Жар-Птица Девятая глава

Влад сидел у постели дочери, смотрел на ушедшее в себя спящее лицо, в памяти всплывало всё самое тяжёлое, что, как он надеялся, запрятано в душе давно и далеко.
Лара была очень похожа на мать: густыми тяжёлыми волосами, светлым овалом лица, нежными чертами, как бы вырезанными твёрдой рукой, миндалным разрезом плотно закрытых сейчас глаз. Только их серым цветом и походила на отца. Всё остальное, и внешность, и характер, неудержимый и взрывчатый, шло от матери.
    Лана не пыталась находить компромисы, и не умела уступать. Влад тоже отстаивал свои привычки и принципы. Мужчина он или нет?
Когда в доме появилась малышка, для Влада наступило самое тяжкое время. Он многое был готов делать: и вставать ночью к Ларочке, поить водичкой, укачивать, даже гладить пелёнки.

Но вместе с появлением ребёнка у Ланы в руках оказалось ещё одно, самое сильное средство воздействия на мужа. К ужасу Влада, она множество раз заявляла, что покормит девочку только, если он согласится исполнить её очередное условие. Вначале он возмущался,  пытался протестовать, не мог поверить, что мать может спокойно слушать голодный плачь дочери, и невозмутимо добиваться своего, шантажируя его этим плачем.
Вскоре убедился, что противопоставить этому кошмару он ничего не может. Лана была непреклонна и Влад, мрачнея всё больше, уступал.
    Это был самый тяжёлый, и самый разрушительный период их семейной жизни. Хорошо, что продолжался недолго. Приехала на помощь тёща, уже столько раз сглаживающая все шипы и колючки  их отношений. А вскоре, когда Ларочке исполнилось шесть месяцев, у Ланы пропало молоко, и Влад частенько ходил в детскую кухню за множеством бутылочек с кефирчиками и молочными смесями.
    Коляску с ребёнком обычно выставляли на балконе, но, бывало, Влад с удовольствием гулял во дворе с колясочкой, любовался на дочь, сладко спавшую в кружевной белоснежности.
Кошмар миновал, но не забылся. Влад пережил такой гнев и унижение, что невозвратно что-то изменилось в душе.
    Теперь там всегда тёмным грузом лежали тяжесть и грусть. Пока с ними была Мария Осиповна, всё шло почти что по-прежнему. Дочка подрастала, была очаровательна, грела ему сердце тёплым комочком. Привязываясь к ребёнку всё сильнее, Влад старался никогда не вспоминать те страшные полгода их жизни.
Чуть подросшую Лару на лето забирали дедушка и бабушка, и Лара проводила у них на даче почти по три месяца. Дедушка постоянно был с ней, а бабушка приезжала после обеда и, все втроём, они возились в саду, гуляли у речки, собирали сладкие чёрные ягоды с колючих кустов. Счастливы были все трое, и Лара была принцессей этого маленького царства.
    Первым ушёл отчим Ланы, Семён Витальевич. Тихий и скромный человек, прекрасный врач, он сумел остаться в стороне от разрушительных бурь общественной жизни. 
Они были коллегами. Марии Осиповне повезло оценить незаметного, но сильного, душевного, умного, и очень доброго человека, который не мог похвалиться блестящей внешностью.
Большая голова с крупными чертами  резко контрастировала с невысоким ростом, и лёгким, суховатым телом. Семён Витальевич, казалось, постоянно был погружён в свои размышления, и не привлекал к себе внимания окружающих. Но Марии Осиповне как-то удалось уловить его душевную красоту,  достоинство и силу характера.
    Когда она осталась одна с маленькой Ланой на руках, Семён Витальевич стал явно проявлять внимание к яркой и энергичной коллеге. Он был не очень крепок здоровьем, но умел всегда оказаться рядом, когда ей было трудно, тактично, незаметно помочь. Мог дать всегда хороший совет, к нему легко было обратиться с просьбой. Его отзывчивость и доброта были так органичны, так искренни, что уже сами по себе  давали ей душевное облегчение. 
