогаясь от близкого гула.
Тревогу людей разделяет природа:
Спасаясь от страха, уходит свобода.

Из Тушина прибыв, головники-гости
Кормов запросили и взвыли от злости,
Когда устюженцы в кормах отказали,
Обоз самозванца назад отослали,
Сказав непреклонно: « Не будем бродяге
И татю служить – не собаки на тяге!»

Торговая площадь над спящей Ворожей.
Товары вдоль лавок прикрыты рогожей.
У земской избы на крылечке тесовом
Прочёл громко грамоту слово за словом
Алёшка Суворов, приказчик бывалый,
Кулачного боя искусник удалый.

Во грамоте рек Белозерск устюженцам:
«Дадим ли примучить себя иноземцам?
Поднимемся вместе громить супостата,
Как пращуры, прадеды – ханов когда-то!
Обрушимся, братья, на стан басурманский,
Чтоб веры врагам не попрать христианской!»

Дворяне, купцы да посадские люди,
Не слыша друг дружку, о грамоте судят,
А рыжий кузнец будто молотом бахал
Охально крича гладколицым монахам:
« Берите-ка копья калёные в руки,
Монашки не высохнут, чай, от разлуки!
Вздымайте на плечи свои бердыши
Во имя спасения грешной души!...»

Игумен Антоний промолвил смиренно:
«Помолимся, братья, преклоним колена.
О князе достойном день памяти ныне *.
Он русскую землю берёг, как святыню.
Помолимся разом,поможет святой нам
Злогордого недруга встретить пристойно!»

Недолго шумя, главарей выбирали –
Посадских  своих как облупленных знали.
Солмейка Отрепьев, Алёшка Суворов
Согласие дали без уговоров,
Богдана Перского радеть упросили –
Исправный хозяин, мужик в самой силе.

Отписку с гонцом в Белозерск отослали:
« Мы копья для ратных людей отковали,
Подметных каракулей – хитрые знаки,
Собрали рогатины, рожны для драки.
Купцы кошельки приоткрыли тугие,
Последнее отдали люди простые.
Вы нам пособите лишь ратною силой,
Оплотом восстанем под Устюжной милой!»

И в Новгород к Шуйскому князю** послали,
Просили припасов для пушек, пищалей,
Чтоб ратных людей отрядил бы немного
Да без промедленья прислал на подмогу.

Спешили на лыжах гонцы-ходоки
Скликать ополченцев с оружьем в полки.

На Клима *** пожаловал в град воевода.
Был Ртищев Андрей из боярского рода.
Отец его Пётр был окольничим царским,
Но старость отца омрачило мытарство:
В опалу попал он, от дел отстранился,
В скиту Соловецком уединился.

Фома Подщипаев привёл белозерцев,
Высоких четыреста единоверцев,
С харчами своими на тяжкие будни
Пришли ополченцы и ратные люди.

Меж тем разорили поляки Усть-Реку –
Такого с селом не случалось от веку,
И слёзно молили помочь устречане:
«Нагрянули воры! Кровь льётся ручьями!
Трещат наши кости, полопалась кожа!
Совсем погибаем, одни вы – надёжа!»

Отряд Бирилёва ударил внезапно.
Попятились воры дорогой обратной.
Застолбский Иосиф убит был на месте
Жданком Бирилёвым. С отрадною вестью
Отряд возвратился к родному порогу.

Крестьянен окрестные били тревогу.

* День памяти А. Невского, 6 декабря.
* Князь Скопин-Шуйский
*** 8 декабря

Из записной книжки устюженца

История – древняя или новая –  требует истины .
Иногда кажется: прошлое возвращается. Услышал по радио вальс «Над волнами» и явственно ощутил: педучилище, Василий Павлович Хорёв... Наш струнный оркестр играет юно, увлечённо...Молодые годы, полуголодные, радостные, где вы?
Очерки истории Устюжны изданы П.А. Колесниковым,
моим учителем.
Вернуть исторические названия улицам и переулкам –вернуть людям память.

