Наша история

хочется вспомнить каждый момент и увековечить мгновение.
если я забуду хоть слово или прикосновение,
то я чувствую: что-то важное потеряется.
хочется тишины, но слова не кончаются,
остаются во мне неизбежным июньским холодом.
все, что связано у меня с этим городом,
вызывает ассоциации с твоим именем.
например, двухчасовые встречи зимние,
которые ждешь с нетерпением всю неделю.
когда ты произносишь: "Верь мне", и я верю.
или тот первый день, когда все валилось из рук, потерялся паспорт,
слишком долго не появлялся транспорт,
я ждала тогда и ждала потом, и верила, что не напрасно.
а еще полчаса метания в переходе,
когда не могла найти выход и очень боялась (и, кстати, страх до сих пор не проходит), что я никогда не только выход, но и его не найду.
он звонил: "Приходи скорее. Я тебя жду"
он оказался совсем не таким, как я представляла, но точно таким, какого хотела.
я тогда впервые дошла до предела.
это первое касание губ, и как он на прощанье меня прижал.
в тот момент я была повержена, и оказалась в его власти.
и как вечером он сказал: "Я понял, ты - та, кого я искал.
как мало, оказывается, нужно для полного счастья".
это проклятье - помнить все до последнего слова и облегать, умирая, в рифмы.
лучше бы я так помнила интегралы и логарифмы.
следующий месяц весь состоял из мелких деталей.
все, чего я боялась, это только б его не забрали,
не отдалили.
я проходила эти зеленые мили
и километры.
я была придорожной пылью, а он - моим ветром.
все тогда переплелось, словно на леске бисером.
я была окончательно и безрассудно зависима
от каждого перекрестка и каждой станции,
где я думала про него. он звонил, и я сходила с ума от одной интонации.
тогда не было ни принципов, ни морали,
ни смысла врать нам.
я впервые ехала в Питер,
и меня здесь ждали.
и теплее, чем толстый свитер, были при встрече его объятия.
в те редкие вечера он укутывал меня в свой бушлат и держал на руках, как ребенка.
мы тонули друг в друге, и грань становилась тонкой.
я помню утро, когда он без формы был, просто в огромной футболке.
мы пили кофе, и была уверенность, что так будет всегда,
что нас не разлучат никакие стены, годы и города.
а потом наступила весна, и все к черту сломалось.
не было счастья, осталась хроническая усталость.
наступило удушье, голова разлеталась на части.
экстренный вызов, скорая, нет желания даже подняться с кровати.
но он вернулся, и мне не хватило духу сказать, что хватит.
в середине мая вернулась вера в самое лучшее, в нас, в лето и море.
но все разрушилось в первый же вечер, при новой ссоре,
очередном споре, сто первом скандале.
сдали нервы, и его у меня все-таки отобрали.
еще была ночь в одиннадцатом баре, вроде веселье в самом разгаре,
но я сорвалась, на свой страх и риск я летела к нему.
я была неизвестный икс, стремящийся к своему экстремуму.
и когда я его обнимала, стараясь не разрыдаться,
я понимала, что он - мой дом. и я хочу в нем остаться.
а после не было ничего. только тотальная пустота.
немота, суета, расплывающиеся лица,
в которых ищешь одно. не находишь, и впору уже застрелиться.
ничего не значащие голоса, где нет одного, самого важного.
белая полоса разорвана, поскольку была бумажная.
если в сутки поспишь два часа, то это уже удача.
у меня тут первая пересдача, и почти закончилась сессия.
наступает критическая рецессия,
и трясутся руки, когда больное воображение
представляет его с кем-то в постели.
и ты знаешь каждое следующее движение.
больно так, что, кажется, вены внутри заболели,
чувствуешь каждый мучительный удар сердца.
но от этих картин в голове никуда не деться.
я уже больше месяца ем одни обезболивающие,
от меня попрятали все режуще-колющее,
я не жду ни от кого помощи, кроме как от аптекарей и лекарств.
и хочется думать, что это временная потеря.
он не раз просил меня верить в нас. и я, по-прежнему, верю.