Бьют Ермилку по затылку

                (авторская быль)
   А вышло всё так не предсказуемо... Для себя да для своей дочери сняла я дом с огородом на тихой улочке, - всё лучше чем на четырнадцати метрах в общежитии маяться с моей нищенской зарплатой. А тут и дом просторный и огород большой - сажай не хочу, - будет хоть чего зимой в рот положить. Мечталось - картошки мешками нарастёт, луку, моркови, свеклы, чеснока, помидоров опять же да огурцов для засолки на нашу длиннющую северную зиму. Ну, и взялась я стремглав за обиход жилища. А оно, надо сказать, было в крайне запущенном состоянии, - стены закопчены до толстенной корки чернущей, ведь жили в нём набожные 90-летние старики.
   Вот... натопила я русскую печь, что при входе в дом расшеперилась не меньше чем на пять квадратных метров и поставила туда три ведёрных чугуна с водой. Эх, ухватики! Пришлось руки-то мне свои тогда крепко поломать, пока задвинула чугунищи эти куда надо по кривой древней кирпичной кладке... да и ушла в родительский дом ночевать. А утром приходим - баттюшки мои! - все стены и потолок в сажных потоках воды. Оказалось, что она вся испарилась и по законам физики на холодных поверхностях расположилась. Осталось нам с Никой только от души тряпками поработать, и дом засиял бревенчатыми стенами, крашеными в синий цвет. Окна вымыли, побелили белилами цинковыми, мосточки во дворе починили, у заброшенного колодца во дворе сруб подлатали, запущенный малинник почистили от сухих веток - ра-до-сти не оберись! Но в декабре заявились хозяева, и невзирая на договор, в котором мы можем в дому пять лет проживать, выкинули нас на мороз в три счёта. Дом-то легче в прибранном виде продавать.
Вот и испытала я очередную житейскую оторопь - чего делать? Пошла к начальнику города - так , мол, и так... жить негде, а я в гражданском строительстве восемь лет отработала, может полагается мне чего? И дали нам тогда из аварийного фонда ордер на вселение в две смежные комнаты семь да десять квадратов с двумя развалившимися печками в нежилом бараке.
   А на дворе 28 декабря, люди-то добрые к новому году под ёлки подарки кладут... И опять у нас с Никой аврал случился, печку клали (хоть бы одна топиться начала!)стены оскабливали от грязи. Вонь, холод. Да тут ещё откуда ни возьмись клопы полчищами со всех сторон среди бела дня на нас полезли. Они говорят, падлы, больно живучие, - могут при неблагоприятных обстоятельствах в долгосрочный анабиоз впадать, но как только запахнет живой плотью - сразу бросаются на откорм! Вот я ничего умней и не придумала как из садового брандспойта все поверхности раствором карбофоса поливать.
Клопов потравили, и сами, слава Богу, живы остались. Мою дочь старики у себя приютили, а меня - районная больница с отравлением и с воспалением лёгких. И пока я там на тёплой дармовой койке отлёживалась, страсть как было жаль собранного урожая! С фанатичной любовью дары огородные были выкопаны, вычищены, уложены, заготовлены в банки, в баночки вплоть до последнего стручка горохового в подвале дома, ставшего для нас родным-родным!. Так становятся до боли родными выхоженная бесхозная живность.
    По теплу мы обе печки разобрали, помню кирпичи в окошко выбрасывать нам помогал сосед-децепешник, - хороший такой молоденький парнишка в очках. Я в ту пору санитаркой в больнице работала сменами. И вот в пересменках (то днём, то ночью, - не важно) клала я новую печь таким образом, чтобы её бока сразу обе комнатёнки бы отапливали в нашей Гэобразной трущобе. А у рук-то этого дела не бывало. Вот и мастерила я её по книжке. В первый раз она и не думала топиться, затопилась лишь на третий раз - в смысле,когда я её трижды заново переложила. Вот... жить-то как-то надо. Дочь, при живом отце, - безотцовщина. Но льготы от государства мне были не положены, так как я имела тогда по бумагам статус замужней женщины. Алиментов нам тоже не полагалось, потому что папа (наш любимый папа - хирург высшей категории- белая кость)отцовства не признал... не резон ему было. А я всё в чудо верила, что наступит самый красивый день в нашей жизни - подойдёт он к нам в голубой рубахе и сам такой ясный, улыбчивый, с бородой и с гитарой,  протянет руки, возьмёт дочку на руки и она, прижавшись к нему, прошепчет волшебное слово - папа... Вот эта нелепая мечта и придавала мне силы горы ворочать...
