Веселятся

В  БЕСПЕРСПЕКТИВНОСТИ

Я в новом ракурсе свободы
не вижу поворот судьбы.
Маячат памятью обводы
и, наклонённые столбы
в осенней слякоти безумья
звенят в безветрии ночей.
И всё увиденное в сумме
порадует лишь палачей,
уставших исполненьем казни
над редкой памятью моей.
Понять такое можно ж разве
в бесперспективности полей
засеянных пустою ложью,
обманом плотным с болью зла.
Да разве это всё возможно,
да разве вынесет Земля?


НЕВОЗМОЖНО

На пожаре осеннего буйства
не бывает, простите, огня.
Но горящее радостью чувство
посещает не только меня.

Веселятся берёзы-невесты
и хохочут осины в логу.
Невозможно от листьев согреться
полыхающих так на снегу.


НЕ  ТЕРПЛЮ

Я ненавижу подхалимство.
Я подхалимов не терплю.
Всё это даже и не свинство,
а всё похоже на юлу.
И в суетливости вращенья,
и в затухании его.
На редкость горькое прощенье
в бесконечной радости того,
забытого порою тихой
под шорох в грустный листопад
из жизни той, недопустимой
не возвращаются назад.
Летят по кругу обезлистев,
ложатся тихо на стерню.
Я ненавижу подхалимства,
подхалимажа не терплю.


БЕЗВОЗВРАТНОСТЬ

Предыстория сомнений
затуманилась вдали
не записанных мгновений
на картинах у Дали.
Время льётся по изгибам
неизвестности степной.
Побывал ли ты где-либо,
согласился ли с ценой
достижения порога,
за которым грусть и тлен,
где, проплывшая пирога,
словно бы минутный плен,
что расписан по секундам,
расплывающихся в нас,
понимающих подспудно,
что пространство – это час
заполняющий невнятно
всю окрестность до небес,
повторяя многкратно.
Ну, какой в том интерес
искривлять не свет, а время,
протекающее в нём.
Золотое жизни стремя,
заблестевшее огнём,
помогает на стремнине
удержаться нам в седле,
вспоминающих поныне
катаклизмы на Земле,
изменяющие облик
ледников душевных ран.
То ли это был мой отклик,
то ли это был обман,
отражавшийся в изгибах
беспространственного дня,
без волнения на зыбях,
безымянностью звеня,
я вошел в былое время,
не плывущее во мне.
Не моё, но всё же бремя,
закалённое в огне
и в агонии зловещей
от вещания в тиши,
где моё желанье плещет
на пожар моей Души
в безвозвратность униженья
на колосья странной лжи
до рассвета приближенья
с криком радостным: "Вяжи!"
Проходимца от печали,
пустозвона от тоски
под нетёмными ночами,
где все звёзды так легки,
что взлетают ввысь красиво,
улыбаются в ночи.
Беспокойные осины,
наподобие свечи,
поднимают пламя листьев
в осязаемую высь,
где свою проводят птицы
незаметную, но жизнь.


И  СМЕЮТСЯ

Я – маньяк пустой забавы –
заглянуть туда, за борт,
где беспечные купавы
открывают жадно рот,
ловят мух, стрекоз, пиявок,
и смеются белизной
над кипением подлянок
в оправдании резном.
А волна бежит по глади,
нарушая бег времён,
остающийся не сзади,
а стремительно на склон
поднимается кривая
переменчивости, но
ни на что не уповая,
попадающий на дно
обездоленности нашей,
понимает не предел,
что собой почти не страшен.
Расчленённость скудных тел
не пугает одиночек
на простреле у воды,
где так много вьётся точек
в отражениях звезды.


БЕЗ  РЕЧЕЙ

Разве мог придумать сказку
и предвидеть тот финал?
Не развязку, а фиаско –
непредвиденный скандал
всё поставил, без сомненья,
всех расставил по местам,
нескрываемые тенью,
непонятные не вам,
а безмолвию разбоя
на безмерной высоте,
неозначенной судьбою
в однозначной пустоте,
у костра осенних сказок,
на пожаре торжества
ждут смышлёные отмазок
без труда и мастерства,
не случается случайность -
тоже надо заслужить,
превращая слово в тайность
посвящая, рвётся нить
неустойчивости этой
от сознания мечты –
быть печалью, но не спетой.
Пожелания просты.
Согласитесь, и поймете:
простота вам не к лицу.
Вы, конечно, зная мотов,
примеряя к подлецу
не ярлык, а имя чести,
открываете секрет,
отчего, гудящий пестик,
неустойчивый запрет
не страшит в объёме света
переломанных лучей,
не звучащего ответа
на премьере без речей.