Не пропел

ЯЗЫК  БЕССИЛИЯ

Я ненавижу пустословье –
необязательность людей.
Растёт их снова поголовье
с бесперспективностью идей,
чтоб сократить всех чинодралов
и говорливых чересчур
армейских славных генералов
бесславно насмешивших кур,
мол, одолеют вмиг чеченцев,
на танках Грозный пропылив,
стреляя после отщепенцев
и море крови там пролив,
они сидят в российской Думе
страны, которой будто нет.
Всё ими сказанное, в сумме
лишь удивляет Белый Свет.

Я ненавижу пустозвонство
и самозванство не терплю,
и мне не нравится покорство,
стремящаяся честь к нулю,
меня расстраивает часто
обман и наглость журналюг.
По своему, наверно, счастлив
обманывающий свой испуг,
который тонет в славословье
и в обещаниях своих,
мычанье будто бы коровье
я слышу в речи. Матом лих
язык бессилия, беспутства
непререкаемо блатных,
что на бюджете всё пасутся,
а мы на выпасах степных.


НОРМАЛЁК

Ветер грусти и печали
дует с юга по ночам,
где опять вчера кричали
мы вдогонку палачам:
– Вы в ответе за безумство,
что творится на Земле
узаконенное чувство –
жить под шпилем на игле.

В магазине столько водки,
что напиться может полк.
Я сижу, как будто в лодке,
не возьму никак я в толк:
всё как будто бы нормально,
или даже нормалёк.
Может это аморально,
но я осенью залёг,

как в берлогу баснописец,
неопасливый стратег,
только я в строю не числюсь...
...надо мной кружится снег,
распушившийся спросонок
подгулявший снегопад.
И застрявший в нём лосёнок,
я которому не рад.

Ну, зачем, скажите, надо
помещать его в стихи
вместе с жутким снегопадом,
за какие же грехи
надо было сомневаться
не в себе с похмелья лет,
мол, ненадобно соваться,
если нету эполет.

Их сорвали ветры с юга,
прилетевшие зимой,
словно весточкой от друга,
только видно не за мной,
а за строчкой с эполетом
на безветрии степном...
Был ли он когда Поэтом?..
Мы, для ясности, замнём.

Я бы мог сказать, однако,
нету больше нужных слов
и расставлены все знаки
зарифмованных стихов.
Потому скажу отдельно:
– Ветер с юга – детский плач,
пахнет ласковой метелью,
словно бы в избе калач.

Перемешаны восторги,
перепутаны слова.
И опять дымят как морги:
не замерзший котлован,
полынья и две протоки
на провале у ручья
отрабатывал соскоки,
бил по осени с плеча.

Содрогалась вся округа,
и трещал во сне мороз.
Ждали все мы ветра с юга...
...он в пространство, видно, вмёрз –
индевело... В платье белом
по незнанью я шагал
и чертил по снегу мелом,
и всю ночь опять искал

неизвестное в известном
на изгибе странных лет,
где исчезла снова честность,
там, за звонами монет,
на ветру печальном с юга
на безнравственной волне,
потерял я снова друга,
как солдата на войне.


НА  ОПУШКЕ  ТИШИНЫ

На осеннем небосклоне
две звезды и диск луны
в ветках путаются клена
на опушке тишины.
Звуков нету, на поляне
притаилась темнота,
и закат бессильно вянет,
наступает пустота,
раздвигает горизонты
несуразности лесной
из которой шорох соткан,
что шагает вслед за мной.
Струйкой льётся омерзенье,
как по слякоти мороз
и повсюду испаренья
изгибаются в вопрос
без ответа в невезенье
понимаю, что грущу,
а мне хочется веселья,
радость в осени ищу.
Нахожу безумье ветра
с листопадами в лесу,
где растянутые гетры,
словно память навесу,
расстилается по небу
самолетный тонкий след,
устремляющийся в небыль,
загрустил опять Поэт.


КОТЛОВАН

Убитые в память стучатся.
Забвенья прошла полоса.
В осеннем безмолвии часто
мне слышатся их голоса
и стоны, и крики. Забава –
в затылок в подвале судьбы...
И все называют лукаво:
издержками правой борьбы
за светлое наше в обойме:
психушки, этап, лагеря.
И кости гниющие в пойме.
"Грядет коммунизма заря!" –
кричали по радио часто,
писали газеты, журнал,
и все обещали нам счастье.
А вырыли лишь котлован
со сточными водами, ложью,
присыпан золой пепелищ,
возникших во время безбожья,
где каждый по своему нищ.
Кто: средствами, духом, талантом,
амбиций хоть пруд ты пруди,
державности с полным закатом.
Не зная, а что ж впереди?
Быть может, рассвет состоится?
Быть может, придёт Чингисхан?
Медалями станут вдруг листья,
и высохнет вновь котлован.
Убитые вспомнят расстрелы.
Живые забудут расстрел.
И новые русские перлы,
которые я не пропел,
опять возродятся на Свете,
увязшем в болоте, во лжи.
И выльются грустью Поэта,
как льются под вечер дожди.