Но разговор-то уж больно далеко я увела.
Дело-то было уже жарким летом, и я заболела сильнющей ангиной. Значит, лежу я на своём старом диванчике, - вместо ножек чурки подставлены, да матрас совсем не в силах скрыть торчащие из него пружины, а у меня и вес-то бараний - 49 кг при росте 170 см...
Температура за 40... сознание плавает. То я вижу окно перед собой, то нет. Ника, знамо дело, с утра на реку с подружкой убежала, а я лежу и как в той присказке "и воды-то мне подать некому!". Любая попытка встать заканчивалась болезненной неудачей. А в горле от боли ломит так, что слезу само собой прошибает. И так мне себя жалко, так жалко! Как вдруг - бац!- единственное наше зеркало, которое шло в придачу к дверке видавшего виды шкафа, упало на пол и разбилось на мельчайшие кусочки - и собирать нечего. Даже малого кусочка целого не осталось, чтоб перед ним хоть бы один глаз накрасить можно было. Тут мне совсем тоскливо стало, и я принялась стонать в голос, да стараться мысли свои от состояния такого своего беспомощного отвлечь. Планы строю - как оздоровлю,- надо будет на стройку сходить да стащить там кусок чёрного глянцевого битума (присмотрела), а кирпичи от печек ещё остались. И надо нам будет с Никой (а Нике-то шесть лет!)во дворе из кирпичей топочку соорудить да в старом ведре битум разогреть до состояния текучести, чтобы потом залезть на чердак сначала, а потом и на саму крышу да и залить-залатать невыносимую брешь в потолке в "красном" углу нашей "передней" комнаты. Всю зиму в неё, казалось, вот-вот снег повалится, а уж весной потоп из тающей корки снеговой нас в такое отчаяние привёл! А главное - всё в нашем углу гнить да вонять начало от влажности невыносимой. И так было обидно, что нас в приличном месте, обнюхав, провожали очень презрительными взглядами.
    Помнится, принесла я свои первые стихи в редакцию районной газеты напечатать, а редактор был дядька простой, любил выпить и стихи Есенина кому-нибудь почитать. Так он поморщился и открыто упрекнул: "Опять ты в морге санитаришь!? Брось, уходи оттуда, вся одежда у тебя трупаками провоняла - за версту тащит!" А потом для извинения придвинул мне стакан водки и говорит уже другое :"Я тебя к себе в журналисты возьму"... но не успел, - умер...
    Опять я чего-то отвлеклась... Ага, значит, лежу я, температурю, а на дворе тоже жара невозможная и не дохнуть мне не выдохнуть от разной боли и отчаяния... а тут и темнеть начало, дочь с реки вернулась. Увидала она моё плачевное положение и ну суетиться - давай, говорит, я тебе буду загадочки читать, а ты будешь отгадывать, тебе легче и станет! Мне, конечно, тогда каких бы нибудь антибиотиков не помешало, но "моя скорая помощь уже прибыла" в лице дочери и как говорится - чем богаты,тем и рады!
И вот читает она мне загадку -
=
Бьют Ермилку
по затылку,
а он не плачет, -
только ножку прячет.

Я как зареву!!! Слёзы извергались из меня с мощностью Ниагарского водопада. Вьюном я завертелась на своём колченогом диване, - откуда и силы взялись! Мне так жалко, так жалко стало этого Ермилку! А я, главное, его представляю - маленький такой мальчишечка, худой, голодный, бледный, си-ро-ти-ну-шка (раз заступиться некому)стоит, ручонки свои прозрачные в разные стороны развёл, а его бьют и бьют по затылку, бьют чем ни попадя, бьют - не перестают! а он только но-жку пря-чет... ы-ы-ы...
- Мамка, ты чего? Чего ревёшь-то? Сильно больно так болит?!
И воды мне тащит, а ручки трясутся от страха, что непонятно чем мамку свою обидела, до слёз довела... а дальше я не помню... вырубилась, наверное, уснула...
А утром проснулась здоровая и как ни в чём ни бывало. Ника ещё спала в обнимку с собакой. А на столе лежала книжка с загадками. Я снова эту загадку прочитала. Ответ-то был - гвоздь...