Моя Москва - рассказ

- Здравствуйте, здравствуйте мой милый, родной, первый учитель! Вы простите… Я так долго не вспоминал и не заходил. Дела, знаете ли. Ведь я теперь уже совсем большой, но вы все равно непременно узнали бы меня, хотя я и изменился немного. Ну, то есть изменился… Обзавелся кудрями, как и все поэты. Я конечно не великий совсем и не классик, но пишу. Всегда пишу. Ничего. Москва не сразу строилась. Помните? А я вот помню.
Облака тяжело карабкались по голубому майскому небу. Его уголок окрашивался оранжево-красным последними лучами спрятавшегося за лес солнца. Вокруг тишина, только изредка гулко, в такт с сердцем, стучат птичьи крылья, когда синицы и галки перелетают с ветки на ветку, высматривая на земле крошечки пищи.
Еще десять-пятнадцать минут и совсем потемнеет. Я знаю, что нужно торопиться, но лучше знаю: и без этого тороплюсь везде, а в этот вечер не имею права. Если нужно – останусь на ночь. Пускай весенняя холодная луна беспощадно замораживает меня за все мои паршивые спешки. Пусть прохлада и безмолвность этой ночи вызывают мелкую дрожь в теле.
Но бояться я не буду. Я не привык бояться. Да и потом, со мной моя первая учительница рядом. А с ней, как с матерью, никогда мне не было страшно, с самого первого золотистого первосентябрьского школьного дня. Боже, как быстро пронеслось время!
- Вы слышите? – и тут же, не дожидаясь ответа, продолжаю говорить. – А я помню, как вы однажды сказали мне, когда на школьном дворе я руководил постройкой большой снежной крепости и сам увлеченно строил, катая комки снега еще усерднее всех. Помните, вы сказали, что мне непременно быть лидером, а я виновато, но довольно улыбнулся и пожал плечами, еще серьезнее говоря своим совсем тоненьким мальчишечьим голоском просьбы и отдавая приказания ребятам. Работа кипела. Помню: крепость простояла до весны, и ни один школьный хулиган не смог ее развалить. Хорошо сделали. Только жаль не сбылось, не стал я лидером, хотя власть очень манит. Всех и всегда, но разве это мне надо? Разве этому вы меня учили майскими уроками литературы на тихом школьном дворе?
Становилось темнее и мрачнее, и я все ближе двигался к своей учительнице, чтобы было не так холодно и не так жутко, и все продолжал говорить без остановок.
- Зато Москва моя построилась. Знаете, хороший город получился. Вы бы были счастливы, ведь я навсегда так и остался самым любимым вашим учеником. Ведь вы же помните, помните непременно, как я стоял рядом, а вы выставляли годовые оценки последний раз. Как вы ставили единственную четверку в моем отличном перечне годовых отметок, а потом написали мне свое великое: «Москва не сразу строилась», добавив так тепло, по-домашнему, будто даже спрашивая: хорошо, Владик? А я только, виновато улыбаясь, ответил «Да», чувствуя, как припекает голову майское солнышко через стекло, и слушал, как шелестят огромные березы под окнами на школьном дворе. Вот, прямо как сейчас. Навечно я полюбил их серебристый шелест.
В воздухе пахло сыростью и терпкой полынью, что заполонила все поле своими белыми корзинками. Они отчетливо выделялись в фиолетово-черных сумерках позднего майского вечера. Они, словно белоснежные крупинки, рассыпались по длинной, темной равнине. Где-то сверху ветер шевелил листья берез. Они шептали нежными голосами природы тайны целого мира. Я помолчал немножко, набрал в грудь побольше воздуха и заговорил с новой силой, легко улыбаясь далекому, растворившемуся в темноте горизонту.
- Только тогда моя Москва строилась, вы помните, а теперь? Я один против всех ветров и невзгод. Как же упрямо  я рвался к этой победе.  А теперь вот, как громко – поэт, писатель. Теперь у меня по русскому четверки просто быть не может. Я ведь с ним лучше всех дружу. И нет мне счастья большего, чем голос русских слов.
Я вздохнул пару раз, наморщил лоб, вспоминая свои строчки, встал со скамейки и в полный голос заговорил.
Моя Москва, моя столица грусти,
Мой дом мощеных мостовых.
Она меня, быть может, линем впустит
В свою страну машин живых.

И я спущусь десятками дождинок
С затянутых, как мышь небес.
Моя Москва, избитая рутиной –
Мой мир полночных пьяных месс.

Мне в ней разбиться о бетон строений
На миллионы теплых брызг…
Мне быть развеянным от дуновений
Восточным ветром лишь изыск.

Мне твой гранит на Яузе так дорог,
Так мил большой Устьинский мост…
Моя Москва не стерпит отговорок:
Я нужен ей как воздух гроз.

Моя Москва, моя столица грусти,
Мой краешек счастливых чувств
Меня, как прежде, майским ливнем впустит.
Моя Москва – страна искусств.
Голос пару раз срывался, а в спину дул холодный ветер, пробирая глубоко холодом и неудобно взъерошивая волосы на затылке. Но я только встряхивал головой, набирал побольше воздуха в грудь и говорил без остановок. Пытаясь сказать все то, что не  успел сказать.
- Спасибо вам, мой учитель, мне пора, а то потемнело уже совсем, да и глаза что-то режет… Холодный ветер. Мерзло. Страшно. Где вы, мой учитель? Простите, простите меня. Спешу. Дела.
Я постоял еще немного перед скромным синим крестом, переминаясь с ноги на ногу. На соседних могилах ветер трепал рушники, выгоревшие на солнце и загрязнившееся от луговой пыли. А у моей учительницы не завязан. Может оно и к лучшему. Положил живых цветов в изголовье и шатающейся, болезненной походкой пошел прочь. За мной скрипнула маленькая калитка с облупившейся краской. Мне стало больно от этого. Неужели некому выкрасить, смазать поржавевшие петли? И у меня дела. Нужно выстраивать окраины моей Москве. Я ведь обещал. И выстроил Кремль, но еще много строить.
Остановился, вслушался в шепот берез, которые встречали приходящего и провожали ушедшего, и заговорил, по-прежнему виновато улыбаясь.
- Живым – живое, а вам отдыхать – вы ведь заслужили. Смотрите на мою Москву со своих небес. Я выстроил ее, как и обещал вам когда-то давно своим детским, тоненьким мальчишечьим, но твердым, уверенным – Да.