Город, живущий небом

Перед охотой

Леса расступаются перед тропой,
деревья боятся охотников бледных.
В сырых капюшонах по чаще густой
они продвигаются к статуям медным,
упавшим на землю с планеты другой.

Стоят божества - покровители пуль.
Леса онемели. Звучат, как угроза
прокуренный тенор и шип папиросы.
Лесных территорий замедленный пульс
доносят до уха послушные сосны.

Мы все затаились в забытой пещере,
здесь спрятались птицы и дикие звери.
Поляны затихли, напуганы фавны.
Начнется вот-вот поединок неравный.

Город, живущий небом

Этот город, живущий небом,
медленный город, живущий небом.
Планировка квартир и балконов
предполагает ежедневный променад
по холмам, велосипеды черные напрокат,
созвон с пилотами, пролетающими под утренней луной
белой тоненькой стрелой летательных аппаратов.
Вихревые потоки безвозвратно
уносят осыпавшуюся штукатурку, стекловату,
кирпичную крошку вместе с жизнями ветеранов
войн шестидесятых.
Церкви. слепленные из хлеба,
прохладные квартиры светло-серых уютных строений
не задерживают пассажиров -
жителей города, живущего небом.

Кассель, июнь 2012

Ночь у окна

Туннели снежных снов от тучи до окна,
открыты рты небес с фонтанами и пеной.
Стремится перегнать вечерняя волна
высокие ветра, кометы из вселенной.

Устроюсь у стекла на всю большую ночь
с тетрадью для работ по физике и с ручкой,
туннели снежных снов от крыш стремятся прочь
параболой антенн к трапециям летучим.

За кубком кубок там лесбосское вино
пьют Боги по ночам спокойно и неспешно
и расстилают вновь волшебное руно,
срывая с нимф венки и тонкие одежды.

На башне

Внизу оставив мешок заплечный,
они на башне сидят, обнявшись.
Облака процессией бесконечной -
армия без вести пропавших.
Облака покачиваются, пропуская
к старой крепости легкий ветер.
Они на башне сидят, обнявшись,
кульминацией трех столетий.

Самолеты и облака

Пропеллеры жужжат шмелями,
ветра распадаются на куски,
недовольные небесами,
вибрируют желтые пески.
Прячутся в темные норы змеи.
Самолет над пустыней легко дрожит.
Небо морщится и белеет,
отражаясь от черных плит.
Сны из карт разноцветных свиты
лапкой сонного паука.
Сквозь их хрупкие монолиты
просочиться способны только
самолеты и облака,
самолеты и облака...

Между

Между мною и белым тем самолетом
в сумерках голубых, в июне
ютятся мои романы и вечера,
пионерские лагеря, охотники-егеря,
жаркие полдни, прохладные дожди,
обезумевшие вожди
племен, живущих в советских книгах,
стоящих на полках в советских школах:
племен одетых и полуголых,
племен угрюмых, племен веселых,
племен, что служат иродианам,
племен, что служат давно зелотам...
Между мною и белым тем самолетом...

Летние галлюцинации

Переезд. Шлагбаум закрыт на час.
Жара. И жажда неумолима.
Пролетает товарный поезд мимо.
На цистернах красным написано что-то.
Я пригляделся - написано КВАС.
Струйки искрящегося пота
шипят и давят на левый глаз.
Вагоны с квасом минуют земли,
где люди жадно на переезде
следят за квасом и полудремлют.

Паучья фабрика

В саду, лишь в сторону на время отойдешь,
повсюду паучки мгновенно приступают к делу,
пакуют времени кусочки в прозрачные слои зеленой хвои,
затягивая паутинкой легкой
цветные бонбоньерки.
В лесах, в садах барочных,
в домах пустых, в углу квартиры,
в подвалах одноглазых
хранятся фабрики паучьей сувениры.

Оловянные солдатики

Там, под водою легкой, в саду,
на дне изогнутого пруда
разбросаны фигурки оловянных
солдатиков. Они в июле зовут прохладный ветерок
и кличат облака и пасмурное небо,
и нимф с промокшими кудрями
на девичьих щеках румяных.
Фигурки солдатиков оловянных
под лампой спящей земли - луной -
лежат ночами и ждут сигнала,
когда колонной, когда фалангой
навстречу готам, навстречу галлам
пойдет их звонкий железный строй.

На масляной ладони великана

На масляной ладони великана
я лгу о будущем и лгу о настоящем,
но лгать о прошлом здесь запрещено.
Как бездна открывается оно
и в травы вязкие , в поля зовет и тащит.
Там режут руки острые травинки,
там рощ фруктовых лиственная гать.
На масляной ладони великана
я лгу о фруктах, сладких и с кислинкой,
о фруктах горьких пробую молчать.

Сны

В сон зимой погружены,
в бодрствование летом.
Ночью все обнажены,
утром все одеты.
Сны под натиском луны
тише и короче.
Днем в тюрьму заключены
и свободны ночью.
Где-то стонут паруса,
где-то джунгли воют.
Светит грустная звезда
над скелетом Трои.

Деревня

Деревня. Дома и вечер.
В комнатах кровати и ковры.
Сундуки. Четыре разбросанные руки,
на подступах к кровати носки, чулки,
наспех стянутая блузка
пятном лежит в коридоре узком.
Деревня. Дома и утро.
Жизнь осталась совсем случайно
именно в этом случайном месте.
Автобус из-за кладбищенского холма
выныривает, как из великой тайны
маршрута четыреста сорок два.
Деревня. Дома и лето.
Струны разорванные, стон березы.
Здесь начинается "никогда"
и проливаются чьи-то слезы
ночью темной. Мелькают тени,
ловко спрыгивая с крыш.
За ними кошка следит и звезды
который год придают гипнозу
и тянут в небо полевку-мышь.

Мои заметки на облаке

Я созерцал сражение на море
и все в тетрадь записывал подробно.
Я знал исход заранее, но все же
я наблюдал сражение из ложи,
на облаке устроившись удобно.
Мне не мешали молнии и гром,
и кровь стекала в волны, словно брага,
шли корабли, оскалившись огнем,
и паруса сгорали, как бумага...
Но уплывали трепетные тучи,
наполненные кровью и водой.
Мои заметки в порохе пахучем,
я прочитаю, может быть, зимой.

Рождение призрака

В начале самом бесформенный цветок
рождает темноту,
затем луна рождает тень
бесформенной души.
И после из нее вдруг возникает призрак -
слияние цветка и ароматов мглы,
и тела стройного,
его короткого соития с вселенной
в обличии девушки блаженной...