2

Зима на морозы  –   мужик за гулянку!
Бывало он весел уже спозаранку,
А ныне на ум не приходит веселье –
Готовит для недруга смертное зелье.

К Батеевке вывел отряд воевода.
Сошлось в ополченье немало народа:
Купцы, гвоздари, кузнецы, рудомёты,
Котельники, бондари – все доброхоты!

Железного дела высокая мета
Прославила край в стародавние лета.
Железного поля свободные смерды
Копали руду с малолетства до смерти,
Горбатили спины у огненных домниц,
Влюблялись в лебёдушек – северных скромниц.
В золе торфяной и в железистом иле –
Останки почивших в болотной могиле.

Разведка о силе врага доложила.
Слаба оказалась у Ртищева жила.
Он стал подбивать: не вступая в сраженье,
Уйти восвояси и ждать подкрепленья...
Слова его мало кого убедили:
«Для этого что ли сюда выходили,
Чтоб с подлым ворьём избегать столкновенья?
Зазорно нам будет! Не сыщем прощенья!
Веди поскорее на бой , воевода!
Узнаем, крепка ли у ляхов порода!
Себя испытаем на поприще ратном,
Смерть краше позорного бегства обратно!»
Вояка бывалый внушал на привале:
«Робята, кучнее, дабы не помяли!
Пред ляшскою конницей не оробеем,
Тогда и пехоту авось одолеем!..»
Враг скрытным путём обстоял ополченцев,
Рассеял он конницей строй устюженцев.
На Устюжну первым умчал воевода...
Немало людей не пришло из похода –
Осталось лежать на Батеевском поле,
Посечено, будто трава на приволье.
Досталось и ляхам с отчаянным сбродом –
Орех оказался незрелым, но твёрдым,
Ушли к Городецку*  зализывать раны,
Не все добрались до разбойного стана.

Большой монастырь обласкал супостата,
Вина дав и брашна в достатке на брата,
И денег полковнику не пожалели.
Трапеза была жарко лица алели.

Алёшка Суворов добрался до дому.
Свечу запалил по дружку дорогому.
Жене поклонился, сынишку погладил,
За пояс топор по хозяйски приладил
И вышел на площадь. Толпа голосила.

Морозы трещали с крещенскою силой.
*Город Бежецк.

3

Страна разрывалась на малые части.
И не было спасу нигде от напасти.
Вор тушинский злобствовал и наседал,
Лукавый поляк русский трон вымогал.
И прятались люди по норам звериным,
Ходили украдкой, таясь по лощинам.
Луна помутнела от дыма пожара.
Тошнило и рвало детей от угара.
В жилищах людей поселялись лисицы,
На трупах раздутых гнездилися птицы.
И стоны и вопли неслись над землёю,
И сытые волки отвыкли от вою.

Бесштанное гузно, как зеркало, видно!
Когда по нему наподдали – обидно...

Не шумен безрадостный сход у Ворожи.
Мужи прослезились, хоть плакать негоже.
Солмея вдовица, млада, бледнолица,
На сход не замедлила также явиться.
Наталья просила: « Позвольте за мужа
Самой взять посильное в руки оружье!
Погибель Солмейки взывает к отмщенью!
Позволим ли город предать посрамленью?
Поднимемся, бабы, на доброе дело
Вослед за мужами родимыми смело!»

«Острог надо ладить, –  сказал Фёдор Шубин, –
Иначе не сдюжим и город загубим!..».
Его поддержали посадские люди:
«И денно и нощно усердствовать будем!».
« Владеть топором и лопатой привычны, –
Друзья-белозерцы поддакнули зычно, –
От вас, устюженцы, и мы не отстанем
И валом острог опоясывать станем!».

Из тех, кто владеть топорами умели,
Собрали не медля большие артели.
Во граде ключом закипела работа.
Подводы ушли на боры и болота.

