Чтобы хоть как-то отвлечься... Часть 6

 «...И велик был усопший, и величие его было в том, что            
ничего никогда он не делал плохо. Многие упрекали его
за то, что он  не делал ничего, но праведность и была в
том, что не в состояние совершить чего-то хорошего он не
стал делать ничего плохого, обрек себя на самоуничтожающее
мучение, но спас стольких своих ...»

Эзоп, Сборник «Избранное из застольного».


«Руки прочь, не ставь засосов
На моей больной душе.
Не терзай меня вопросом -
Вряд я б тебе помог».

   Чтобы хоть как-то отвлечься от всего, и всех, я потянулся к телефону. Был почти уверен и вскоре выяснилось как я был прав - когда больше всего нужен пустой, но спасительный телефонный треп, вдруг выясняется, что из сотен номеров в твоей записной книжке ни один решительно не подходит для этого пустяшного случая. Что и говорить, отличная порция здорового оптимизма. Хорошая погода бывает тогда, когда она тебе портит все планы.
Кого-то это окончательно добило и осталось бы прозаическое - поиски наилучшего из средств по борьбе с любимым стрессом, хотя сначала это было всего лишь любимое средство борьбы с ним.
    Внезапно четко и явственно я ощутил, что если через секунду пулей не вылечу на улицу произойдет вселенский переполох. Будучи по натуре неисправимым гуманистом, я не стал рисковать всеобщим спокойствием и благом вселенной, и уже через мгновенье совершал легкую прогулку, бесцельно вглядываясь в лица встречных, и разглядывая неповторимую галерею лиц манекенов в витринах одежных магазинов.
     Очень скоро я заметил, что тоска стала улетучиваться так же быстро и беспричинно, как некоторое время назад и овладела мною.Бесцеремонно разглядывая лица  движущихся людей и застывших мумий я быстро уловил то, что их роднил: иногда начинало казаться, что толпы манекенов бредут по своим делам, а люди застыли по чьей-то всесильной команде. Лица и тех и других были полностью лишены эмоций, лишь иногда виделось что-то больше напоминающее гримасу или оскал.
    Инстинктивно я начал улыбаться; сначала просто чтобы ни те, ни другие случайно не приняли меня за своего, а потом - радостно, лучезарно, вызывая всеобщее недоумение и ужас. Прохожие шарахались в стороны, манекены продолжали смотреть кто с издевкой, кто с осуждением. Я несся над ними, я уже не видел ни тех  ни других, я парил в воздухе, изредка помахивая крыльями. Дыханье перехватывало от сумасшедшей радости и ощущения близости чего-то большого, значимого, грандиозного, что рвёт на части твоё обыденное, врывается в твой мир помимо твоей воли, переворачивает всё вверх дном, как порыв ветра в кабинете с аккуратно разложенными годами бумагами, и ты уже не можешь этого забыть или сделать вид, что ничего не было.
    Что и говорить, очень часто ожидание события куда приятнее, чем само оно, чем уже случившийся факт, обретший физическую оболочку и ставший - хотим мы того или нет - прошлым. А в этом уже полно чего-то неосознанно сентиментального, грустного и звучащего щемящим минором в душе на фоне желтых опадающих листьев. 
    Я понял, что буду стараться  сохранить в себе чувство парения и радости  любой ценой и не стал противиться этому. С годами многие из моих внутренних устоев рушились и бесследно исчезали в пыли своих осколков, другие приходили им на смену; часть чтобы недолго повластвовать и исчезнуть подобно своим предшественникам; другие - чтобы обосноваться в пантеоне моих внутренних богов навсегда. И одним из верховных жрецов в этой славной семейке был мудрейший старичок с озорным блеском в юных глазах, который без устали  твердил мне: « Если очень хочешь сделать что-то сегодня - сделай, не противься себе, не убивай семя в себе, ибо самоубийство - тяжкий грех, это тебе известно. Но разве может убийство бренной плоти сравниться с  убийством  порывов твой бессмертной души,- медленное, но неизбежное, - и разве не есть это куда более тяжкий грех?» Несмотря на некоторую возрастную занудность, чувствовалась в его словах какая-то непреходящая мудрость, с годами я слушал его все более внимательно, и однажды после очередного его наставления, которое я снисходительно выслушал на переходе от ванной к спальне, я с удовольствием понял, что дедушкина философия уже давно часть моего естества и мы мирно уживаемся с ней в моем страждущем теле.