В поэте соединяются музыкант и художник с философо

Мне тридцать два года:

У меня такое ощущение, что всё в мире одно и то же: каждое время имеет своих Гамлетов, Дон-Кихотов, Дон-Жуанов, и всегда есть свиньи, терзающие людей. Вечная борьба света и тьмы в людях.

Я иногда чую в себе силы влиять хорошо на людей. Но я не умею мыслить и говорить, как филолог. Я очень импульсивна. Мои мысли скачут с предмета на предмет. Я больше художник и музыкант, чем писатель, хотя хотела бы им быть, но в каком-то узком жанре.

В некоторых людях я ищу тех людей, на груди которых я хочу отдохнуть и быть слабой. Не послан мне был такой человек. Я вынуждена была становиться сильной и отмаливать души тех людей, которых сердце моё почувствовало и полюбило.

На людях я теряю сосредоточенность, мне трудно собрать свой ум, чтобы молиться.

Сбылась одна моя ранняя молитва о том, чтобы прошлое я могла вспоминать без боли.

Записала разговор с Леной сестрой.

Я: Что тебя потрясает?

Лена: Иногда стихи, музыка, дети, сознание того, что я живу, и что знаешь, это очень трудно выразить словами... Меня потрясает, когда я начинаю задумываться о вечности, потрясает и пугает.

Я: Ты интересна сама себе?

Лена: Я себе надоела. Хм. Да, очень надоела. Мне скучно с самой собой, постоянно нуждаюсь во внешнем будоражении, чтобы иметь пищу для раздумий.

Я: Ты чувствуешь когда-нибудь, что у тебя обжигается сердце от любви?

Лена: Да, у меня всегда любовь была со страданием.

Я: Нет, ты не поняла - чувство любви обжигает сердце.

Лена: Давно не было... Боря мне сказал, что мы с тобой одинаково дрыгали лицами... Забыла тебе сказать, я ехала в автобусе и увидела прелестное дитя. Все дети прелестны и милы, но это дитя напоминало мне миниатюру XIX века – тонкое печальное лицо. Она опустила глаза и думала о своём, потом стала смотреть на меня, что-то в ней такое трогательное было, такое нежное, такое просящее о чём-то. Ещё я поняла, что я люблю, когда дети печальны. Это очень редко можно увидеть. Это отвечает настрою моей души. Мне кажется, что они ближе к Богу. А печальны они потому, что много видят.

И чайник готов, и каша готова,
И все они ждут хорошего слова.

Лена: Я дитя без Бога.

Лена придумала слово "толпянин".

Любовь к Богу искупает все муки. Душа  полностью открывается только Богу, и Он единственный, Кто может полностью утешить. В такие минуты страданий больно смотреть на мир. Я плачу от адских мук и одиночества, моя душа изнемогает в плаче.

Человек тогда только находит себя, когда находит Бога.

Я спрашиваю Сашу Морозова: “Что главное в человеке?” Саша: “Мысль о смерти”. Я: “Ты любишь смеяться?” Саша: “Нет. Как Блок...”. Я: ”Блок разве не смеялся?’ Саша: “Нет”. Я: “Ты любишь плакать?” Саша: “Да”.

Я не люблю наши одежды ни мужские, ни женские, я люблю одежды греков и Апостолов на иконах.

Я спрашивала моих учеников: с кем, кроме людей ещё разговаривают люди. Они отвечали: с музыкой, со своими мыслями, но не говорили, что с животными, с деревьями, с цветами, пока я не наталкивала их на этот ответ.

Перечитываю дневники свои: я из вполне обычного свидания делала прямо-таки решающий миг в судьбе своей. Когда я хотела видеть любимого, умирала без него – он трудился и не подозревал о моих мучениях. А я обрушивала на него слова: “Я без тебя жить не могу”. У меня никогда не было терпения. И поэтому так всё плохо выходило со всеми.

В поэте соединяются музыкант и художник с философом.
 
Два часа разговаривали со своим другом Всеволодом Георгиевичем Черкаевым (Одиком). Он сказал, что заполняет себя то наукой, то комментариями и размышлениями о Библии. Иногда он пишет прозу-воспоминания, иногда стихи-посвящения друзьям. Они с огромным юмором исполнены. Я спросила Одика, заглядывает ли он в своё сердце. Он ответил, что заглядывает, а потом плюётся.

Когда ему было 16 лет, он был в восхищении от своего ума. Он живёт рассудком, в жизненных ситуациях им движет чувство долга, то есть доброта, но доброта, прошедшая сквозь ум. Он читал мне книгу о Франциске Ассизском.

Вера зашла ко мне, мы говорили о том, что людям интеллектуальным трудно найти себе родного человека из-за большой внутренней сложности. Людям простым легче найти друг друга.

Беседовали с моим другом архитектором и художником Борей Талесником. Он говорит, что не ощущает себя, что в искусстве сейчас упадок.

Когда мы гуляли в центре Москвы, он показывал мне разные дома и спрашивал моё мнение об их архитектуре. “У тебя неиспорченный вкус и свежее восприятие архитектуры, так как ты почти ничего о ней не знаешь”, - сказал Боря.

Он считает, что у меня лицо женщины эпохи Возрождения, что меня мог бы рисовать Леонардо да Винчи. Он читал мне наизусть “О совершенной радости” Франциска Ассизского.

Блок ходил в 1920 г. на исповедь к одному старому священнику на площади Труда.

Я жалею, что сожгла дневники с 13-ти до 18-ти лет. Переписывание старых дневников дало мне уверенность в себе – я не глупа.

В течение жизни совершенствуешься любить истинной любовью.

Из дневника Лены сестры: “После общения с Галей невыносима всякая фальшь, лживость глаз, жестов”.

Из моего старого дневника: “Весна проходит мимо, без меня, я же вожделенно хватаю её за край развевающийся одежды, раздувая ноздри.

Я хочу бежать по лужам и смотреть, как умирает снег, и почки вздуваются под губами. И не хочу я страдать, хочу быть зверюгой и обнюхивать следы весны”.

Из дневника Лины: “На Галю очень возбуждающе действуют люди. Она меняется, и я иногда поражаюсь её страстности в речах, детскому веселью, меткости замечаний”.
 
В Обыденском храме я чувствую, как душа моя становится огромной, я стремлюсь к бесконечному, к бесконечной любви. Дай мне Твою святую любовь к людям.

Иллюстрация: любимые старинные дома в Москве, снимала я.