Казалось, в лесу – ни зверушки, ни птицы.
Мороз заползал в рукавицы возницы,
Он с санок  – долой, пробежится маленько,
Глядишь, и лошадка припустит резвенько.

В лесу затрещало. Запахло смолою.
Заухали сосны одна за одною.
Хвоинками мёрзлыми снег устилало.
Костров у пеньков запылало немало –
Подростки старались – беда торопила.
Они согревались работою спорой
Да острым словцом Василька-Зимогора.
На вид – мужичонка, одетый убого,
Однако умел раззадорить любого.
В деревне родной Зимогора любили,
Но слухи бродили – за баб колотили.
Шалил Василёк и чужбинку любил,
Бабёнкам был чем-то особенно мил...
И пел Зимогор, и шутил прецветисто!
Звучал его глас по-церковному чисто.
Ему клирошанином стать предлагали,
Небесною карой за байки стращали...

Посад укреплялся без брани, толково
Стараньями Шубина и Теплякова.
Малейший изъян не скрывался от глаза
Двух Фёдоров, верных людскому наказу:
Острог возвести и орудья расставить,
Лазеек врагу ни одной не оставить!

Алёшка Суворов на стройке проворен:
В труде поскорее врачуется горе.
Он плотничал в будущей Дмитровской башне,
Тепло с топором, как весною  –  на пашне!
Закрылись под башней двойные ворота,
Железом окованы, политы потом.
На Устюжну грамоту слал супостат:
« Сдавайтесь, и целым оставлю ваш град!».
Но веру в себя ощутившие люди
Ответили твёрдо: «Измены не будет!»
Работа к венцу потекла веселее.
И дни становились длиннее, светлее.
Высокие стены на солнце блестели
Корой ледяной – кипятку не жалели,
Чтоб их поливать пред полночным морозом.

От Скопина порох доставлен с обозом,
И сотня умельцев военного дела
К Петру Полукорму* как раз подоспела.

Посыльные люди с пугающей вестью
На взмыленных конях въезжали в предместья.
Их стражники сразу вводили в ворота,
До земской избы провожали с охотой.

Острог красовался в ночи многозвёздной.
Дивился народ своей силе свободной.
В соборе попы отслужили молебен
(о как для усталой души он целебен!),
Хвалу воздавали народу и Богу.

Февраль-бокогрей отправлялся в дорогу.
*3января.

4

Морозное утро дымы поднимало.
В полнеба заря зарумянилась ало.
С Димитровской и Благовещенской башен
Набат колокольный истошно-протяжен
Ударил, сзывая защитников града
Готовиться к встрече чужого отряда. 

Поляков полковник привёл Косаковский –
Красив, гордоус и надменен чертовски,
Тот самый, что город к измене склонял,
Словами перину пуховую стлал.

Алёшка Суворов, Фома Подщипаев
Следили за ворогом, где подступает,
Куда им поставить надёжные силы,
Чтоб главный удар на себе выносили.
Смекали они: жидковат воевода,
Доверья к нему уже нет у народа,
Красно говорить жирнощёкий умеет,
Да в ратных делах мало что разумеет...

У пушек умельцы кузнечные встали.
Замочники крепко держали пищали.
Вдоль стен наготове дымились котлы
Кипящей воды и варёной смолы.
Уютно уложены толстые брёвна
На гладких жердях, чтобы сбросить удобно
На головы тех, кто рискнёт подниматься
По лестницам вверх, дабы к пушкам добраться.

Литовцы, черкасы, татары и немцы,
Свои подлецы хуже, чем иноземцы,
Как аспиды-змии шипели, трубили,
Да когти свои об острог обломили!
Пришлось до Подсосонья им отступить –
Зализывать раны да злобу копить.
Пищали и пушки в руках мастеров,
Урон нанеся, отрезвили врагов.

