Бабка

Мне тридцать лет, а денег нет,
И нет нужды за что-то биться.
Мне наплевать: что тьма, что свет,
И лень пытаться и стремиться.

Я не пытлив – мой мозг усох,
Зато растёт изрядно брюхо.
Я знаю, мною движет бог,
Но, шепчет бес в другое ухо.

Я экземпляр эпохи мод,
Я знамя бешеной России.
Мой храм палатка – пив-завод,
Я мох, и с тем же, часть стихии.

Смотри и слушай, старый друг,
Изобрази в мечтаньях краску,
Не замечая всё вокруг.
Тебе поведаю я сказку.

С ватагой чокнутых друзей
Я как-то двинул за грибами,
В рай сосен, ив и тополей.
Леса у нас не за горами.

Багажник полон вин и вод,
Орешков, чипсов, никотину.
Вдохнуть хотели кислород
И ощутить речную тину.

На запад от Москвы тогда
Мы вёрст на триста укатили,
Свернули в лес, там ни следа.
Прекрасно! Лагерь свой разбили.

Средь нас уж кто-то пьяный был,
Другой курил, дымя клубами,
Кто песню на гитаре выл,
А я поплёлся за грибами.

Бродил по лесу час – другой,
В одном ручье воды напился,
В болото угодил ногой,
Потом в крутой овраг свалился.

И возвращаться уж пора,
Но, вот, куда идти – не знаю.
Кругом деревья – вот дыра.
Себя за глупость проклинаю.

Вдруг за деревьями изба.
Я подхожу – изба худая.
А перед ней стара, горба,
Старушка ждёт меня, седая.

Как будто знала, что я к ней,
Из леса выйду одинокий.
На лавочке сидит своей,
А дом некрашеный, убогий.

Меня приветила она,
И в домик дряхлый пригласила.
Сказала, что живёт одна.
Блинами, кашей накормила.

Я кашу съел, и закурил.
«Ну что, бабуля, как живётся?»
«Стара я стала – нету сил,
Уж через раз сердечко бьётся.

Мне лет – уж столько не живут,
Почти совсем уже слепая,
А был колхоз когда-то тут,
Когда была я молодая.

И все работали тогда.
Никто работы не стыдился.
Не знали, жить как без труда,
И хлеб высокий колосился.

Не помню, год, какой мне шёл,
Когда беда к нам постучалась.
В деревню немец к нам пришёл,
И закрутилось, закачалось.

Мой муж душою слабый был,
Он полицаем к ним подался.
Меня он, с дочкою, забыл,
И самогоном упивался.

Я комсомолкою была,
Да с малой дочкой за плечами.
Спалила дом и в лес ушла.
Питались, только вот, грибами.

В лесу нас много набралось:
Солдаты, матери, да дети.
Не многим выжить удалось.
Я помню дни лихие эти.

Зима суровая была.
Еды совсем уже не стало.
Тогда и дочка померла.
Как будто, горя было мало.

Я выжила – бог защитил.
Мы с партизанами связались.
Нас центр оружием снабдил,
И так с фашистами сражались.

А я одна, как перст, была,
Меня и в тыл переправляли,
В кухарки – тоже не пошла.
Тогда мне трёхлинейку дали.

За родину мечтала я
Отдать всё-всё, и я старалась.
Но, у меня лишь жизнь моя,
И с этим я не колебалась.

А после мы вошли стеной,
В деревню, ту, мою родную,
У нас уж сила за спиной,
Не прятались, шли напрямую.

Всех порешили мы тогда,
И немцев, с ними полицаев.
От нас не скрылись никуда.
Всех вытрясли из хат, сараев.

Нашла я мужа своего,
Он не увидит казематы.
Узнала средь других его,
Лежит, убитый, возле хаты.

Поплакала о нём тогда.
Мужик хороший был, как трезвый.
Ушёл что к немцам – то беда,
Но в поле был работник резвый.

Осталось несколько дворов,
Деревня вся почти сгорела.
Свиней, индюшек и коров,
Всё немчура до крошки съела.

Живу я хорошо сейчас,
Тогда ведь очень плохо жили.
Течёт лишь крыша через раз,
Давно домишко мастерили.

И в подполе стоит вода,
Да пол местами прохудился.
Эх, это, парень, не беда,
Что потолок мой покосился».

Очнулся я, как ото сна,
Бычок давно палит мне пальцы.
Да, повидала тут она.
Поведать много могут старцы.

Сказал, что я спешу домой.
Она дорогу показала.
«В Москве живёшь? Тогда постой!»
Привет, Хрущёву передала.

 Потом нашёл своих друзей,
Те допивали чарку водки.
«Поехали», – кричат скорей,
«А то проблемы будут – пробки»

И пьём, и любим лишь себя,
И материмся без просвету.
Да! Ни у вас, ни у меня,
Проблем, как раз, робяты, нету!