Сто тридцать первая на Тарковского...

Сто тридцать первая на Тарковского.
Стою, почитываю про монголов.
Они недобрые, мои раскосые
монголки с косами в когтях заколок.
Стою, почитываю. Здесь все почитывают
про общежитье, бессмертно диповое.
Усы пощипывают и все подсчитывают.
В афише Сталкер глазища мучает,
свои и наши, толпу людскую.
А там ликуют,
кипой голубеньких уже размахивая,
нашей конторы, кажется, лучшие
сыромахи.

Те, сыромахи, молоды боле,
чем престарелы, а престарелы
намного боле, чем позабыты,
совсем разбиты
и в чистом поле, и в белом поле
в желтом дожде омывают тело
чье-то мое, ах, и в сраме, в страхе!
(Ах, сыромахи, идите на хер!)

Это не я. Это голос суфлерский.
Узкой полоской дверь обнажает
чье-то присутствие – человека.
Сто тридцать первая на Тарковского.
Роскошь любовь, это ты облажалась
в этом трезвучии телеэха!

Было мне просто страшно, просто.
Ваш был домишко света остров.
Не было мысли о зле иль блуде.
Я подалась – потому что люди.
Я поддалась – потому что люди.
Разве я знала, что вас не будет?
Кто же – запало – меня разбудит?
Пуст был домишко, лишь  свет и тени.
Долго молчало за дверью глухо.
Глухо назад возвращаться в темень.
Я возвратилась, боля, лягуха.

Сто тридцать первая на Тарковского.
Что значит – зеркало? Сердце – зеркало?
Кто занимается дозировкою.
преувеличил значение терпкости.
Пересолила. Втюрилась, втюрилась!
Боже, Аселя, что ж это делается!
Горюшко под ноги стелется, стелется.
Братушке снится: сестрица – дура.

Афиша – Сталкер – глазами плачется.
Стоим, почитываем.
Своим – и по фигу!
Своим – и по фигу. Кого обсчитываем?
Его – дистрофика?
Тебя – borracho?
Себя – тем паче?
Бегай, Анчутка, в поисках зеркала.
Струсили кролики быть бабаёжками.
Кончилась жуткая мазь азазелльская,
им не хватило. Осталось съежиться
где-то под кочкой, столичной, московскою.
Бегай, Анчутка, в поисках зеркала!
Зря в отражения сердца верила
сто тридцать первая на Тарковского...

январь 1982

©Заринэ Джандосова #zarinejandosova