Шиши доносили: враг лестницы ладит –
На приступ широкий готовятся б...
Возы наворованы сена, соломы,
Сготовлены факелы и просмолёны,
Нацелены пушки, и ядра готовы,
На конских копытах меняют подковы,
Сбивают щиты, ставят их на полозья, –
Видать, замышляют зловредные козни!

Не спали защитники гордого града,
Смекали, рядили, чего ещё надо
Сготовить для завтрашней встречи  «гостей» –
Каких «угощений, медов и сластей»!..
Монахи молитвою дух укрепляли.
Морозные звёзды спокойно сияли.

Момент караульщики не прозевали  –
Тревожным трезвоном на стены призвали.
Под самое утро, таясь в полумраке,
Враги изготовились к яростной драке.

Ударив из пушки большой по ограде,
Надеялись панику вызвать во граде,
Сквозь щели в щитах из пищалей палили,
И грохали в бубны, да в трубы трубили!

Едва подступила орава поближе,
Со стен полилася зловонная жижа –
Крутой кипяток, перемешанный с калом,
Незваных гостей до костей пробирал он!

Защитников силы на стенах редели...
Казалось, пришельцы совсем одолели.
Устало молились упавшие духом:
« О, Господи! Скоро ль конец нашим мукам?..

Игумен Антоний с иконою вышел,
Чтоб видели издали, вскинул повыше!
Как будто сама Богоматерь с младенцем
Спустилась с небес помогать устюженцам,
Светила окрест неземными очами
И сонмы врагов ослепляла лучами.
Враги заслоняли ладонями лица,
От жгучего взора пытались укрыться,
Но не было злым супостатам спасенья!

Отряд храбрецов перешёл в наступленье,
Бегущих он сбоку ударил победно,
Вернулся из вылазки с пушкою медной!
Главу пушкаря на усохшее древо
Воздели защитники, полные гнева.
Опомнились, видя – бежит неприятель!
Восславили громко свою Богоматерь
И кинулись следом! Погнали ретиво
И поприщ с десяток во хвост и во гриву
Лупили, чем только могли! И порядком
Осталось в сугробах лежать после схватки
Поверженных наземь незваных пришельцев...

Убавилось тут устюженских умельцев,
Крестьян, из ближайших приехавших весей.
Отряд белозерцев вернулся невесел:
Принёс на руках он надёжу свою –
Фома Подщипаев сражён был в бою...

Народ не спешил предаваться утехе,
Острог подправлял, устраняя огрехи,
Заделывал бреши от ядер на стенах,
У павших прощенья просил на коленях...

Из Тушина к вору пришло подкрепленье.

На башнях острога усилили бденье,
И люди забыли про голод и холод.

Враги всей ордой навалились на город!
Опять устремились разгончиво с ходу,
И уйму у стен положили народу.
Работали пушки, трудились пищали,
И вопли и стоны пальбу заглушали!
Не выдержал враг огневого отпора
И вновь отступил под прикрытие бора.

Собрал Косаковский людей для совета.
Решили, церковным вином подогреты:
Ударить по тем, что засели в остроге,
От левого берега, из-за Мологи,
И с запада выйти, и так же – с востока,
Дождавшись всем вместе условного срока.

Едва рассвело, загремело сраженье!

И всё ж у врага сорвалось окруженье:
Ловушки сработали, и в полыньи
Попали поляки за козни свои.
Спасибо моложской студёной водице –
Заставила ворогов вволю упиться,
Одних за одежду под лёд утащила,
Других ненасытной волной устрашила!
В отчаянной схватке отряд устюженцев
Отрядное знамя пленил иноземцев!

В пяток на Ефима* увёл Косаковский
Разбитый отряд, как медведь новгородский
Уводит с медведицей в полночь глухую
Детей своих в глубь и чащобу лесную.
Убитых пришельцев в пустынное поле
Свезли и зарыли – такая их доля.

Во вьюги одетый февраль-козоброд
Трубил, чтоб телеги готовил народ.

