Жар-Птица Десятая глава

После длинного, бесконечного дня, в который Влад  втискивал себя силой, силой держал на ногах, часто забывая дышать, стараясь не видеть, что  происходит вокруг; потом, на обратном пути, постоянно помнить только направление, куда надо идти, чтоб найти автобус – в такси он сейчас не мог бы сидеть один, - потом в метро (зачем всё это?), и снова под дождь, от которого кажется всё уже было мокрым насквозь. Когда, наконец, он открыл ключом дверь своей пустой квартиры, то сразу, не раздеваясь, в мокрых ботинках, он вошёл в комнату дочери. В углу стояла пустая кроватка, а под ней валялись тёмно-розовые тапочки Ларочки. Прижав их к мокрому пальто, безвольно опустившись на пол у кроватки, он неожиданно для себя по-звериному завыл, испугался этого звука, но не мог никак остановиться. С воем из души выходила, и всё не могла выйти, нестерпимая боль.
На этом прежняя жизнь закончилась и он твёрдо решил никогда к ней больше не возвращаться.

                ***
В Америке у Ланы уже давно жила мамина сестра с мужем и сыном. Их с Ларой радушно встретили, во всём, в чём нужно, помогли. Лана закончила медицинские курсы,  и довольно быстро нашла работу в нескольких врачебных офисах, работала на современной аппаратуре и неплохо, весьма неплохо зарабатывала.  Появились новые знакомые, в большинстве - американцы.
 Лана   хотела глубже войти в новую для себя жизнь и, казалось, ей это удавалось. Она сняла хорошую квартиру, отдала Лару в школу, в которую тут ходили чуть не с пятилетнего возраста. Просто так назывались садики для дошкольников. Но отношения с дочерью никак не складывались, расположить девочку к себе было очень сложно, тем более, что виделись они мало.  Лана много работала.
    Всё чаще ей казалось, что дочка только и делает, что намеренно выводит её из себя, не ценит ничего из того, что она, мать, старается для неё сделать. Хотя всем пользуется, но ни за что не благодарна. Часто грубит, но ещё чаще просто не реагирует ни на какие разговоры.
Лана старалась не показывать своих проблем  родственникам и знакомым, постоянно шутила и смеялась, но сама не замечала, как привычное чувство горечи пробирается и в шутки, и в смех.
    Она не могла пожаловаться на невнимание мужчин, постоянно возникали поклонники. Временные связи её не привлекали, и она быстро отделывалась от таких охотников за одинокими дамами. А потом появился Генрих, положительный, очень влюблённый, седой уже, американец немецкого происхождения. Обеспеченный и добрый человек окружил её мягкой заботой и тактичным ухаживанием, но он был женат. Его дети уже имели свои семьи, а его сороколетний брак, видимо, выдохся настолько, что он моментально попал под обаяние красавицы русской, хотя  всю свою жизнь был добропорядочным семьянином, и человеком ответственным.
Он даже сумел расположить к себе Лару, чему Лана не только удивлялась, но и ревниво завидовала, хотя ничем этого не показывала, просто старалась не замечать. Всё складывалось так серьёзно, что вскоре встал вопрос о женитьбе.
    Лана, уже поняла, что постоянная душевная горечь не отпускает её и в новой жизни. Она позволила себе признаться, что непонятно почему, но она несчастна, абсолютно несчастна.
Дошло даже до того, что в момент слабости она внезапно позвонила в Москву и, стараясь не выдать себя, почти весело спросила Влада, не могли бы они, после всех наделанных ошибок, попробовать снова жить вместе, для чего она даже готова вернуться в Москву. Услышав, после слишком долгого молчания ответ, голос, которым этот ответ был дан, она бросила трубку, и проплакала почти полночи. Утром надо было рано вставать. 
Она взяла себя в руки.
Зная стороной, что у Ланы в Америке...