На болезнь отца

насколько призрачною оказалась
уверенность в грядущем дне
потушен свет. и лишь усталость
со мною здесь наедине
в соседней комнате недвижим
под толщей теплых одеял
ещё живой, пока что выжил
но что-то безнадёжно потерял
дыхание прерывисто, чуть слышно
и изредко какой-то скрип в ночи
а так - молчание, молчание повисло
болезни запах, мрак и потолки
и суть не в том, что ты попал в раздачу
судьбою обречённой и слепой
никто не знает на когда назначен
последний и тяжёлый самый бой
быть мог угодно кто - беде ведь все равны
и обижаться глупо, бесполезно
на то , что вскачь бегущие часы
вдруг дали сбой. раскинутое кресло
собою заменило целый мир
(и очень медленно текут, текут минуты)
ты в темноте глаза свой открыл
но нет тех сил - распутать эти путы

***

а ведь не так давно - ещё тем сумасбродом
пространство ты вокруг себя терзал
пугал старушек у подъезда пьяным гоном
то вдруг смирел, хотел идти в спортзал
начать другую жизнь - смотрю в руках гантеля
где раньше видел рюмку лишь, бокал
потом вдруг сторожем на пляжах Коктебеля
устроился и быстро умотал
там что-то тебе резко надоело
послал всё к чёрту и на всех парах
(так,что спина от бега вся вспотела)
ты очутился вновь в родных стенах
но здесь опять ты не искал покоя
на выдумки всегда ты был в главе
и если захотел, то из запоя
ты выходил как лётчик из пике
а то смотрю: как на моей кровати
дремает кто-то - сладок сон его
"Ему спать негде. А все люди братья"
- шатаясь говорил,- "Но парень - во!"
соседям и знакомым безотказен
и если что, готов отдать штаны
где ты, там сразу начинался праздник
чрез не могу, со смехом Сатаны

***

и тут мрачнел, в мозгу являлась дума
такая, что не провернуть и впятером
(почувствуйте, как холодом подуло
как тучи небо закрывают за окном)
и сразу мелкие заботы у соседа
теряли цвет - а он лишь рот раскрыл:
как можно дальше жить, покуда где-то
на яхте собственной в Сардинию уплыл
кто с наглой рожей, обокрав своих же
ведя по коридорам вглубь ****ей
сжигает с диким шиком жизни
в больницах непроплаченных детей
сосед всё боком, боком и в квартиру
на нём ещё висит ярмом кредит
пока он не готов бороться с миром
и в пояснице что-то ломит и болит

***


а помню, как однажды, чуть смеркалось
всклокоченный из комнаты в трусах
ты выскочил. Тебе вдруг показалось
что лезет кто-то из балкона. Страх
заставил в руки крепко взять оружье:
кусок трубы и ржавую пилу
я выглянул в окно - снаружи
лишь фонари рассасывают тьму...

***

вот новый день. и лишь рассвет забрезжил
с собою взяв подстилку и очки
шёл загорать в пустырь спокойно, безмятежно
пока другие на работу шли
и как положено с обедом и отбоем
точь-точь как прочий трудовой народ
ты честно смену всю потел. И морем
смывал лишь иногда горячий пот
а мог и поработать - ну и что же?
ведь в жизни есть другая сторона
кабы не эти алчущие рожи
которым мало всё, которым нету дна
быть может и тогда негодованьем
кипя ты за грудки поднял
начальника и с полным основаньем
с оттяжкой своё мнение казал
а он, как после ты с заразным смехом
рассказывал, безмерно удивлён
был, но при всём при этом
сел дальше за фанерный стол
и там под огурца хруст, звон бокала
с нанизанной селёдкой на ноже
ты осознал, что не плохой он малый
и вот в обнимку вы уже

***

любил мечтать о чём-то зыбком, нереальном
в античный мир бросался с головой
в руках том мифов Древней Греции и пальцем
ты провожал Ахилла в славный бой
твоя религия была простая
пускай простит тебя - кто вечно на кресте:
в руках лоза у Диониса золотая
улыбка Зевса где-то в бороде
ты знал всегда, что на Олимпе где-то
в всеобщем шуме праздника и пира
тебя ждёт место за столом и это
намного лучше, чем холодная могила
покой небес тебе казался пресным
а поп, наоборот, казался сальным
так много в рай желающих, что тесно
-не стал ты занимать за крайним

***

а все вокруг кивали в осужденьи
когда же, наконец, за ум возьмёшься ты
и носит же Земля - лишь недоразуменья
сплошные "чудеса" и хлопоты одни
вон дядя Вова с третьего подъезда
серьёзный человек, один живот чего
лишь стоит, и в машине кожаное кресло
он точно не упустит своего
но твой ответ был очень лаконичен
его нашёл среди твоих бумаг
заброшенных, лишь со следами жизни
которая горела ярко так:
     не вина вина
     что оно хмельно
     а вина людей
     что они говно