* Пятница, 10 февраля


Из записной книжки устюженца

Какое небо смутное над нами!
Затянутое мглой и облаками,
Оно свисает глыбой гробовой –
Вот-вот обрушится бедой!

И, скопленное страшными годами,
Вздымается погибельное пламя.
Печалится страдалица-земля,
О милосердии моля.

Смутная пора... Когда она кончится для моего народа? Клубы облаков прижимаются к земле, закручивают вихри враждебные вокруг россиян, разбросанных по всему миру. Для вихря человеческая жизнь – пушинка: упав, может разбиться насмерть. Напряжение в душах людей не спадает.


5

Гулял у Ворожи народ победивший,
Забористой браги с устатку хвативший.
Купцы не скупились на сладкую брагу,
Хвалили бойцов удалых за отвагу,
Пришедшим на помощь полней наливали,
Избитых и раненых не забывали.
Добычу богатую всю поделили.
Ухтомского князя изрядно побили:
В остроге сидел, не вылазя, ан всё ж
Едва ли не первым примчал на делёж!

Торжественны плыли над городом звоны.
Блестели хоругви святые, иконы.
«Достойно почтим Богоматерь с младенцем,
Что истово так помогла устюженцам! –
Восславил победу игумен Антоний, –
Сподобила град наш попраздновать ноне,
Избавила нас от великой напасти,
От кары небесной, неправедной власти.
Не предал ни чести наш край, ни свободы.
Господь благодать посылает народу!».

Алёшка Суворов ответствовал сходу.
Он слово держал, обращаясь к народу:
«Поклонимся, люди, друзьям–белозерцам,
Что нашу беду восприняли всем сердцем!
Стрельцам новгородским поклонимся, други,
Своим копачам да крестьянам округи!
Поклонимся тем, кто намедни схоронен,
И тем, кто от язв неприятельских болен,
И вдовам поклонимся, и матерям,
И отрокам всем, кто отцов потерял!
Простите меня за былые оплошки:
С врагом воевать – не держаться за ложки
Да, щи уплетая за обе щеки,
Показывать гладу свои кулаки!».
Над краем печальные души парили,
Прощались со всем, что при жизни любили.
Куда улетают бессмертные души?
Что шепчут? Услышит имеющий уши.

Победа в живых порождает надежды,
По-новому смотрят прозревшие вежды,
Видавшие Смерти бездонные очи
И как человек превращается в клочья
Убоины с пиршества демонов злобы,
Которым никак не насытить утробы.
Века миновали – им нет насыщенья,
И злобствуют люди по их наущенью:
Равнины и горы, высоты и глуби
Своими руками, безумствуя, губят,
Почти задыхаются в топях и смраде
Стяжания ради, насилия ради...

Ватаги воров по России гуляли,
Казну расхищали, людей развращали.
Неужто разврату конца нет и края?!
Порушится Русь, от воров погибая.
Порядочным людям и продуха нету
И некому вора принудить к ответу.
«О Господи! Где же ты? – люди молили, –
Какими грехами тебя прогневили?
За что же народу бессрочная кара?
Когда же рассеется смутная хмара?».
До долу склонялись и жаждали слова,
Несущего веру и правду Христову...

Молчит страстотерпец и мученик вечный.
Над Родиной Путь простирается Млечный.

Из записной книжки устюженца

Варшавский вокзал. Возвращаюсь с похорон Виталия Смирнова. Декабрьский снег запорашивает еловые ветки над его могилой...

Избы в глубоком снегу, будто узницы.
Не прозвенят бубенцы.
Устюжна, Устюжна, где ж твои кузницы?
Где же твои кузнецы?

Вдовами стынут деревни окрестные
Возле житейских дорог.
Жизнь погубили огни перекрестные.
Кто возродит её – Бог?

Словно покинули древнюю вотчину
Вовсе Кузьма и Демьян.*
Память моя, отогрей Вологодчину,
Смутный распутай обман.

*  Кузьма и Демьян – покровители кузнецов.


1990г.