Светлое пятно

Дорогой Henry!

Пишу это для тебя лично, хотя знаю: ничего ты в Интернете читать не будешь. Тем более – по-русски. Но я надеюсь, что, может быть, всё-таки как-нибудь прочтёшь. И когда-нибудь простишь меня. А может, уже сам обо всём догадался и простил. Ты ведь добрый. Незлопамятный.
Догадался или нет, но я должна тебе кое в чём признаться. Так, ерунда. И, конечно, поздно. И я не знаю, лучше ли?.. хуже ли?..  поздно, чем никогда... Просто другого выхода у меня нет.
Ведь сейчас мы вообще не разговариваем. А я каждый день о тебе думаю. Я надеюсь, что когда-нибудь всё наладится, успокоится. Я постараюсь сделать так, чтобы успокоилось. Обещаю.

Прежде чем признаться, я хочу сказать тебе, что ты для меня не просто... парикмахер. Даже не стилист. Ты – друг. Близкий человек. Потому что – светлый. По-настоящему. Хоть мы и не часто говорили с тобой, но всегда по душам, а людей я чувствую. Причём всё лучше и лучше. Никогда уже не ошибаюсь.

А теперь – признаюсь.

Помнишь, ты приезжал к нам домой летом прошлого года? Делать мне стрижку, мелирование, тонирование... Надеюсь, помнишь. Больше ведь ты меня уже не красил.  Даже не стриг. Волосы отрасли за год. А тогда здорово получилось: и постриг хорошо, и в цвет попал. Волосы так выпрямил, вытянул: блестели как зеркало. Ты еще сфотографировал. На свою камеру. Где теперь этот снимок?..

Так вот, ты мне майку и кофту испортил! Безнадёжно. Залил краской. То есть, не нарочно, конечно, и не сильно. Она потихоньку текла с затылка, я даже ничего не заметила. Потом только, когда ты ушёл, обнаружила: светлое пятно. И слабый ореол вокруг. И там, и там. Может, и не очень заметно, но я-то вижу...

И майка, и кофта были новые и нравились мне. Нет, я не тряпичница. Просто майку подарила сестра, а кофту – мама. Это ведь ты понимаешь? Подарки ценишь. И вещи любишь. Особенно – красивые, не важно, сколько они стоят. У тебя – вкус. Как врождённый, так и развитый, чисто профессиональный уже. Ты всегда что-нибудь ценное посоветуешь. Или – отсоветуешь.  Ненавязчиво. Вещи любишь, но не трясёшься над ними. Правильно, над вещами трястись нельзя. Беречь – да, но не трястись. Ну не глупо ли, скажешь, на парикмахерские прибамбасы денег не жалеть, а из-за какой-то майки так расстраиваться. Глупо, конечно. Просто я ведь росла... в “совке”. (Вряд ли ты поймёшь когда-нибудь, что это такое – “непереводимый русский фольклор”.) Бережливая. Я их (и майку, и кофту) запихнула в кладовку в какую-то коробку. Обиделась. На тебя, на себя. Новые – так и не надо было надевать для такого дела! И что было мне с ними делать? Я не знала. А выбросить жалко. Ещё как! Не приучили. “Выкрасить и выбросить”, – говорила моя бабушка. А я ведь, честно, думала перекрасить. Вот дура. “Совок”.
Год они у меня лежали.

Помню, как ты был у нас в сентябре. Стриг детей и мужа. Ты их всегда хорошо стриг. И в тот день тоже. Потом мы чай пили, болтали. Тебе халва понравилась в шоколаде. Я тебе ещё с собой дала немного. Просто её и было-то мало. Дети тоже любят, а здесь редко она бывает. Хоть и не в “совке” живём. А так, больше бы дала...

В ноябре ты в больнице. Светлое пятно на чёрном снимке. Яркое. И никакой халвы тебе нельзя. Тебя выписали, и ты едешь домой. Муж тебя провожает. Я... не могу. Звоню тебе до отлёта.

Ты умер феврале.

Я узнала очень поздно. В апреле. Мне долго не говорили, а сама я спросить боялась.
Прости меня.

А ты, оказывается, даже письмо нам написал. Знал уже, что прощальное. Но мне трудно его читать. Буквы расплываются пятнами.
Прости.

Кофту и майку я достала, постирала (ничего, конечно же, не отошло и уже никогда не отойдёт), ношу. И не только “по хозяйству”. На улицу тоже надеваю. Не часто. Потому что ты бы не одобрил.

Ведь на каждой из них – светлое пятно.
И слабый ореол.
Кто-то, может, и не заметит под отросшими волосами, но я-то знаю...



PS: А думаю я о тебе, действительно, каждый день: всегда, когда мою голову или просто причёсываюсь.