Одиночество

                посвящается моему старому другу,
                тонкому ценителю прекрасного,
                строгому, но справедливому критику
                всех и вся Б.П.В.

В громадной бездне мирозданья,
Среди безжизненных миров
И звезд холодного мерцанья,
Там, где властитель вещих снов

Теряет силы и в смятенье
Бледнеет, тает и бежит,
Где духи, тени, приведенья,
Витают, там, где говорит

С вселенной ужас изначальный,
У древней, гаснущей звезды,
Во тьме торжественно-хрустальной,
Средь мрака, тленья, пустоты,

Планета есть. Её пустыни,
Ущелья, горные скалы,
Как стражи верные святыни
Недвижны. Робкие послы

Далёкой жизни – метеоры
Не смеют залетать сюда,
Планеты мёртвые просторы
Скрывает вечно темнота.

Не нарушают усыпленья
Ничьи преступные шаги.
Нигде ни звука, ни движенья,
Лишь камни, скалы и пески.

И ужасая гор вершины,
Грозя столпившимся звездам,
Среди безжизненной равнины
Стоит величественный храм.

Столбы из тёмного гранита
Парят в громадной вышине,
И мрачным пламенем обвиты
У входа руны на стене.

Как демон мрачный и надменный
Над морем мрака он царит,
Всё то, что смертно, всё, что тленно,
По плитам каменным скользит

Бесследно. Стёртые ступени
Приводят к запертым дверям,
И мниться, что давно лишь тени
Умерших обитают там.

Но в час, когда над вечной тьмою
Предсмертным ужасом дыша
Смятенье, ужасом, тоскою,
Переполняется душа,

Когда кошмары сновидений
Как смерть становятся тяжки,
На стёртом мраморе ступеней
Во мраке слышатся шаги.

И словно смерти вихрь тлетворный
Стремглав распахивает дверь.
Оттуда, как из пасти чёрной,
Выходит страшный, жуткий зверь.

Гремят огромные чешуи,
Желтеют острые клыки.
Глаза – как мертвенные струи
Подземной огненной реки.

Из пасти каплями стекает
С двойного жала липкий яд,
Потом чудовище бросает
Кругом свирепый быстрый взгляд.

Равнину мутно озирает,
Ища хоть чьих-нибудь следов,
И пасть разинув, испускает
Глухой, дрожащий, хриплый рёв.

Как будто в небеса вонзиться
Грозит огромный острый рог…
Но вот чудовище ложится
У входа храма на песок.

Смолкает, смеживает веки,
Мягчеют жуткие черты.
Он помнит, как текли здесь реки,
Цвели прекрасные сады,

По временам шумели бури,
Белели горные снега,
А в небе, в девственной лазури,
Спокойно плыли облака.

Пред храмом площадь и дорогу
Переполнял народ всегда,
И в жертву жившему там богу
Сгоняли тучные стада.

Во дни торжественных служений
Блистал огнями белый храм,
И дым от жертвенных курений
Стеной вздымался к небесам.

Чистейшим золотом блистали
Одежды белые жрецов,
И девы юные сплетали
Ковры из редкостных цветов.

А он, скрыт толстыми стенами
От мира дивной красоты,
Пренебрегал его дарами
Людской не ведал суеты.

Во время древнего обряда
На миг являясь из дверей,
Не удостаивал он взгляда
Пред ним простёртых ниц людей.

Царил он гордый и жестокий,
Не зная, что пора придёт,
Когда он, жалкий, одинокий,
Своё бессмертье проклянёт.