С Владом у них были самые тёплые отношения и, бывая в гостях друг у друга, они с удовольствием  подолгу беседовали на самые разнообразные темы.
Влад высого ценил основательность обширных познаний Семёна Витальевича. На него целебно воздействовало уважение тестя, и его сильный, спокойный характер.
Теперь Влад очень сочувствовал Марии Осиповне. Она снова осталась одна, после долгой счастливой совместной жизни , уже на склоне лет, и чувствовала себя воистину осиротевшей.
Семья дочери ей стала ещё ближе и спасительней. Она всё реже уезжала к себе, в Ленинград, жила только Ларочкой.
Влад с женой оба работали, но могли теперь, с помощью Марии Осиповны, позволить себе изредка свободный вечерок. Лана даже пошла на курсы английского языка, знание которого дало бы ей хорошую прибавку к зарплате. Всё шло налажено и спокойно.
    Но пришёл чёрный день, Марии Осиповны не стало. Лана, ощущавшая неприметное присутствие и помощь матери как естественную часть своей жизни, всегда наполненной множеством дел и интересов, словно полетела с разбегу в какую-то бездонную пропасть. Вдруг перед ней раскрылось как много она упустила, уже навсегда. Посматривая на мать сверху вниз, с молодой самонадеянной снисходительностью, Лана как-то больше замечала её забавные стороны, несовременные черты, чем то главное, чем действительно была богата, во многом оставшаяся ей неизвестной, самая близкая на свете мама.
    Трудней всего было Ларочке. Нежная, терпеливая бабушка вдруг исчезла.
Некоторое время Лара провела с тётей Алиной, сестрой отца, с другими  малознакомыми тётями, подругами мамы. Потом, с плачем и страхом, она стала ходить в детский садик. Ей всё там не нравилось, ни постоянный кисло-сладкий запах, висящий в воздухе во всех комнатах, ни многорукая, многоногая орава детей, от которой некуда было деваться, и с которой она не хотела быть вместе. Чужие взрослые то раздевали, то одевали её, и заставляли делать то, что она не хотела, прикасались к ней совсем иначе, чем это делала бабушка.  От еды странно пахло, она была совсем невкусной. Но каждое утро её будили очень рано, со спешкой и шумом умывали, одевали, и дальше надо было, в тяжёлой одежде и жёстких сапожках, выходить из тёплой квартиры на скучную холодную лестницу, а дальше ещё хуже – в темноту, ветер, часто дождь.
Мама спешила, тащила за руку, а идти в садик Лара не хотела ни за что, но что она могла поделать. Она упиралась изо всех сил, молча, озлобленно вырывала свою руку,  и с каждым днём делала это всё упорнее.
Как-то раз мама в ярости ударила её по щеке, и так быстро поволокла по дорожке к остановке автобуса, что Лара почти падала на каждом шагу.
Этого она матери не простила. С того дня началось её взросление, а беззаботное детство, наверное, закончилось. Она стала всё замечать, что происходит вокруг, и запоминать. Когда в садик её вёл папа, он просто брал её на руки, и по дороге что-то всё рассказывал, спрашивал о чём-то. Она знала, что ей снова предстоит противный день в шумном садике, и не хотела ничего отвечать.
   Дома тоже было трудно. Папа с мамой часто ссорились, или долго молчали каждый в своём углу, если оба были дома. Но мама была дома очень мало, приходила очень поздно, и всегда была занята.
    Однажды Лара увидела свою комнату всю в коробках и мешках, почти все игрушки и книжки куда-то исчезли, а через несколько дней они с мамой и папой сели в странно пахнувшую машину, и долго ехали под дождём. Потом вошли в огромный зал полный народу. Все несли большие ящики с ручками со смешным названием - чемоданы.
Лара с родителями долго стояли в очереди к прилавку за которыим  тётя в странной одежде  что-то искала в их чемоданах. Лара очень устала, но пришлось ещё долго куда-то идти в длинной толпе, а потом  пробираться в огромном высоченном автобусе-самолёте  к жёстким креслам. Сидя там на коленях у мамы, и глядя в маленькое круглое окно, она всё старалась далеко внизу увидеть папу.
Он так и не появился.