Тайная милостыня

 -  Как  жизнь изменилась!- покачивая головой, горестно произнесла одна из моих давнишних знакомых.- Людей как подменили. Разве  так мы жили?
- Да что уж и говорить,- подхватила другая.- Раньше работали много, но и веселиться умели, и к людям с открытой душой шли. Одной чарочки хватало, чтоб и песню  сердечную завести, и  добрым словом перекинуться.  А теперь сидят в своих берлогах, поговорить не с кем. А в праздник! Бутылок всех мастей понаставят на стол, закуски на целый полк. Пьют, едят да про политику  толкуют. И все на судьбу жалуются. Шумят, злятся и жуют, жуют. Ящик включат, а там мужики, в баб переодетые, кривляются.  Песни настоящей  застольной не услышишь. Ушли песни. От тоски зеленой ушли.


- Все бы ничего, да зла много. В войну  на что тяжело было, а люди не злобились, последним поделиться могли.

-  А до войны разве не так было? – вступила в разговор молчавшая до сих пор  Олена Егоровна, старая, но не растерявшая  былой красоты  женщина в выбитой  беленькой косынке на совершенно седой голове. – Вот  я вам расскажу. В селе нашем  Аграфеновке  такой обычай был. Перед каждым престольным праздником  тайную милостыню   творили.
- Как это?
- А вот так. В бедные семьи  старались незаметно отнести мучицы, яиц, молочка, всего, что для праздника нужно. А делалось это для того, чтобы и в этих  семьях люди могли попраздновать и Бога восславить. Я тогда еще девочкой была. Многого не упомню, но  хорошо  знаю, как  мама  мне наказывала:
- Беги, отнеси тетке  Оксане . Да смотри, чтоб тебя никто не увидел. Поставь  узелок на порог и домой.

Семья  тетки Оксаны  была самая бедная в селе. Мужа она похоронила, а  четверо детей остались.  Сама хозяйка часто болела. Вот и обнищали совсем. Ни одеться, ни укрыться, ни куска лишнего. Мама ее жалела очень.  Да кого она не жалела!  Отец над нею часто  беззлобно посмеивался, завидев нищих в селе:
- Встречай! Твоя родня идет.
Нищие никогда не пропускали наш двор и всегда  находили приют. Она их покормит,  пока отдыхают (от села к селу ходили),  одежду  выстирает. Специальный чугун был у нее.

Оксанино горе и вовсе на виду было.  Как не помочь? Так я к ним бегала частенько.    Однажды прибежала домой и говорю:
- Мама, я у тетки Оксаны тело видела.
- Как тело видела?
- А так. Юбка у нее совсем старая, аж светится. Тело выглядывает.


Мама молча зашла в хату, порылась в сундуке, вынесла юбку, кофту, сорочку.
- Неси. Да смотри, никому не говори про это.
Тетка Оксана даже заплакала:
- Дай Бог твоей маме здоровья на долгие годы и тебе, деточка, счастья.


   Да только не  дошла, наверное, теткина молитва  до Бога. Мама вскоре  умерла. Нас шестеро осталось.  Правда, в молодости  Бог радостью не обделил. Муж мне достался  спокойный  и добрый. Детей любил, меня жалел,  обидного слова ни разу не сказал. Весь в мать - сердобольный.


   Только счастье мое  война унесла, а я, как сломанная ветка после урагана, осталась  с кучей детей. И никогда   не могла подумать, что придет такое время, когда  самой  пришлось узнать, что такое  людская милость.
- Как так?- чуть ли не хором спросили   женщины,зная крепкий характер Олены Егоровны и семью ее, где лодырей не было.


   Олена Егоровна поправила  косыночку, заправила концы ее  и продолжала:
Когда моего  Степановича не стало, узнала я, почем фунт лиха. Как ни билась, а бывали дни, когда крошки во рту не было, да и одежонка  поистрепалась.  Раз позвала меня к себе в гости кума Марфа в Новошахтинск. Она у меня  меньшую крестила. Правду сказать, всегда, как родню, встречала и с пустыми руками  никогда не отпускала.  Отказываюсь, бывало,  совестно вроде брать, так она  даже прикрикнет.


Приехала я к ней в тот раз. Посидели, Она и говорит:
   - А ты знаешь, тетка Оксана теперь здесь живет. Николай ее  к себе забрал. Ослепла. Почти ничего не видит. Меня по голосу только признала. Про тебя все расспрашивала.

   - Давай сходим, проведаем,- предложила я, и уже через полчаса  мы  стояли у небольшого чистенького домика, где жила теперь  со своим старшим сыном Николаем  тетка Оксана. У меня даже сердце заколотилось. Вспомнилась родная Аграфеновка, мама…


   Нам навстречу вышла  маленькая,  сухонькая старушка. Сощурив  глаза, пыталась рассмотреть, кто к ней пришел.
   - Это мы, тетя Оксана,- проговорила Марфа. А кто со мной, не скажу. Узнаете сами или нет?


Я поздоровалась, стала расспрашивать о здоровье. Тетка напряженно слушала, даже ладошку к уху приставила.
  - Леночка, ты?- всплеснула она руками, засуетилась, пытаясь  придвинуть табуретку, чтоб я села.- Сколько же лет я тебя не видела?  Как  муж? Дети?
Старушка придвинулась поближе, будто пытаясь рассмотреть меня, обняла.

  - Муж погиб, тетя Оксана. А детки ничего, растут.
  - Как же ты живешь?- по щекам ее покатились слезы.
  - Да как все,  Сейчас всем несладко. Вы лучше про себя расскажите.
  - А что я? На старости лет вот пришлось  пожить. Коля не обижает, невестка хорошая, детишки славные. Жить бы да жить. Вот только помощница  я никакая. Не вижу. А без работы  не могу. Хоть бы какое-то дело, а так обуза. Живу, как небо копчу.  Молодые  погибли, а я живу.


  Мы старались  утешить ее, вспомнили, сколько сил она отдала детям, пока вырастила их. Вмешался в разговор зашедший в хату Николай:
  - Вы, мама, бросьте! Какая еще обуза? Вы свой век живете, никому не надоели, так и стыдиться нечего.

   Два часа пролетели в общих воспоминаниях незаметно, и мы  засобирались домой, отказавшись от чая, боялись, что опоздаю на поезд. Тетка Оксана что-то  тихо сказала Николаю, он согласно кивнул и попросил нас немного задержаться. Минут через десять он вошел в комнату с большой корзиной, в которой  лежали мука, сало, яйца, и  протянул ее мне.
  - Возьми, Леля, это детям.
 
   Стало  как-то неловко. Ведь не  жаловаться я сюда пришла, просто хотелось проведать  человека, которого раньше хорошо знала. И тут вмешалась тетка Оксана:
  -Возьми, Леночка. Помнишь тайную милостыню?  Как мама твоя  нас спасала? Я ее до скончания века помнить буду. Теперь наш черед. Возьми, ради Христа и светлой памяти мамы твоей возьми!

  Правильно говорят: «Кинь добро назад, очутится напереди!»-  окончила свой рассказ  Олена Егоровна. Но, с минуту помолчав, добавила:
-  Людей и сейчас хороших много. Пройдет это смутное время.
- Пройдет, да запомнится,- вздохнула  одна из ее собеседниц.
- Ну и что ? Лихо помнится, а добро вовек не забудется.