Зигмунт Красинский. Поэт

Зигмунт Красинский

ПОЭТ

   ПОЭТ

Я верю в мир, бессмертьем наделенный:
В сонм ангельский, который мир объемлет,
В цвет неба синий, в цвет весны зеленый…
Но верю также в то, что ад не дремлет:
Чернейший яд из бездн на землю льется,
И рок язвит, и сатана смеется…
В убожество, в болезнь души и тела,
В безумье, в скорбь, которой нет предела,
В разлуку, одиночество, потерю
- В то, что и ад бессмертен, верю, верю…                10

Негодовать вотще: в стон превратятся
Тех песен звуки, что во сне нам снятся.
Рассчитано – тут нет предубежденья:
Судьба ведет нас в смерть путем мученья.
Кто славу принял и почёт от мира,
Прейдут их дни, и замолчит их лира,
Пребыть до смерти гордому в темнице,
Откуда песнь его не возвратится;
Сам на себя проклятия нашлёт он
И наземь, обессиленный, падёт он, ,                20
И если даже он порвет оковы,
Ему удел скитальца уготован,
С чужбины он, спустя глухое время,
На родину придёт, к тому, что свято,
И там главу под меч судьи и ката
Сам сложит, как томительное бремя…
Так на границе пашен плодородных,
Дворов шляхетских и простонародных,
Рек полноводных и прудов стеклянных,                30
Трав на холмах, соцветий на полянах
Взойдут однажды на надгробных плитах,
На черепах поумерших от глада
И на полях сражений перебитых
Врата – то мира вечного аркада.
А вдалеке – оружия сверканья,
Орлиных мощных крыльев колыханье,
И солнце кости на горах растопит,
И кровь, лиясь с вершин, поля затопит.

   А на подворье кат топор свой вертит,                40
Он ждет: вдруг изгнанный домой вернется
Иль осужденный, избежавший смерти, -
Но счастья им изведать не придется:
Одних не  пустят в рай отчизны светлой,
Других – туда, в край вольности запретной.
Он руки скручивает за спиною -
Всем: и сюда бегущим, и отсюда –
И голова летит за головою.
Вот черепов образовалась груда.
Но не уложат их в земное лоно,                50
А, словно угли, сложат их в колонны,
А пустят их, как кирпичи, на своды,
И будут каждый день идти подводы.
И на этаж этаж возгромоздится,
И зачернеют окнами глазницы,
И по лазури будет кровь струиться.
И тучи, прободенные штыками,
Прольют свой дождь над мертвыми телами,
И кровь друзей к себе он примешает –
Пусть землю он обильней орошает.
И скрипнут петли – удесятерится
Там надпись, угрожающе алея,
И поколения прочтут, немея:
«Здесь пролегла спокойствия граница».

Пой, пой, поэт, покамест юны годы,
Пой, света сын, возлюбленный свободы.
Пой ты, на чьем челе звезда пылает,
Пока наитья небо посылает.

Пой и гляди на эти колоннады –
Там кончить дни тебе, поэту, надо.
И если не ослабишь напряженье
И не зароешь дар, а приумножишь,
То ты своё исполнишь назначенье,
Придешь туда и голову там сложишь.
Но если струсишь ты перед судьбою,
То дастся хмурых дней тебе в избытке,
Но не блеснет секира над тобою,
А сгинешь ты, сгниешь от долгой пытки.
И песни, в сердце скрытые, не явят
Себя на свет, но грудь твою отравят.
Хоть будет все в тебе, как в человеке,
И щурить будешь ты на солнце веки,
Но мертвецом пребудешь ты вовеки –
Поэта имя к жизни не проснется
За то, что на пределе сил когда-то
В пучину жизни вольно не вовлёкся,
В бессмертия хитон ты не облекся, -
Нечеловеческая жизнь итогом.
А ведь тебя задумывали богом!

Ступай же, лютню на руках качая,
Закутан с головой в забвенья саван,
Сквозь океан веков, где, догорая,
Мерцает память на гробнице славы.
И мертвые на дне могил и моря
Тогда возвысят голос, полный горя:
«Ты ль, благодарный ангел, явлен падшим –
Ничтожным, подлым и с лицом увядшим?»
И ты падешь на землю на погосте,
Последним вздохом лобызая кости.
А голос повторит: «О, горе ныне
Всем, кто проспал в небытия пустыне!»
Позор и срам твоя отныне доля,
И лучше, краше - смерть или неволя.

Строй лютню – на могилах песням петься.
Меч выхватив, ступай на пораженье!
Из небесам распахнутого сердца
Ты новое исторгнешь песнопенье.

От вражеской земли, где братья пали,
Шли Господу отцов слова печали.
Смотри! Так рано солнце закатилось,
Так много туч над головой сгустилось.
Льнёт стылый свод к унылому простору,
И с хохотом сто вихрей всходят в гору.
Кровавые из праха всходят змеи –
Зовут к суду виновного в измене.
Гремят в ушах железные оковы,
И ночь – о мрак, не видел мир какого!
И сам из мрака создан ты густого!
И станет взгляд черней, чем эта полночь,
Так горько будет на душе, так пусто,
Что ощутить весну не смогут чувства,
И ты, хоть и любил, любви не вспомнишь.
И так оцепят смрадные химеры,
Что власть над сердцем потеряет Слово,
Дни счастья вычеркнутся из былого,
И в красоту богов не станет веры.
И братья не воротятся вовеки,
От крови сини их мечи, а реки –
Потоки крови… И на всхолмьях мира
Палач, и, видишь, острая секира
Ведет по небу, вихри рассекая…
Секирой он на звёзды указует,
И нет их – и надежда, угасая,
День гибели твоей живописует…

Но смело к смерти ты шагнёшь в объятья,
Миг этот прежде пережили братья,
И каждый шёл на казнь с другими рядом,
Шёл твердой поступью, с открытым взглядом,
И каждый, прежде чем упасть на камень,
Бесстрашно разговаривал с врагами.

Но боль прошла – земное совлекая,
Ты встал из гроба молодой, нетленный,
И память о тебе по всей вселенной
Готова разнести молва людская.
И в Риме неземном тебя прославят,
Где всем, погибшим от бесстрастной страсти
За мир вселенский, за людское счастье, -
На людном месте памятники ставят.
Стоят на возвышеньях пьедесталы,
Чтобы волна, их видя, отступала.
И время, слыша, как их люди славят,
Задумается, осознав, что лета –
Лишь сны земли, а вечный мир огромен,
И то, что Духа памятники это,
А не из мрамора каменоломен.

Так пой поэт, чьи вечно юны годы,
Сын света ты, возлюбленный свободы,
Звездою на челе запечатленный.
Воскреснув, пой, избранник вдохновенный! 

     (С польского - подстрочник Андрея Базилевского)