6. Сатурн

В сатурнянских хмельных тавернах слишком холодно и безлюдно,
Корчмари без работы злятся и срываются на родных.
На Сатурне зима, а, значит, сквозь бураны пробраться трудно,
Так зачем же вообще скитаться, из пещер выходить своих?

Было лето - пора разгула, виноградных прелестниц юных,
Большеглазых и большегрудых, в ком ни зла, ни смущенья нет.
Страсть текла, как вино, рекою, и стенанья в ночи безлунной
Раздавались в чертогах леса, как развратнейший менуэт.

А зимой, в годы тьмы и скорби, Хронос тянет свои ладони
К теплым душам беспечных граждан, в коих тает белесый свет.
Хронос вешает Диониса на забытом богами склоне
За худую лодыжку к тису. Слышен звон золотых монет.

Хронос ходит угрюм и мрачен, у него есть медвежья шуба,
На высоком челе оленьи пятиветвенных рога.
Ухмыляясь жестоко, сухо, он срезает омелу с дуба
И подносит отвар бузинный к губам хаосного врага.

Хронос медленен и расчетлив, колдовство, как бутоны лилий
В чаше сахарно-белых пальцев, источает сладчайший яд.
Мы с тобою, когда родились, эту темную дверь открыли,
И теперь спустя столько весен нам уже не свернуть назад.

Хронос нежно ласкает шею хрупким лезвием золотистым,
На озябшей от страха коже замерла поцелуем кровь,
Из надколотых граней мозга, как песок, ускользают мысли
И ложатся ковром под ноги, так похожим на правду слов.

Бог столетий срезает жатву, колоски полны сил, покорны.
Весь триумф очевидно сладок и поэтому чуть горчит.
Двадцать-два - губы шепчут тихо - несомненно, беспрекословно:
Поднимайтесь, миледи, время слишком дорого. Вот ключи.

На Сатурне гроза и бури, завывают буранов трубы,
Час Диониса - на рассвете, до рассвета - 15 лет.
Хронос тянет нагие руки и целует с улыбкой в губы,
Слишком страстно для бога смерти, у кого и души-то нет.